Часть 2 (1/2)

Её окна горели тусклым тёплым светом. Свечи или небольшая прикроватная лампа. Мехмед стоял в тени раскидистого дуба, скрываемый темнотой. Наблюдал, а в сердце бушевал пожар. Каменный мёртвый замок возвышался над ним, холодный и недоступный, а в узком окне-бойнице шевельнулась шелковая занавеска.

Лайя. Изящная и прекрасная, облаченная в атласный халат сливового оттенка, волосы вьются по прямой спине, спадают на плечи. Мехмед затаил дыхание, невольно сделал шаг, покинув своё укрытие, но опомнился, вздрогнул, спрятавшись обратно в темноту. Лёд и пламя боролись в душе.

Он и не мечтал снова когда-нибудь увидеть её. Живую, улыбающуюся. Она села напротив мольберта, взяв кисти, сосредоточившись на картине.

Память вновь услужливо подкинула образы давно минувших дней. Сладких, бережно хранимых, пахнущих тюльпанами и апельсинами. Беспечная амбициозная юность.

***</p>

Кавалерия султана Мурада вернулась в Эдирне раньше янычар. Здоровье падишаха ухудшалось с каждым днём. Ширвани сопровождал его всюду, куда бы султан ни направился. Они вернулись с победой, пусть и омраченной некоторыми обстоятельствами.

Солнце близилось к полудню, и у дворцовых конюшен собралось немало встречающих. Дети, евнухи, старики и девушки гарема, вышедшие на прогулку. Явуз уже спрыгнул с лошади и отдавал распоряжения конюхам. Ширвани помогал падишаху спуститься со ступеней крытой повозки.

Мехмед задержался в седле, хмурый и угрюмый. Взгляд с надеждой скользнул по толпе, надеясь среди сотни лиц и цветных платьев увидеть одну единственную. Ту, чьё письмо бережно хранил у сердца на протяжении всего похода.

А когда увидел… краски, шум, голоса, ржание и фырканье лошадей вмиг перестали существовать.

Лале стояла рядом с Зарой, Димитросом и какой-то незнакомой шехзаде девушкой. Её живой взгляд блуждал по воинам, полный волнения и радости. Она тоже кого-то искала. Мехмед улыбнулся уголком губ, подметив, что на плечах кузины нет подаренной им шали. Конечно, глупо было надеяться, что она выйдет встречать его в ней, тем самым одарив своей благосклонностью. Гордая и неприступная, как скала. Он не мог не любоваться, даже задетый её холодностью и безразличием, что умело прячется за учтивостью. Учтивость — оружие дамы.

Словно почувствовав на себе его пристальное внимание, Лале взглянула прямо ему в глаза. Миг, огнем прокатившийся по телу наследника. Смущение на её бледных щеках. Отвернулась, поджав губы. А Мехмед продолжал любоваться, не скрывая.

День тянулся долго, наполненный суматохой, разгрузкой тюков и телег, мимолётным отдыхом. И закончился военным советом в покоях султана, куда были приглашены лишь избранные. Великий Визирь Халиль-паша, Явуз-паша, Мехмед и Ширвани.

— Все вы знаете, чего нам стоила победа, — голосом, полным сожаления, начал Мурад, перед этим страшно прокашлявшись. Все молчали. Один Явуз не сдерживал презрения и злости:

— Позвольте мне лично вынести приговор предателю, мой султан? — предложил он, выпрямившись в горделивой осанке, — что же касается валашского принца, то, переметнувшись к Искандеру, он не учёл, что во дворце остался его младший брат. Он учится в дворцовой школе вместе с вашими детьми, что прикажете с ним делать?

На лице султана отразилась боль и горечь. Халиль сочувственно опустил взгляд.

— Раду не виновен в предательстве брата, мы не можем заставить его расплачиваться за грехи Влада.

Явуз хотел, было, хмыкнуть, но сдержался.

— Но как же… — запротестовал он, но смолк под жестким пристальным взглядом Мехмеда, который впервые подал голос:

— У Вас, Явуз-паша, найдутся заботы поважнее. Ваша жена сбежала с Кемалем, займитесь лучше её поисками, чтобы не уронить свою репутацию, — отметил он, и визирь побледнел, затем покраснел от злости, скрипнув зубами. Но смолчал. Лишь мучительным усилием склонил голову, развернулся и вышел.

С его уходом оставшиеся трое вздохнули с облегчением. Султан Мурад, казалось, дал волю чувствам, тяжело опустившись на бархатную софу.

— Влад и Аслан… прекрасные, умные мальчики. Я старался сделать всё, чтобы они не чувствовали себя пленниками, дал им образование, обучил воинскому искусству… Радовался их успехам, полюбил каждого из них… Как когда-то и Искандера.

Он закрыл руками лицо, тяжело вздохнув, а когда отнял ладони, лик его преобразился: черты стали жесткими и неумолимыми, но взгляд наполнился сомнениями.

— Быть может, вы считаете, что шепотки за моей спиной были правы: я действительно слишком мягок с пленными мальчишками. Неволей не заслужить преданности.

— Ваши решения всегда были взвешенными и мудрыми, падишах, — ответил великий визирь без намёка на льстивость, — жестокостью Вы бы никогда не добились такого результата. Но в исключениях нет ни капли Вашей вины. Такова воля Аллаха.

— Сколько волка ни корми, он всегда смотрит в лес, — хмуро добавил Мехмед, скрестив на груди руки. Султан взглянул на него, и взор его просветлел.