Часть 9 (1/2)
— Бояться смерти бессмысленно, — голос Мастера обволакивал, зачаровывал и невольно заставлял напрячься. Насторожиться, словно зверь, почуявший опасность. — Смерть — это естественный процесс. Каждый день в нашем организме что-то умирает, а что-то рождается. Это может быть плоть, чувства и даже мысли. Что-то уходит, а что-то приходит на их место. Каждый день — это смерть. Внутри нас и вокруг нас. Бояться того, что естественно, что заложено в самой сути мира, — бессмысленное и глупое занятие. Смерть нужно понимать, уважать и даже… восхищаться ею. Ведь она уникальна, неповторима и прекрасна в своем разнообразии. Большинство людей не знают, как они умрут, они не властны над своей смертью и смертью окружающих из-за своего страха. И это высшая форма невежества. Ведь нам дарован немыслимый подарок — выбор. Способность выбрать свою смерть самостоятельно. Сдаться или сражаться, на коленях или с гордо поднятой головой, тихо от старости в постели или на острие атаки, по глупости или во имя великой цели, спасая себя или спасая других.
— Но Мастер, а как же несчастные случаи? — тихо спрашивает послушница и тут же затихает под взглядом наставника. — Или болезни?
— Хм… — мужчина улыбается едва заметно, а после стремительным движением разворачивается, выкидывая руку вперед. В отблеске свечей мелькает сталь, и послушница падает на пол, пригибаясь, пропуская над собой кинжал. — Хм… почему ты увернулась, девочка?
— Я…
Мужчина жестом заставляет ее замолчать.
— Потому что ты боишься смерти?
— Нет! Я не боюсь! Я просто не хочу умирать так!
— Вот и ответ на твой вопрос. Тот, кто не хочет умирать «так», делает выбор и ставит свои условия.
***</p>
Еще одно воспоминание вырывается из плена разума. Об уроках прошлого она вспоминает редко, но в последнее время все чаще. Суэ хмурится, прижимается затылком к холодной стене и неслышно выдыхает. Минутная слабость, ноющая головная боль отступает так же стремительно, как и пришла. Оттолкнувшись от стены, она ступает неслышной тенью по коридорам и проскальзывает внутрь лаборатории, замирая у двери неподвижным незаметным силуэтом.
Человек, что-то с интересом изучающий у лабораторного стола, отрывается от своего занятия, и желтые хищные глаза безошибочно выискивают ее в темноте.
Мужчина небрежно стягивает с себя медицинские перчатки, бросает их в урну и кривится в улыбке.
— Докладывай.
— Поступили отчеты о состоянии Джинчуурики. Точные сроки предстоящих родов были обозначены, как и дата операции.
— Великолепно, — шипящий голос отразился от стен. Мужчина чуть сощурил глаза, и длинный нечеловеческий язык скользнул по губам. — Свободна.
— Да, Орочимару-сама.
Суэ растворилась в тенях, и ее присутствие развеялось в сумраке подземных коридоров.
***</p>
Усталость.
Суэ слишком сильно привыкла к этому чувству в последнее время. Оно тесно переплеталось с безразличием и равнодушием. Эти чувства повисли на ее плечах и тянули к земле.
Каждый раз выскальзывая из зыбкого, беспокойного сна, она не хотела открывать глаз, ощущая нежелание хоть как-то показывать признаки жизни.
Иногда ей хотелось окунуться в то самое забытье, безмолвное и темное, полное смертельного покоя, что было перед пробуждением после смерти от рук сокомандника.
Она помнит тот день четко и ясно. Лампы под потолком, холод железной каталки под голыми лопатками, совершенно не согревающая простынь, которой, как помнила Суэ по воспоминаниям Хоши, укрывали покойников.
Холодно. И тоскливо.
И в груди справа ноет затянувшаяся, обугленная дыра от удара Какаши Хатаке. Как оказалось, не смертельного. А жаль.
Такой ее хозяин этого места, Орочимару-сама, и застал. Равнодушно рассматривавшей потолок подземной лаборатории, усеянный трещинами, освещенными белым, режущим глаза светом ламп под потолком.
— Любопытно. Очень любопытно. Не утолишь ли мой интерес, Хоши-чан, как вышло такое необычное… недоразумение. Ведь полчаса назад ты была абсолютно точно мертва.
Суэ в тот момент было абсолютно все равно на любопытство и интерес ученого. Ей просто хотелось умереть. Окончательно.
Но, кажется, для нее это теперь роскошь.
Мертвые не говорят. Вот и она не стремилась хоть как-то начать диалог. Позволяла брать у себя анализы и безучастно сидела на той самой каталке, укутавшись в простынь.
Орочимару-сама был известным шиноби. О нем ходило много слухов, и большинство из них были весьма специфического характера. Впрочем, там, где Хоши ежилась и прогоняла иррациональную дрожь, Суэ лишь прислушивалась к шипящему голосу, устало прикрыв глаза.
— Кто ты? — этот вопрос, спокойный, полный интереса и скрытой угрозы, в один из дней разбил безмолвие, заставив на мгновение врываться из бездны безразличия.
— Меня зовут Суэ, — разомкнув пересохшие губы, прошептала она.
— И как давно ты здесь, Суэ? — жажда, интерес, страсть на грани безумия. Орочимару-сама впивался в нее глазами. — И как так вышло?
— Боги любят играть с нами, Орочимару-сама.
Она рассказывала немногое. И, откровенно говоря, не стремилась рассказывать хоть что-то стоящее. Ученый понял это быстро, но просто так отставать не спешил и продолжал попытки выпытать знания.
Вот только был разочарован. Все, что умела Суэ, не было завязано на чакру, о чем она и сообщила. Это и воодушевило, и в то же время разочаровало ученого.
— Что нужно сделать, для того чтобы обладать этими знаниями? — холодные пальцы ученого скользнули по ее руке, игла вонзилась в вену.
Суэ криво улыбнулась.
— Умереть.
И она ни разу не шутила. Ритуальная смерть — первая ступень обучения. И ученый, жаждущий бессмертия, точно не станет искать встречи со смертью.
Официально Хоши из команды семь была мертва. У нее была могила, памятник и звание героини. Подсуетившийся Корень АНБУ под руководством некоего Данзо отыскал чудом уцелевшее тело той самой героини и предоставил для исследований и экспериментов Белому Змею Конохи. Который о чудном воскрешении покойницы, естественно, начальству не сообщил.
Жадный до секретов бессмертия, один из саннинов не мог упустить такой интересный экземпляр. И вскоре остатки тела несчастной девочки были окончательно утилизированы, и от нее не осталось ничего, кроме имени на надгробном камне.
Суэ в некотором роде была даже благодарна этому ученому за такую услугу. Мертвые не говорят. И ей совсем не хотелось рассказывать кому бы то ни было историю своего воскрешения.
Она и так была на грани безумия от понимания того, что даже собственноручно вогнанный в сердце кинжал не даст ей покоя. Этому телу — да. Ей — нет.
Когда Орочимару предложил ей службу, она согласилась быть его Тенью. Глазами, ушами, руками. Чем угодно, лишь бы хоть как-то удержать раскрошенный мир и не сойти с ума.
Благо у Орочимару хватало врагов, а значит, у Суэ было достаточно работы, которую она выполняла добросовестно и быстро. Но бывали моменты, когда работа заканчивалась, и тогда наступала пора одиночества и мыслей. Навязчивых и удушающих. От них спасала только физическая или умственная работа. Либо место, где можно было найти успокоение.
В этом мире был свой бог Смерти, но ему фактически не поклонялись. Ярым поклонником был клан Узумаки когда-то давно, но, к сожалению, от него остались только жалкие остатки, что разбрелись по свету. Та же самая Кушина Узумаки ни разу не была замеченной Суэ в почитании местного бога Смерти.
Храм Шинигами был найден Суэ случайно. Орочимару-сама упоминал о том, что его возвели по приказу Хаширамы Сенджу для его жены Мито, химе клана Узумаки. Суэ было все равно на эту информацию. Полуразрушенный храм стоял в Лесу Смерти. Стены обрушились, потолок обвалился, а дикая, необузданная природа отвоевала свою территорию. Суэ могла привести его в порядок. Храм был небольшим, и много времени и сил на его восстановление бы не ушло, но Суэ этого не сделала.
Ничто не вечно. Даже Храмы, обители богов.
Она приходила сюда за успокоением. Приваливалась спиной к полуразрушенной стене, откидывала голову, касаясь камней затылком, и беззвучно молилась. Без коленопреклоненной позы, без молитвенных жестов. Смерть — есть великий дар покоя. И рано или поздно покой придет ко всему и ко всем. Только Суэ хотела покоя уже сейчас.
Слышал ли ее местный бог или нет — для нее это было не важно.
Когда оставаться у храма уже становилось бессмысленно, она наблюдала за детьми. Сидела на деревьях у детских площадок, прячась в листве и тени, и просто наблюдала из-под опущенных ресниц.
Просто смотрела. Просто пару раз перерезала глотки тем, кто хотел им навредить.
Наверное, искала среди их веселья, искренности и радости что-то особенное. То, чем владеют все дети и почти никто из взрослых.
Смысл жизни, быть может. То самое счастье и способность быть счастливым, несмотря ни на что.
Путь к свободе.