Le bien qui fait mal (1/2)
C'est le bien qui fait mal
Добро причиняет боль,
Quand tu aimes
Когда ты любишь.
Tout? fait normal
Твоя ненависть
Ta haine
Совершенно нормальна.
Prend le plaisir
Получай удовольствие,
C'est si bon de souffrir
Страдать — это так приятно,
Succombe au charme
Уступи очарованию,
Donne tes larmes
Покажи свои слезы.
— Вот у папы сегодня компания будет, — весело тянет Лиза, и вместе с Лили отправляется за четой Эванс. Амелия же собирается к этому вечеру.
Неделя театров на Монмартре — это немного карнавал. После семи вечера улицу заполняют люди в ярких и интересных нарядах. Артисты, иллюзионисты и музыканты появляются из ниоткуда то тут, то там, а магазинчики выносят свою продукцию на улицу и зазывают гуляющих гостей. В десять на главной площади разворачивается представление от приглашенной трупы. Сегодня выступают ученики из Шармбатон. Да, Елизавета сменила школу, но все равно остается их частью. Да и кто сыграет Волка, если не оборотень?
Лиза-Лиза провожает Эванс до ателье и отправляется готовиться к выступлению.
— Добро пожаловать в Париж! — поприветствовала гостей Амелия.
Пока семья Эванс устраивается на диване, рассматривая маски, которые купили по дороге, Амелия извлекает бутылку шампанского. Мистер Эванс тепло улыбается и протягивает руку.
— Как только в этом доме появляется мужчина, руки у него так и тянутся открыть шампанское, — легко смеется Амелия и опускается в кресло.
— Это меньшее, что я могу для вас сделать, в ответ на такое гостеприимство, — смеется мистер Эванс.
Приятный хлопок. Янтарную жидкость разливают по бокалам.
— Это очень мило. Ладно, показывайте ваши маски, подберу вам наряды.
Маска Лили из красных и желтых перьев.
— Ты словно маленький феникс, — Амелия щелкнула пальцами.
С одного манекена слетело красное платье и опустилось на колени Лили.
— Я думала, вам нужна волшебная палочка, — искренне удивилась миссис Эванс.
— Волшебная палочка концентрирует магию и направляет ее, — спокойно начала Амелия. — Но когда тебе больше сорока, уже знаешь, что самым простым заклинанием ты дом не разнесешь.
Лили, мистер и миссис Эванс рассмеялись и в этот момент взгляд Амелии упал на Петунью. Она рассматривала маску в своих руках и даже не притронулась к бокалу. Казалось, она не слышит, что происходит вокруг.
— Петунья, — мягко и тепло произнесла Амелия, Петунья вздрогнула и подняла взгляд, — у меня есть платье в тон твоей маске, оно тебе пойдет.
Петунья недовольно поморщилась.
— Тебе не нравится этот цвет? — так же мягко уточнила Амелия.
Петунья взглянула на родных, недовольно выдохнула и ответила:
— Эту маску продавец мне подарил. Сказал, что на удачу, чтобы я улыбалась. Но я всегда считала, что фиалки — это цветок скорби.
Маска Петуньи была соткана из фиалок. Амелия чуть подалась вперед и, смотря прямо в глаза Петуньи, начала:
— Ты не права. На языке цветов фиалка символизирует нежность, чистоту помыслов и добрые намерения. Конечно цвет уточнят послание. Фиолетовый символ духовности и гармонии, а белый — чистота и позитивная энергия. Продавец и правда дал тебе доброе пожелание.
Петунья дважды моргнула.
— Сделай глоток шампанского, — ухмыльнулась Амелия, — оно невероятное.
Петунья вздохнула, немного сжалась и тихо произнесла:
— Я не люблю шампанское.
— А что ты любишь?
— Яблочный сок.
— Момент.
Щелчок пальцами. На столике появился кувшин с соком. А вот шампанское из бокала исчезло.
— Я стащила его у соседа, — ухмыльнулась Амелия, махнув рукой в сторону кувшина. — Не беда, он явно таскает мой хлеб.
Петунья улыбнулась, налила сок в бокал и смело спросила:
— А что на языке цветов значит ваш букет?
Амелия обернулась и взглянула на комод.
— Да если честно, дорогая Петунья, ничего. Лишь то, что я люблю лилии, мой… — Амелия на секунду задумалась в поиске нужного слова, потом продолжила, — мой гражданский муж любит розы, а цветочник Пьер решил, что именно эти цветы на этой неделе пойдут в общую композицию.
— Но ведь все равно на языке цветов этот что-то значит, — живо поинтересовалась Петунья.
— Да, значит, — кивнула Амелия. — Лилия олицетворяет непорочность, изящество, красоту и роскошь. Я люблю белые, это символ правосудия, сострадания, доброты и милосердия. Что удивительно, именно белые я начала любить больше, когда mon cher начал мне их дарить, как вы можете догадаться этими качествами в юности я не отличалась. Я была немного злобной стервой. Но он помог открыть хорошее во мне, сначала я стала добрее к нему, а потом уже и к миру.
— А розы? — с интересом спросила Петунья.
— У розы одно значение — любовь. А вот красная символ страсти и желания, настоящие чувства. Поэтому можете представить на сколько я была обескуражена, когда он впервые протянул мне красную розу, — Амелия вздохнула. — Тогда я подумала, что это просто политес, но, узнав его лучше, поняла: он просто не умеет говорить о чувствах, и его бессознательное нашло такой выход. Но так даже лучше, я сама не умею об этом говорить.
— Какая трогательная история, — миссис Эванс вертела в руках пустой бокал.
— Да, — протянула Амелия, проведя руками по подлокотникам кресла, — трогательных историй у меня про него навалом. Даже не верится в это, для мира он очень холодный и закрытый человек. Ладно, нам пора собираться, не хотелось бы опаздывать на выступление Лизи.
Пока гости переодеваются, Петунья чуть наклонилась к Амелии и смущенно спросила:
— А вы можете порекомендовать книгу о языке цветов, хочу узнать больше.
Амелия тепло улыбается, поправляет фиолетовое платье Петуньи и отвечает:
— Я подарю тебе свою книгу, она на английском.
***
Амелия отдала книгу Петунье на следующий день. Небольшая книжка в кожаном переплете с золотыми надписями на обложке. Внутри подпись: «Дорогой Петунье, с напоминанием о прекрасных днях в Париже. Со всей любовью и теплотой, твоя Амелия Дюма».
Петунья была сдержанной и, как она сама говорила, порядочной. Носила классическую одежду. Только вот образ одной парижанки не давал ей покоя, да и, что греха таить, Петунья сама этого хотела. Под строгой блузкой и юбкой карандаш скрывались кружевные комплекты нижнего белья от французских дизайнеров. И как-то раз, на новогоднюю вечеринку, ее первую вечеринку с Верноном Дурслем, она позволила себе надеть фиолетовое платье, подаренное Амелией. Вернон тогда посмеялся, что когда Тунья станет замужней дамой, такие платья лучше не надевать, но если она захочет носить его дома, то он будет очень рад. Красиво, волшебно красиво.
Чуть позже, когда они стали жить вместе, Вернон заметил маленькую книжку в ящике с нижним бельем, аккуратно поинтересовался, почему же так, на что Тунья кокетливо улыбнулась.
— Это от Амелии Дюма, она сшила то фиолетовое платье. Мне очень нравится, как она шьет.
— Тогда почему ты не заказываешь одежду у нее? — удивился Вернон.
— Потому что она живет в том же мире, что и моя сестра, — мрачно произнесла Петунья.
Об этом «мире» Вернон уже знал, поэтому от дальнейших расспросов воздержался. Но имя таинственной портной в печаталось в его память. Со временем эта мысль превратилась в идею идеального подарка, но Вернон не знал, как связаться с Амелией.
Так шли годы. И когда в 1997 году Дурсли оказались в доме Дедалуса Дингла, Вернон решил, что нет худа без добра. Он попросил Дедалуса связаться с Амелией Дюма. В коротком письме Вернон описал свою идею и вложил в конверт 1000 фунтов, курс магических денег он не знал, но решил, что этого точно хватит. Такой сюрприз точно подбодрит Петунью в эти непростые времена.
Через два дня в дверь постучали. Дингл стоял с волшебной палочкой наготове.
— Мы из Парижа, по поводу вашего письма, месье Вернон, — в мужском голосе слышен легкий французский акцент. — Мадам Амелия просила сказать, что летом 1976 года подарила вашей супруге книгу, которую она наверняка не хранит на видном месте.
— Впускай их, все правильно сказал, — тут же попросил Вернон.
На пороге дома стояли трое: мужчина с седыми волосами, сложенными в причудливую прическу и две женщины в масках.
— Жан-Пьер Польнарефф, — представился мужчина и легко поклонился. — Мои спутницы: Аннет и Жаклин, они вейлы и боятся, что их лица и голоса, могут сбить нашу деловую беседу, поэтому пока прячутся за масками и молчат.
— Очень предусмотрительно с их стороны, — кивнул Дедалус. — Проходите в гостиную.
Уже в гостиной, когда обитатели дома и гости устроились на местах, Аннет положила белую вытянутую коробку на колени Петуньи.
— Это ваш заказ, месье Вернон, — тут же произнес Жан-Пьер. — Мадам Амелия сказала, что вы были так щедры, что хватило еще и на пальто.
В коробке был классический костюм и легкое пальто светло-кремового цвета. Любимый фасон Петуньи. И конверт с письмом, адресоваванным лично ей.
— Мадам Амелия, — начал Жан-Пьер, — просила забрать Петунью с семьей в Париж, они будут под защитой вейл и французского министерства…
— Постойте, — тут же запротестовал Дингл, — они под защитой британского министерства. Не уж то вы думаете, что мы не справимся?
— Дамблдор мертв, — тяжело вздохнул Жан-Пьер, — лишь вопрос времени, когда Темный Лорд придет к власти. Франция надежней, даже если он проникнет в наше министерство, против вейл он не пойдет.
— Откуда такая уверенность? — хмыкнул Дингл.
— Я не имею права рассказывать вам эту историю, — отрезал Жан-Пьер. — Тут вам придется довериться мне.
— Мы поедем с ними, — резко произнесла Петунья, сжимая в руках лист пергамента.
На нем было короткое послание: «Приезжайте в Париж. Мне нужна твоя помощь, Петунья. Твоя Амелия».
— Но… — начал Дингл, но Петунья его перебила:
— Жан-Пьер прав, лишь вопрос времени, когда этот черт доберется до вас. Я знаю Амелию Дюма, она друг моей сестры, она и мой друг тоже. Мне стыдно перед ней, что я не отвечала на ее письма, и у меня появилась возможность извиниться лично. Вернон, Дадли, собирайте вещи.
— Мудрое решение уехать сразу же, — кивнул Жан-Пьер и поднялся с места, Аннет и Жаклин поднялись за ним.
— Но… — начал Дингл, но Петунья его опять перебила:
— Я защищаю свою семью. А вы, мистер Дингл спросите вашего министра магии, почему Амелия не может въехать в Британию.
Петунья покинула гостиную вслед за Дадли и Верноном.
— Я так понимаю, мне не говорить куда они уехали из соображений безопасности? — спросил Дедалус.
— О нет, — довольно протянул Жан-Пьер. — Скажи, что они в Париже на Монмартре, и поверь, после этих слов Пожиратели Смерти трижды подумают, прежде чем совать к нам свои носы.