Письмо (1/2)

«Наследник лорда Кастанеля, Дэймос Элтен Альберт Кастанель, вчерашним вечером стал участником очередного скандала. Семнадцатилетнего юношу задержали служители правопорядка, когда он, покидая «Дом алых лилий», оскорбил добропорядочного джентльмена, оказавшегося одним из членов Императорского совета. Не пожелав принести извинения за совершенный проступок, он набросился на несчастного и избил его до полусмерти. Лорд Кастанель не дал никаких объяснений произошедшему, однако, как известно, это не первый инцидент, в котором был замешан его сын».

Газета недельной давности лежала на старом дубовом столе, освещаемая ярким полуденным солнцем. Несмотря на то, что со своим воспитанником Жанвель расстался почти три года назад, он почему-то продолжал следить за ним через сводки новостей. За время пребывания в столице тот мальчишка, которого он знал и по мере сил старался научить хоть чему-то, превратился в одного из тех избалованных кретинов, что растрачивали родительское состояние в борделях, питейных заведениях, ресторанах и «курительных садах», где продавали все – начиная от опиума и заканчивая «сказочным сном». Иногда вампир задумывался о том, не было ли все это плодом его неумелого воспитания, его излишней невнимательности к наследнику. Тот всегда был склонен нарушать правила, но в детстве это было не так заметно… Или он попросту не желал замечать, позволяя ему слишком многое.

Этот ребенок рос один, окруженный прислугой, няньками и гувернерами. Он, Жанвель, уже был вторым по счету, сменившим древнего старца, который попросту не мог приглядывать за юным наследником. Тогда его с великолепными рекомендациями посоветовало агентство, в которое обратился Его Сиятельство лорд Кастанель, подыскивающий замену бывшему воспитателю своего сына. Нашлось немного желающих уехать в глушь, на север страны, чтобы восемь лет учить там благородного отпрыска.

Следовало так же отметить, что при всей своей доброте лорд Кастанель был скуп и слишком больших трат не любил – он согласился нанять для своего сына вампира лишь за тем, чтобы платить меньше, чем следовало бы. Но Жанвеля это устраивало. Жалкие, по меркам людей, гроши, были все равно больше того жалованья, которое он получал, будучи студентом. И вместе с тем это была великолепная возможность для того, что наконец-то посвятить себя науке. Днями он занимался со своим воспитанником, проводил с ним время, следил за тем, что тот ест и как одевается, но иногда, по выходным, он позволял себе ненадолго отвлечься на собственные исследования. В какой-то мере, они с юным наследником стали очень близки за те четыре года, что провели вместе, и даже после того, как его уволили за ненадобностью, гувернер продолжал вспоминать это время с особенным теплом.

И так нелепо эти воспоминания разбивались о новую реальность, в которой Дэймос был не более, чем избалованным молодым человеком. Жанвель ненавидел таких, до дрожи, до зубного скрипа, еще с самых студенческих времен, когда его, нищего и безродного шпыняли дети бургомистров, занимавшие в Университете все самые выгодные места. Они были богаты, они были людьми, и людьми высокого ранга, знавшими, что существуют те, кто настолько ниже них, что можно не принимать их за живых существ. Вампир прекрасно помнил их издевки и тычки, на которые он не смел отвечать, боясь потерять с таким трудом выгрызенное место. Он прекрасно помнил этот горячий едкий запах непоколебимой уверенности в собственном превосходстве, исходивший от тех, кто на самом деле был много слабее его.

Но это было в прошлом. Застарелые, глупые шрамы на коже, ожоги чужих цепей – все это лишь эфемерный тревожный морок. Он давно не в столице и давно не студент, и ему вовсе не двадцать пять, а почти сорок… У него есть еще немного с таким трудом заработанных денег, его маленькие, почти уютные развалины в глуши, где он теперь может сутками перебирать свои крылатые сокровища и накалывать их на булавки. Его маленькая страсть – насекомые, которых было очень мало на севере и которых он просто обожал, теперь занимала всю его жизнь. И это, в сущности, было не плохо. Он не умирал заживо на одном из химических заводов, он не был задействован в медицине и не терял же недельно по литру крови, в конце концов, ему даже не было необходимости служить в армии – это была лучшая версия жизни, которой он мог добиться.

Лишь иногда, когда он читал столичные газеты и встречал в них упоминание о сыне лорда Кастанеля, в нем просыпалось нечто очень сентиментальное и живое, наверное то, что люди называют любовью. Это было так глупо – привязаться к чужому ребенку, к человеческому ребенку, который, вероятно, теперь даже и не вспоминает своего старого гувернера.

- И все же славный был малый… Столица – дурное место, - вздохнул он, складывая шуршащую газету.

- Жан! Жан!

В его окно постучали. Отворив створку, вампир, щурясь от яркого света, высунул голову.

- Чего тебе, Яслав?

Там, под окном, надвинув козырек кепки на лицо, стоял старик. Он тоже был вампиром, как и все в этой деревне. Его сморщенные длинные уши торчали в разные стороны, унизанные блестевшими в лучах солнца серьгами. Довольно скалясь, он помахивал перед носом у Жанвеля чем-то плоским.

- Письмо, Жан. С гербовой печатью, Жан. Ты же говорил, что забросил свое высокое дело?

- Я этого не говорил. Я… Впрочем, дай сюда.

Вампир высунул в окошко руку и, схватив голубоватый пергамент, внимательно оглядел со всех сторон.

- Сынок-то лорда та еще паскуда, если все, что про него пишут – правда.

- Уверен, это лживые слухи, - сухо парировал Жан.

- Ну, что ж ты еще мог ждать от человеческого ребенка, ты сделал все, что мог, - старик виновато развел руками.