Часть 2 (2/2)

— Ты прав, мой мальчик. Нельзя причёсывать всех под одну гребенку. Люди разные, и среди них встречаются, увы, разочарования. Но каждое оставляет нам жизненный урок вместе со шрамом на сердце.

Султан умолк, словно вспомнив о чём-то важном, попытался подняться, но едва не упал. Мехмед и Халиль, одновременно бросившись к нему, помогли падишаху встать.

— Лале… моя девочка… для неё эти вести станут настоящим ударом, — заговорил вдруг он, тяжело дыша, но успокоился, выпрямился, хоть и голос не утратил болезненных нот. — Я должен лично известить её. До того, как по дворцу поползли нежелательные слухи. Халиль, прикажи привести её сюда сейчас же. Её и… Раду.

Лале сбежала из покоев дяди, разбитая и сломленная. Хотя крепилась, старалась не показывать истинных чувств, держалась за приличия и правила. Наблюдая за ней со стороны, Мехмед желал всей душой подойти, сократить расстояние меж ними, обнять, прижать к себе хрупкую трепещущую фигурку и даровать ей успокоение. Сдержался. Ни к чему пугать её в такую минуту, тем более при отце. Мальчик Раду воспринял менее сдержанно. Испугался, залился слезами, начал клясться, что никогда не поступит, как его брат. Маленький, наивный, но храбрый. Он прибыл в Эдирне совсем малышом и почти не помнил своего истинного дома. Тем лучше.

Султана расстроили невыплаканные слёзы Лале, он с болью смотрел ей вслед. Мехмед тем временем опустил ладонь на плечо мальчишки.

— Тебя никто не тронет, — заверил он спокойно, — ты вырастешь в храброго воина Империи. А сейчас возвращайся в школу.

Шехзаде взглянул на падишаха в поисках одобрения, и султан Мурад растерянно кивнул. Раду выбежал из покоев, и Халиль тоже откланялся, оставив отца и сына наедине.

Без посторонних глаз султан уже не крепился. Отдышка и бессилие сгибали его доблестный стан, превращали в беспомощного старика. Мехмед спросил, нужна ли отцу помощь, и позвать ли Ширвани, но тот только покачал головой, снова закашлявшись.

— Задержись, Мехмед, — попросил он, и шехзаде отошел от двери, приблизился, сел подле отца, не сводя с него глаз.

— Я хотел… сказать тебе кое-что, — начал падишах с новыми сомнениями в глубине глаз. — Влад, он… пришёл ко мне перед решающим боем. Он попросил меня о чём-то важном, я видел, что от моего ответа зависит его дальнейшая судьба, видел, что значит для него та просьба. Но отказал.

Султан умолк, а Мехмед прищурился, не до конца понимая, о чём идёт речь. Но не стал перебивать, дождавшись продолжения:

— Именно мой отказ толкнул его к предательству. А Аслан не мог оставить друга. Если я дал бы согласие… быть может, мы обошлись бы меньшими потерями.

— Что он попросил? — спросил шехзаде во время очередной паузы. Мурад взглянул на него с горькой улыбкой, и Мехмед тут же догадался.

— Он попросил отдать Лале ему в жены. А я отказал, потому что знаю, как она тебе дорога. Решил, что для неё будет лучше навсегда остаться в родном дворце, а не ехать в чужую варварскую страну, уверен, что ты никогда не обидишь её…

— Никогда, отец! — горячо перебил Мехмед, ощущая какую-то болезненную радость в груди. Он не посмел бы завести с отцом подобный разговор после того… случая два года назад. А если и завёл бы, то… дождавшись её согласия. Такое условие он поставил себе сам и не намерен от него отступать.

— Знаю, знаю, — кивнул султан, опустив крепкую ладонь на плечо сына, но лицо его снова заволок непроглядный мрак, — но, боюсь, я сделал ей только хуже. А заодно и нажил опасного врага. Этот мальчик пойдет на всё, чтобы освободить свою страну от османов. Даже больше: чтобы полностью разгромить нас и забрать Лале. Я видел это в его глазах. Ради неё он готов продать душу Шайтану.

Мехмед отпрянул, удивленный, подавив возмущение.

— Вы боитесь этого щенка, отец? Сколько бы он ни мечтал, как бы амбициозен ни был, победить Империю ему не удастся. Даже если он каким-то чудом объединит Валахию и присоединится к войску Искандера, пройдёт много лет… Глупые мальчишеские порывы, не более.

Султан мягко улыбнулся.

— Иногда мальчишеские порывы и амбиции сворачивают горы и творят невозможное, сын. Особенно, когда речь идёт о любви.

***</p>

Мехмед раздраженно качнул головой, словно в нём снова воскресло то смятение и гнев после разговора с отцом. Судьба иронична. В раздумьях он не заметил, как девушка по имени Лайя, до боли похожая на Лале, отложила кисти, встрепенулась, как после сна, и подошла к окну. Сейчас он мог видеть её в полный рост, так близко… но такую недосягаемую. Она хотела задёрнуть шторы, но что-то остановило, заставило обратить внимание на ночной сад, на луну над кронами шумящих деревьев, на реку вдалеке, на дуб, под которым затаился Мехмед. Она вздрогнула, словно узнала его, отпрянула от окна, спряталась, закрыла шторы так, что стал виден лишь её силуэт, торопливо погасивший свечи.

Мехмед не пошевелился, лишь улыбнулся, впервые за шесть веков ощутив некое подобие радости, подобие жизни.

— Когда полностью узнаешь своё прошлое, будешь ли благодарна настоящему?