Глава 9 (1/2)
Женя успел сто раз пожалеть о том, что попросил Царевича помочь ему с концертом.
Он мешал. Отвлекал. Кривлялся, как клоун. Говорил, что у него есть блестящая идея, подпрыгивал за партой, лишь бы на него обратили внимание, а потом, когда учителя поворачивались к нему, улыбался и говорил, что забыл. Пользы от него было — что от стенки, только разве что стенка была молчаливой, а вот Леша — Леша нет. Он все делал нарочито громко — зевал, чесался, двигал стулом по полу, барабанил пальцами по столу.
Женя думал, что, наоборот, присутствие ученика в их тесном кругу будет способствовать творческому процессу — вряд ли бы кто при ребенке захотел обсуждать дела сердечные, но Степана сей факт нисколько не останавливал. Он ухаживал за Любой, она обращала полные мольбы взоры на Женю. И так по кругу. Женя пытался работать, отвлекался на Лешу, лишь бы меньше времени проводить с Любой, а она просила спасти ее от назойливого физрука.
Сумасшедший дом какой-то.
Концерт по случаю юбилея директора был назначен на первое марта — оставались какие-то считанные дни. Женя засучивал рукава рубашки и склонялся над сценарием.
— Итак, давайте вначале первоклассники споют песню.
— Скучно, — протягивал Леша за последней партой. Он закидывал длинные ноги на соседний стул и лениво облокачивался на спинку. Женя не поводил и бровью.
— У Лидии Семеновны с ними всегда есть хорошие песни. Потом выпустим Матвеева, фокусника.
— А хотите тоже фокус покажу? — спрашивал Леша, и когда Люба и Степан все-таки обращали на него внимание, махал на них рукой, — не, вам не покажу.
— Можно потом Ларису со стихами выпустить, Вы с ней выучите что-нибудь торжественное, — тихо говорила Люба, обращаясь к Евгению. Тот кивал.
— Да, стихи это хорошо. Что-нибудь радостное.
— Какое дело директору до стихов? — вздыхал Леша, — он их что, заучивать будет потом?
— Мы ему их в открытке напишем, на память останется, — отозвалась Люба. Она встала, засуетилась вокруг Жени, отчего тот смутился. Он подвинул стул еще ближе к столу, склонился над листом бумаги. Вывел красивым почерком: пункт третий, стихи, Лариса.
— Глупый подарок. Вы бы ему деньги подарили или еще что-нибудь интересное, — Леша закинул руки за голову, — вот я бы хотел получить в подарок…
— Алексей, помолчи, пожалуйста, — проговорил Женя, — день рождения не у тебя.
— И что? Я идеи подкидываю.
— Оставь их у себя.
— Можно я тогда пойду?
— Нельзя.
— Низзя, — перекривлял учителя Леша, и физрук прыснул со смеху.
— Царевич, твою бы энергию да в мирное русло. Как подтягиваться — так ты не можешь. А как языком трепать — так в первых рядах.
— А я языком и не то еще могу, — улыбнулся Леша, смотря на Любу, — знаете, с кем я вчера на танцах был?
— Помолчи же ты ради бога! — взмолился Женя, — голова кругом.
— Так я же попросился уйти.
— Нет, ты останешься и будешь работать.
— И с кем же ты был? — физрук прошелся по кабинету, подпрыгивая. Он не мог и секунды усидеть на месте. Женя начал хвататься за голову от них обоих.
— А не скажу. Секрет.
— Рано тебе еще с девками гулять, — Степан поднял стул над головой, показывая всю силу мышц, но его спектакль был направлен только на Любу, которая даже не смотрела в его сторону, — ты ж ребенок еще.
— Бросьте, мне в самый раз. Знаете, какая у меня книжка есть?
— Алексей! — прикрикнул Женя. Он поднял голову от листа бумаги, — я отведу сейчас тебя к директору, если ты не угомонишься.
— А я ему тогда расскажу, какой Вы ему подарок готовите.
Женя замолчал. Леша действовал ему на нервы так, как никто другой. Он даже начал сомневаться в том, что сможет его перевоспитать за то время, пока Царевич отдыхал от Москвы. Или это Москва от него отдыхала? Перевоспитанием тут даже и не пахло.
— Я стихи для Ларисы напишу, — сказал Женя, обводя этот пункт в кружок.
— А я могу спортивную игру для него провести, — ляпнул физрук, с грохотом ставя стул на пол. Люба и Женя переглянулись.
— Это, пожалуй, лишнее. Потом на танцы все пойдем, в актовый зал.
— Ну, как хотите, — Степан пожал плечами.
— А ты чего молчишь? — Женя отложил карандаш и посмотрел на Лешу, — вчера как стихи похабные читать, так первым был. Сейчас чего примолк?
— Вам мои идеи все равно не нравятся. Не прислушиваетесь Вы к молодому поколению, Женя Александрович…
Женя уже даже не обращал внимания на такое фамильярное обращение — просто пропускал мимо ушей. Хорошо, что еще никто из других учеников не стал так к нему обращаться!
— Так ты бы что-то дельное предложил, я бы тебе и слова не сказал. А так ты наказан.
— Вашим обществом?
— Именно.
— Скукота.
Так они и сидели — Леша маялся от безделья, физрук пытался произвести впечатление на Любу, она молчала и страдала, а Женя работал. В итоге все получалось очень плохо.
— В общем, Царевич, — громко сказал учитель, вставая из-за стола, — даю тебе задание — рисовать стенгазету.
— Какую еще газету? — Леша вальяжно развалился на парте, подперев голову рукой. На щеке остался красноватый след.
— Обычную. С поздравлениями. И чтобы без глупостей. Повесим ее в актовом зале.
— Я рисовать не умею, — попытался отбиться Леша, но Женя его и слушать не стал. Прошелся до двери, всем своим видом показывая, что разговор окончен.
— Даю тебе три дня на это. Можешь попросить помощи у своих друзей.
— У меня их нет, Вы их всех напугали рассказами про меня, — Леша мученически поднял глаза к потолку, — и за что Вы так со мной?!
— В тебе актер умирает, ты не заметил? — спросил Женя, и физрук снова засмеялся.
— А что? Царское дело!
— Пожалуйста, прекратите, — тихо сказала Люба, — Леша, пожалуйста, нарисуй газету. Я видела, ты умеешь рисовать, — и она смутилась.
— А, вы про тот случай, когда я вам на доске нарисовал чл…
— Хватит!
Женя резко повернулся от двери. Физрук и Люба подпрыгнули на своих местах. Даже Леша покраснел, но тут же взял себя в руки.
— Коллеги, попрошу вас выйти на пару минут. Мне нужно провести воспитательную беседу с моим учеником.
— Попал ты, парень, — физрук подмигнул Леше, — сейчас тебя ругать будут.
— Ну, это я как-нибудь выдержу, — Леша махнул рукой. Женя подошел к первой парте, минуя Любу, которая успела тихо шепнуть:
— Ты не сильно… Вы не сильно ругайтесь.
— Любовь Матвевна, пойдемте, — позвал ее физрук, с нетерпением ожидая момента, когда останется с биологичкой наедине. Жене было до смерти неловко смотреть на это. Вроде и чувствовал, что подставляет Любу, оставляя ее со Степаном, а, вроде, и радовался, что может отдохнуть от этих неловких пауз и ее взглядов.
— Ну, чего хотели?
Женя вздохнул, выровнял дыхание. Леша развалился за партой, вытянув ноги и сложив руки на груди. Рукава рубашки он закатал до локтей, обнажая светлую кожу.
— Ты вчера на танцы ходил? — спросил Женя, опираясь руками на парту. За дверью в коридоре раздался громкий смех Степана. Голоса Любы Женя даже не услышал. Он пообещал себе, что поговорит с ней. Вот завтра, или послезавтра. Объяснится с ней. Ему пора давно уже, возраст все-таки, да и ведь так положено. Если ты столько времени с девушкой проводишь, до дома ее провожаешь — это же что-то значит? Даже если ничего к ней не чувствуешь, даже тоненького шевеления в груди. Но ведь так правильно?..
— Ну, ходил, — Леша пожал плечами.
— А ты знаешь, что школьникам там не место?
— И что?
Женя взялся за край парты. Вздохнул. Посмотрел в окно — острые сосульки свисали с крыши, пропуская сквозь себя лучи солнца. Неужели до этого Женя и не знал, каково это — быть учителем? Может, только в разговорах с такими тяжелыми учениками и проявляется твоя способность — наставлять, направлять, учить? Если это так, Женя проваливал ее по всем фронтам.
— Вы мне запрещаете?
— Нет, просто советую быть осторожным.
Леша на минуту сощурился, якобы обдумывая услышанное. Женя не сводил с него взгляда. Ну, ребенок ребенком, еще даже щетина пробиваться не стала, голос порой звучит с детскими нотками, а дерзит что взрослый! Конечно, Женя не хотел, чтобы Леша ходил на танцы. Там ведь была Ритка, у которой язык — что помело, мелет все, что, в голову взбредет. Конечно, взрослая Ритка и не посмотрела бы на школьника, и вряд ли бы что-то сказала. Но Женя просто не хотел, чтобы до школьников стали доходить какие-то слухи. Там, после танцев, разгоряченные и вдохновленные жители могли такого сболтнуть, что точно было бы не пригодно для детских ушей.
— Осторожен с кем?
— С девушками, — спокойно ответил Женя, тоже складывая руки на груди. Он будто инстинктивно оборонялся от Леши. Он старался сдерживать негативные эмоции — уверял себя, что ребенка нельзя ненавидеть, что на него нельзя злиться, гневаться и обижаться. Но Леша, против воли, вызывал в Жене все эти чувств. Сполна.
— Вы за мою нравственность, что ли, переживаете? — хмыкнул Леша, и Женя покраснел, опустил глаза, — Вам-то какое дело?
— Мне есть дело до всех моих учеников, и то, как они ведут себя после занятий, имеет ко мне отношение. Такие развлечения — не для ребят твоих лет. Туда ходят взрослые люди, и ты не можешь…
— Что я не могу? Потанцевать с кем-то? Это что, преступление?
— Ты ребенок, — сказал Женя, — и можешь совершить глупости.
— Мой отец — врач, — Леша вскинул подбородок, — я знаю, как не делать глупости.
Женя почувствовал себя отбитым, как мяч. Даже голова, кажется, раздулась. Не то чтобы он часто поднимал вопросы нравственности со своими учениками, но иногда — да. Ему было важно, чтобы его ученики росли невинными, а не шатались по танцам с девчонками до утра. В теории он знал, чем могли закончиться такие истории — парень из Москвы, деревенская девушка. Конечно, Женя был уверен, что Леша не способен на такую подлость, но кто знает…
— Я просто дал совет, — Женя пожал плечами, отворачиваясь.
— Почему Вы вообще заговорили об этом? — спросил Леша, — даже если я что-то и сделаю, то что?
Почему? Женя внутренне хмыкнул. Да потому что он не знал, что это такое. В тот момент, пока он склонялся над сценарием, он вдруг поймал себя на стыдной, душной мысли — он завидует. Этой свободе, этой привычке сидеть вот так, развалившись на стуле, и рассказывать про танцы. Боже, ему всего двадцать лет, но он на танцах был от силы пару раз, и то, стоял там, подперев стену, потому что не хотел (или боялся?) танцевать с девушками. Женя смотрел на Лешу, и видел в нем ту раздражающую молодость, непосредственность и юность, которой не было в других учениках. Деревенские дети были не такими. Они уже рождались взрослыми, привыкшими к работе, которые знали, что впереди у них — тяжелая рабочая жизнь, а этот… Ну, не зря у него фамилия такая — Царевич! Жил себе спокойно на всем готовом в Москве, пальцем не ударял ни для чего. И это Женю злило. Даже не злило, а расстраивало. Сам он будто и не был юным или молодым — родился, учился, похоронил мать, потом опять учился, и вот теперь пытается вбивать в младые умы нравственные идеи. А тут — Леша. Который вихрь и ураган, гроза среди мая, который вносит хаос и разруху в привычный защищенный мир Жени.
— Потому что я твой учитель, — только и ответил Женя, отходя от стола, — я тебя не только учу, но и… — он хотел сказать «воспитываю», но Леша закивал и закончил фразу за него:
— Поучаете. Вот только одного понять не могу, — он приложил палец к носу, — как Вам это удается?
— Что именно?
— Пытаться учить детей, когда Вы сами не были ребенком?
Женя приподнял брови от удивления, смешанного со страхом. Он что, свой монолог думал вслух? Как он его разгадал?
— Вы все брюзжите, нудите, даете распоряжения, — Леша пожал плечами, — будто Вам уже сто лет. Не обижайтесь, но это правда. Даже мой отец куда сговорчивее в этом плане. А знаете что? — Леша усмехнулся, — давайте Вы на танцы сходите, а я перестану вам досаждать?
— Что? Ты меня на танцы приглашаешь? — удивился Женя, делая шаг назад, к доске.
— Ну, не в прямом смысле. Этого же нельзя сделать. Вы мужчина, я тоже, — Леша пожал плечами, — но Вы можете сходить, а я перестану Вас бесить. Хотите?
— Тебе какой толк в том, что я туда схожу?
Леша улыбнулся, вставая из-за стола.
— Да самый прямой. Сходите, развеетесь. Подобреете, может быть.
— По-твоему, я не добрый? — Женя скептически оглядел долговязую фигуру ученика. Взлохмаченные волосы, чуть большеватые уши.
— То, что Вы учеников не бьете, еще не означает, что Вы добрый. У доброты оттенков много.
— А ты, значит, добрый? — слабо улыбнулся Женя. У него чуть слегка закружилась голова.
— А это как посмотреть. Для одних — да, а для других — может, и нет, — нараспев произнес Леша, — ну так что, Вы согласны?
— А тебе какой толк от этого?
— Говорю же, хочу, чтобы Вы подобрели, — Леша улыбнулся, — добрый учитель — хороший учитель.
— Веди себя хорошо, и я буду добрым, — ответил Женя, отходя к письменному столу.
— Это тогда будет по Вашим правилам, а я так не привык.
— Напролом идешь, значит?
— Да, — ответил Леша, — и подумайте, Вам всего лишь на танцы сходить, зато мои стихи слушать больше не будете. И я даже, может быть, сочинение нормально вам напишу.
— Звучит очень заманчиво, — Женя склонился над столом, — но на танцы я не хожу. Уже год.
— Вы же не калека, — Леша критически оглядел Женю с головы до ног, — ноги есть, отчего бы и не потанцевать?
— Я подумаю над твоим предложением, если ты нарисуешь газету, — сдержанно ответил Женя. Леша закатил глаза.
— Опять шантажируете?