7 (2/2)

- Копперфилд, мать твою, - буркнул Йоджи.

Следующим утром он отыскал дома старый кассетный плеер и захватил из машины пару любимых кассет. После ежедневной больничной рутины они с Шульдихом устроились на диване в холле (правила запрещали проводить “свободное время” в палате) и, поделив наушники плеера, врубили “Ezo”.

Шульдиху не сиделось на месте, он встряхивал головой, ерзал в такт музыке, то и дело задевая Йоджи то локтем, то плечом; хотелось схватить его, притиснуть к спинке дивана… просто чтобы успокоился.

В наушниках разлилось гитарное соло от Шойо Иида - может, и не самое выдающееся соло в истории отечественного хэви-метала, но оно пробирало до дрожи своей внезапной, почти неуместной нежностью и подспудной тревогой; Йоджи всегда ждал его с замиранием сердца, с нетерпением и какой-то странной опаской - будто каждый раз не был уверен, что всё получится как надо.

Но Шойо и на этот раз не подкачал.

- Погоди-ка. - Шульдих затих. - Как это называлось?

- “Fire Fire”.

- Давай еще раз.

Йоджи перемотал кассету, и они повторили заново: Шойо и Йоджи. И Шульдих.

- Еще?

- Ага. - Шульдих придвинулся ближе, так что его вечно растрепанные волосы пощекотали Йоджи щеку, и даже дыхание затаил.

Йоджи не отстранился.

Соло длилось чуть меньше чем полминуты - полминуты бессмертия, бесстрашия, безоглядной открытости. Дыхания в унисон.

- Нравится?

- Не особенно, - признался Шульдих. - Но мне хочется понять, почему тебя так цепляет…

Йоджи сорвал наушник, будто это был липкий датчик энцефалографа, и вскочил на ноги.

- Ладно, дальше сам.

- Да брось. - Шульдих скорчил мину. - Нормально же тусовались…

“Тусовались”? Помнится, раньше он так не выражался.

- Я здесь не для того, чтобы с тобой… тусоваться. - Йоджи отвернулся и решительно зашагал прочь - искать Аску. В конце концов, нигде не сказано, что он должен наблюдать за Шульдихом безотрывно, как нянька за младенцем.

И все-таки он побаивался оставлять Шульдиха надолго. По утрам уже на входе в клинику накрывало мутным, каким-то даже зловещим фоном - Йоджи решил бы, что дело в нем самом, но в дверях палаты это чувство достигало пика, после чего постепенно начинало спадать. Не выдержав, он спросил напрямую. Шульдих сложил вместе два пальца - указательный и средний - и, оттопырив большой, приставил к виску.

- Слишком много мыслей, - мрачно пояснил он, - к которым нельзя прислушиваться.

Йоджи передернулся, представив, что ему пришлось бы круглосуточно слушать мысли здешних обитателей: убийц, насильников, психопатов. Сашимы-людоеда, которого тянуло на человечину мучительно и непреодолимо, как беременную женщину на соленые огурчики. Ито, которого персонал больницы окрестил “Синей бородой” - тихого красивого парня, лучше всех крутившего бумажные букеты. По словам Аски, Ито задушил пятерых девушек. Тела их были найдены в разных районах Токио; в вагине у каждой - следы его спермы, на шее - отпечатки его пальцев. Он помнил, как занимался с ними любовью, но впадал в ступор при попытках выяснить, что было дальше.

Или одноглазого маньяка, повернутого на убийстве священников и монашек.

Были и те, о ком Аска отказалась рассказывать, заявив “Меньше знаешь - крепче спишь”. Йоджи не обиделся, понимая, что она права - да и не то чтобы ему так сильно хотелось знать. Хотя насчет его сна она могла не беспокоиться: клиника сама по себе выматывала настолько, что по ночам он спал как убитый. Препоручив агентство знакомому из Хэйвадзимы, тоже промышлявшему частным сыском, и доверив общение с бельгийским посольством Хирофуми Такатори, сам Йоджи возвращался домой только принять душ, проверить почту и, забравшись в постель, отрубиться на несколько часов - чтобы назавтра крутить всё то же колесо: нести свой бессменный караул при Шульдихе, иногда - если повезет - болтать с Аской, собирать розы и орхидеи на проволочном каркасе… стараться не думать, что будет дальше.

Время как будто остановилось.

Пока одним не по-осеннему ясным утром он не застал Шульдиха в кабинете медсестры. Тот сидел на крутящемся табурете, чуть запрокинув голову, и самозабвенно плел что-то о различиях световых мечей у джедаев и ситхов, пока Аска заплетала ему французскую косу. Когда волосы его были туго стянуты назад, становилось заметно, что у корней они темнее. Тонкие подвижные брови хмурились, будто от боли или от солнца, а на губах играла легкая мечтательная улыбка.

Лиана, подумал Йоджи. Сочные листья, жесткий упругий ствол. Роскошные цветы. Чуткие, цепкие, всепроникающие корни.

Похоже, эта клиническая флористика все-таки сдвинула ему мозги набекрень.

Увидев его, Шульдих не шелохнулся, даже не распахнул полуприкрытых глаз, но улыбнулся шире.

- Привет. - Аска закрепила кончик косы медицинской резинкой и пригладила рыжие пряди, проводя пальцами от висков к затылку. - Ну вот, так-то лучше.

- Ты закончил? - спросил Йоджи. - Идем.

Наверно, голос его звучал странно, потому что Шульдих перестал скалиться, покорно слез с табурета и без расспросов и возражений побрел в палату.

Йоджи шел в паре шагов за ним, будто конвоир, злясь на него и себя - за собственную злость. Это было красиво - то, что он увидел там, в кабинете - нежно и мирно, и привело его в бешенство, вот почему он прикончил идиллию, и ему было жаль, он чувствовал себя виноватым, даже зная, что прав, и от этого злился еще больше.

Шульдих остановился вполоборота, следя, как он закрывает дверь.

- Знаешь, а она ничего. Я мог бы…

Йоджи ринулся к нему, сгреб за ворот больничной куртки. Одна из пуговиц с треском отлетела.

- Если ты, сука, хоть что-нибудь с ней… клянусь, я тебя брошу. Ноги моей здесь больше не будет. Я и так лезу из кожи вон - хватит плести вокруг меня паутину, ты, ебаный Спайдермен! Мутант недоделанный! Что еще тебе надо?!

Шульдих на секунду потерял равновесие, но устоял. Не вырываясь, легонько хлопнул его по рукам, как хлопают по плечу, чтобы привлечь внимание.

- Ничего, - ровно сказал он. - Считай, что свое вознаграждение ты уже отработал. Я не просил тебя… лезть из кожи вон.

- Нет. - Йоджи горько усмехнулся, отпуская его. - Конечно, не просил. Спасибо, что не заставил меня просить.

- А? Ты о чем?

- Да ладно, только не говори, что сам не в курсе своей… особенности. Как это работает? Ты настраиваешься на них или наоборот - подстраиваешь под себя? Внушаешь им? Ломаешь их волю?

Шульдих смотрел, изумленно приоткрыв рот. Круглые гайдзинские глаза распахнулись еще шире, по скулам разлилась краска.

- Я им нравлюсь, - с вызовом заявил он наконец. - Не приходило в голову?

“Тебе ли не знать, что приходит мне в голову,” - нарочито громко подумал Йоджи.

- Ты их зомбируешь, - сказал он. - Ебешь им мозги.

- И тебе?

Он пожал плечами, не зная, что ответить - и надо ли отвечать.

Лицо Шульдиха перекосилось.

- Что ж, можешь быть свободен, прямо сейчас. Ты мне больше не нужен.

- Поздно спохватился, - отрезал Йоджи. - Теперь не тебе решать, нужен или нет. Дождемся, пока твои родственники…

- Пошел. На хрен, - раздельно повторил Шульдих. Сдернув резинку, яростно тряхнул головой; волосы рассыпались, челка упала на глаза, он зло смахнул ее пальцами. - Уволен. Не заставляй меня… заставлять тебя.

- А ты попробуй. - Вопреки собственным угрозам Йоджи вдруг преисполнился твердой решимости довести дело до последней точки. Никуда он не уйдет.

Шульдих шагнул ближе, вплотную. Волосы его хранили аромат Аскиных духов. У Йоджи на секунду закружилась голова, под ногами стало зыбко.

- Не нарывайся, - тихо сказал Шульдих, приблизив губы к самому его уху. - А то ведь попробую. Ты думаешь, это всё… - Он отодвинулся и неопределенно повел рукой вокруг себя. - Думаешь, вы поймали меня?

“”Вы”?! Очнись, идиот, я на твоей стороне!” - хотел возразить Йоджи - но прикусил язык, вдруг ясно осознав, что это не так.

Да есть ли у Шульдиха хоть один настоящий союзник? Хоть кто-то, кого волновали бы не деньги, не исход борьбы с международным терроризмом, не торжество мифической “справедливости” - а судьба вот этого рыжего, непрошено наделенного опасной для всех способностью?

Хирофуми, возможно. Отчасти. В каком-то смысле.

А он, Йоджи… давно перестал понимать, на что надеется и чего добивается. На чьей он стороне.

В дверь постучали. Это было странно: санитары всегда входили без стука - не говоря о том, чтобы в любое время заглянуть в маленькое окошко на двери.

У Йоджи засосало под ложечкой от тревожного предчувствия. Он открыл, поскольку стоял ближе к выходу.

Крошечная палата мгновенно наполнилась народом. Йоджи узнал Хирофуми Такатори и Рана Фудзимию. Такатори был одет очень официально, в строгий серый костюм с галстуком; Фудзимия щеголял джинсами и колючим даже на вид непристойно-оранжевым свитером, которому для цельности образа не хватало только вышитой на груди надписи “Ебал я всё это”. Такатори вежливо поздоровался, с интересом глядя на Шульдиха, которого еще не видел так близко. Фудзимия ограничился хмурым кивком.

Другие двое - пожилой мужчина с кожаной папкой и молодая энергичная женщина с ноутбуком - представились как секретарь бельгийского посольства и его помощница. Она ловко, с деликатной осторожностью расчистила место на прикроватной тумбочке и, подключив ноутбук, начала возиться с настройками. Шульдих прислонился к стене, скрестив руки на груди; вид у него был почти такой же неприветливый, как у Фудзимии. Йоджи ошеломленно наблюдал за происходящим.

- Простите за внезапное вторжение, - вполголоса проговорил Хирофуми. - У нас хорошие новости.

Секретарь вынул из папки бумагу и зачитал ее вслух. Документ был составлен на английском и представлял собой заключение генетической экспертизы, достоверно подтвердившей отцовство гражданина Бельгии Патрика Тибо Ламара по отношению к человеку, именующему себя ”Шульдихом”. Поскольку наличие других детей у месье Ламара не установлено, из этого, в свою очередь, следует, что вышеупомянутый ”Шульдих” является его пропавшим в октябре восемьдесят седьмого года сыном Рене Габриэлем Ламаром…

- О господи, - резко сказал Шульдих. - Ну конечно. Габриэль. Габе.

Все посмотрели на него. После небольшой паузы секретарь продолжил, сообщив, что связаться с матерью месье Ламара-младшего представителям посольства не удалось (он выверенным движением склонил голову, адресуя свое сожаление персонально Такатори-сану), поскольку та сменила страну проживания после развода в апреле восемьдесят девятого; но с отцом можно поговорить прямо сейчас.

Помощница секретаря развернула к Шульдиху экран ноутбука.

Шульдих заметно вздрогнул. Помедлив, демонстративно небрежно устроился на табурете, расставив ноги и свесив ладони между колен.

На экране всплыло гладкое усталое лицо мужчины лет пятидесяти. Он растерянно хмурился, вглядываясь в изображение камеры со своей стороны.

- Allô. Allô. Tu peux me voir?

Шульдих подался вперед, торопливым, каким-то девчоночьим жестом заправив волосы за уши.

- Salut... - Он осекся и кашлянул. - Salut, papa. Comment vas-tu?

Йоджи испытал глупый порыв подойти и положить руку ему на плечо.

Он потихоньку вышел из палаты и, пройдя по коридору, спустился на маленькую террасу, отведенную под курилку. Ветер сдувал огонек зажигалки, пришлось изрядно пощелкать колесиком, чтобы зажечь сигарету. Наконец Йоджи глубоко затянулся; облокотился о балюстраду, следя, как ветер раскачивает ветки деревьев.

Ну вот, подумал он, слава всем богам, дело закрыто - хотя, откровенно говоря, на этот раз вовсе не его стараниями. Само собой, он сделал, что мог; вот только совсем не чувствовал ни торжества, ни довольной усталости, какую приносили все прежние удачно распутанные дела. Скорее, он был измочален и опустошен, как чудом выжившая жертва тайфуна.

Разумеется, его часть работы еще не окончена. В ближайшие дни никто не заберет Шульдиха из клиники - а значит, надо как-то держаться, улаживать возникшие… разногласия, следить, чтобы тот не натворил глупостей на финальном отрезке пути.

Повторять себе, что всё к лучшему - или, по крайней мере, не так плохо, как могло бы быть.

Сзади послышались шаги. Йоджи обернулся.

Фудзимия остановился рядом с ним, прислонившись спиной к балюстраде, кивнул на сигарету:

- Можно?

Йоджи протянул ему пачку и зажигалку. Фудзимия вытряхнул сигарету на ладонь и, подбросив в воздух между двумя порывами ветра, поймал губами.

- Круто, - похвалил Йоджи. - С такими навыками странно, что вы своих не носите.

Фудзимия сдержанно усмехнулся:

- Я не курю. Почти. Мне просто нравится… уметь, понимаете?

- Да, - искренне сказал Йоджи.

С минуту каждый сосредоточенно тянул свою сигарету. Ветер подхватывал сизые облачка - то швырял обратно в лицо, то, смешав, относил в сторону.

Фудзимия заговорил первым:

- Знаете, сколько людей - детей в том числе - пропадает ежегодно в нашей стране? А во всем мире? А скольких из них мы возвращаем - живыми? - Он помедлил, затягиваясь; раздраженно отмахнулся от дыма. - И когда ты находишь того, кто мог бы чуть поправить эту дикую статистику - выясняется, что твари лучше бы умереть во младенчестве.

Йоджи молчал. Фудзимия оттолкнулся от балюстрады и раздавил окурок в пепельнице.

- Иногда я ненавижу свою работу, - слегка драматично подытожил он.

Йоджи вспомнил, как Шульдих держал его за руку тогда, в машине. И как перевязывал в ванной. Его манеру болтать на самые неожиданные темы; его неуемный аппетит, и рассыпчатый смех, и белесый шрам на животе - вероятно, след перенесенной в детстве операции…

- Иногда я ненавижу свою жизнь, - сказал он. - Но никто не предлагает мне другую.