30. Обратная сторона медали (1/2)

Обратная сторона медали — это не та, на которой нацарапан номер, имя владельца или проба металла. А вся та ерунда, которая происходит с её владельцем по причине того, что эта самая медаль у него есть. Ну, это, впрочем, опционально от причины её получения. А думать надо было, прежде чем круги рисовать и с мечом наголо по лесу носиться. Можно было бы догадаться. Я не была уверена в том, хотела ли я есть, но твёрдо знала, что идти в Большой зал желания у меня не было. Если составлять рейтинг вещей, которыми я бы занялась в данный момент, то поход туда оказался бы где-то между сбором ингредиентов для Ванадиса и прорывом через канализацию с химерами. И, видимо, моё лицо было довольно красноречиво.

— Если ты не хочешь идти в Большой зал, можно этого не делать, — произнёс Хеймдалль.

— Будет выглядеть, будто я прячусь, — скривилась я.

— Ну, по сути так и есть, — он пожал плечами. — И разве тебя когда-нибудь волновало, кто что про тебя подумает?

— Эй, я пытаюсь убедить себя пойти! — возмутилась я и даже поднялась.

— Можно не делать того, чего тебе не хочется, — Хеймдалль улыбнулся и потрепал меня по голове.

— Серьёзно? — я скептически скривилась. И да, то же самое вместе со мной спросил профессор Снейп.

— Я думаю, что все в замке уже видели статью, — произнесла профессор МакГонагалл. — И ещё совы. Птицы ни в чём не виноваты. Однако, если вы действительно совсем не хотите идти, вы в том самом положении, когда можете этого не делать.

Н-да… Ну, если подумать, то окончательное и бесповоротное уничтожение местного злодея давало мне моральное право пару недель въезжать в Большой зал на Харлее и обедать сидя на столе перед Дамблдором. Ну, это в том невозможном случае, если бы мне хотелось привлечь внимание ещё больше, чем я это уже сделала. Однако моё отсутствие привлекло бы не меньше внимания и спровоцировало бы ещё больше слухов. Не то чтобы мне было важно, что обо мне подумают, но в нынешних условиях я не могла просто забить на репутацию — это касалось клана и, следовательно, денег. Я глубоко вздохнула и собрала волю в кулак.

— Не в моих правилах убегать от проблем, — мрачно изрекла я. — Хеймдалль, напомни мне потом выписать тебе премию. За паранойю.

— Я вроде бы достаточно обеспечен, — усмехнулся он.

— А это вопрос не денег, — хрюкнула я. — Как ты и сказал.

Я пролавировала между преподавателями и направилась к выходу из кабинета. Совы напомнили мне о том, что я намеревалась ещё после рождества написать несколько писем относительно полученных подарков, но так до сих пор и не взялась за перо. Не то чтобы кто-то ждал моих благодарностей, но я считала правильным сделать это. Я толкнула тяжёлую дверь и вышла в коридор. Не успела я сделать и нескольких шагов, как на меня налетел Гарри Поттер собственной персоной. И не просто налетел — парень сжал меня в объятиях. Я озадаченно оцепенела на несколько секунд, и только потом неуклюже похлопала его по спине. Он от меня отлип, и оказалось, что рядом с ним был и Рон тоже. Уизли всё ещё был бледен и выглядел болезненно, но явно шёл на поправку.

— Спасибо! — выпалил мне в лицо Гарри.

— Эм… — я растерялась и повернулась к профессорам, вышедшим из кабинета. — За что?

— За то! — он явно не находил слов. — Профессор Снейп, профессор Эдельштейн, спасибо!!!

— Мы лишь сделали то, что дóлжно, — мягко произнёс Хеймдалль.

Интересно, а Гарри заметил, когда кусок души Волдеморта из него вылетел? Не то чтобы я действительно стала бы спрашивать его об этом, но просто интересно.

— Как твоя нога, Рон? — спросила я, склонив голову набок.

— Нормально, — буркнул он.

— Вот и спасай человеку жизнь после этого, — хмыкнула я.

— Меня профессор Эдельштейн спас! — возразил Уизли.

— Как скажешь, — протянула я, не имея ни малейшего желания его убеждать. Его поведение меня странным образом успокоило, и я зашагала по коридору.

— Рон! — донёсся голос Гарри. — Ты ведёшь себя как… как… как чистокровный!

Это было бы уморительно, если бы Поттер пошутил. Я остановилась и плотно сжала губы, чтобы не издать дурацких хрюкающих звуков подавляемого хохота. Ну, потому что Рон Уизли и был, собственно, чистокровным. Ничуть не менее чистокровным, чем Драко Малфой или Маркус Флинт.

— Как будто именно статус крови заставляет людей вести себя тем или иным образом, — фыркнул профессор Снейп. — Тем более, что мистер Уизли и есть чистокровный волшебник.

— Даже более чистокровный, чем Фрейя, — подал голос Хеймдалль. — По крайней мере, насколько я знаю.

— Нельзя вот так людям ломать представление о значимости статуса крови, — хмыкнула я. — А то они могут подумать, что внутреннее важнее внешнего.

— Да, было бы неплохо, — усмехнулся мой наставник.

Он уже догнал меня и мягко подтолкнул в спину — мол, если мы собрались в Большой зал, так идём, а не стоим. Через несколько шагов к нам присоединились и все остальные — деканы и гриффиндорцы. По пути как-то так получилось, что я шла впереди нашей процессии, так что и в Большой зал я вошла первой. И стоило мне сделать это, как ко мне повернулись буквально все, кто там был. По впечатлениям сцена походила на то, как если бы я ошиблась дверью и вместо бани зашла на собрание совета директоров. Меня снова мягко подтолкнули в спину, и я сделала шаг внутрь. Как только это произошло, ко мне ринулся Хагрид. А ведь он, насколько я знала, был не в курсе моего некоторого участия в его возвращении.

Ладони хогвартского лесничего были огромны — моя рука могла поместиться там по середину предплечья. Собственно, я это опытным путём и выяснила, когда он мои руки пожимал. Найти слов Хагрид, видимо, не смог, но он очень тепло улыбался, а в уголках глаз у него стояли слёзы. И я подумала, что мне стоило бы немного углубиться в историю мира магии и понять, что ж такого творил Волдеморт. Нет, понятно, что как и всякий уважающий себя Тёмный Лорд он стремился захватить мир, вопрос только в том, каким именно образом.

Все, кто был в Хогвартсе — а если не считать преподавателей и персонал, это было человек от силы двадцать пять — разместились за столом Слизерина. Ну, за исключением директора, профессора Бинса и мистера Филча. Последний, кстати, вообще практически никогда не появлялся в Большом зале. Мадам Пинс и мадам Помфри завтракали, обедали и ужинали за преподавательским столом, и хотя школьного врача и школьного завхоза сравнивать немного странно, он, по идее, был таким же сотрудником. Так что это было непонятно. Впрочем, лично мне вообще было непонятно, зачем Хогвартсу нужен был завхоз. Всеми бытовыми и хозяйственными вопросами, по идее, занимались домовики, а если в школе какое-то колдовство выходило из-под контроля, мистер Филч, будучи сквибом, всё равно не мог ничего с этим поделать.

Я усадила свой зад на скамью перед столом, оказавшись между профессорами — Хеймдалль справа, декан слева. И ещё три декана напротив. Никакого давления, конечно. На столе понятным образом появилась большая белая фарфоровая супница, плетёные корзинки с хлебом, тарелки и приборы. Не смотря на крышку, супница источала характерный запах горохового супа. Я чувствовала себя неловко и никак не могла заставить себя протянуть загребущие ручонки к еде. Но вот стоило мне собраться с духом, как в зал влетели совы. Множество птиц устроили нам буквально дождь из писем.

— «Тебе это ничего не напоминает?» — мысленно поинтересовалась я у Хеймдалля.

— «Да… Об этом я как-то забыл…» — протянул он.

— «Как тебе это удалося-то?» — хмыкнула я.

Я вздохнула и достала платок. Это был батистовый белый платочек с мережкой и вышитым моей рукой вензелем клана — все пальцы исколола, пока делала. Я вздохнула ещё раз и достала палочку. Платок был трансфигурирован в мешочек, на который я наложила заклятье незримого расширения, после чего манящими чарами затолкала туда всю свою корреспонденцию. В гробовом молчании. Я подняла глаза и поняла, что на меня смотрели абсолютно все. Я закатила глаза, запрокинула голову и со всей дури шибанула себя ладонью по лбу.

— У меня есть разрешение на эти чары, — изрекла я.

— Да дело, собственно, не в этом, — мягко произнёс профессор Флитвик. — Думаю, можно догадаться, о каких именно чарах идёт речь, но вы ведь ни звука не проронили.

Я едва не застонала. Об этом-то как можно было забыть? Как же мне хотелось трансгрессировать отсюдова куда подальше… Но всплывало жирненькое «но»: во-первых, в Хогвартсе в принципе нельзя было трансгрессировать, а во-вторых, я не должна была этого уметь. Ну, это действительно была не самая простая магия, однако когда приходится спасать свою ж… жизнь, и не такое можно освоить. Профессора поступили умнее, просто обратившись к домовикам. Прям об стену захотелось лбом удариться.

За столом загомонили. К моему удивлению, никто даже не усомнился в моём непосредственном участии ровно так, как говорила об этом статья. К тому же оказалось, что абсолютно все в курсе, что именно мы с Хеймдаллем спасли Гарри и Рона от пауков. Кто, интересно, растрепал? Впрочем, как будто тут были варианты — судя по тому, что все уже знали и про авроров, и про сигнальные чары, Поттер и растрепал. Шум стоял такой, как если бы на мне не было ободка. Все говорили разом, так что я с трудом разбирала слова. Вроде бы кто-то даже вопросы задавал, но их было так много, что я не могла ответить.

— Мы ценим вашу благодарность, — Хеймдалль заговорил негромко, но все мгновенно затихли. — Однако ничего, кроме того, что описано в статье, мы рассказать по разным причинам не можем. Мне и мисс Нильфхейм хотелось бы, чтобы произошедшие никак не изменило привычного школьного порядка. В частности, давайте все поедим. Судя по запаху, домовики очень постарались сегодня.

Маг и чародей, что сказать. Он, правда, ничего не сколдовал, но его, к счастью, услышали. Это, конечно, не означало, что никакого внимания к нашим персонам не будет, однако мы смогли поесть. Более того, после обеда я смогла даже дойти до общежития. Разбирать почту не хотелось, если честно, но письма написать было надо. Я подумала-подумала и решила, что можно отправиться к Хеймдаллю. Потому что у него тоже была гора писем, и вместе мы могли бы хоть как-то определить их по категориям. Кроме того, нельзя было исключать, что в некоторых из них нам отправили разного рода заказы. Потому что вряд ли мы могли бы купить лучшую рекламу, чем вышедшая статья.

Я взяла с собой пергамент, перо, альбом и карандаши. По поводу пьесы я тоже хотела обратиться к нему, чтобы он начитал текст мужских персонажей. Ну, и мешок писем я тоже не забыла. И только когда я уже постучала в его дверь, я подумала, что хотела проводить с ним меньше времени. Но, видимо, не сегодня.

— Хочешь разобрать почту? — спросил Хеймдалль, едва я вошла.

— Угу, — я кивнула. — И ещё кое-что. И кое-что другое. И ещё одно…

— У нас очень много совместных дел, — он улыбнулся. — Садись. Я тоже хотел заняться почтой.

— Извини… — тихо изрекла я, устраиваясь на стуле. — Мне надо меньше занимать тебя. Вы уже назначили свадьбу?

— Тебя это беспокоит? — спросил Хеймдалль, усевшись напротив.

— Ты трудишься моим гувернёром и наставником, ведущим зельеваром, артефактором и гласом главы, сиречь меня, — я глубоко вздохнула. — Более того, ты заменяешь мне семью и живёшь в моём доме. Беспокоит — это не совсем верное слово. Я просто думаю, что в праве знать, кто ещё будет там жить.

— Я не хотел… — он сжал переносицу. — Я надеялся, что этот разговор состоится между Хеймдаллем и Фрейей, а не между нами. Видишь ли… Как бы это сказать? Дело в том, что Бальдр Нильфхейм предложил Хеймдаллю договорной брак: если ни он, ни Фрейя никого не встретят до её двадцатилетия, она станет его супругой. И как бы странно это ни звучало, Хеймдалля вполне устраивает это.

— Оу… — отозвалась я. А ещё через полминуты до меня дошло. — Ой! То есть технически сейчас я… О, Мерлин…

— Поэтому я и не хотел говорить об этом, — Франкенштейн вздохнул.

— И тем не менее, сказал, — я нахмурилась. — Похоже, тебя это забавляет.

— Не знаю, сколько времени есть у тебя, чтобы найти кого-нибудь, но у Фрейи на это ещё девять лет, — криво улыбнулся он.

— Легилименция превращает это в едва ли разрешимую проблему, — скривилась я. — Да и есть у меня причина этого избегать, знаешь ли.

— Это я как раз понимаю, — Франкенштейн глубоко вздохнул. — Когда я решил отправиться в это путешествие с тобой, я подумал, что тебе должно было быть бесконечно одиноко всё время с самой нашей первой встречи. В прошлом мире я старался избегать привязанностей, полагая, что возвращение домой болезненно оборвёт их. А это…

— Это то, что, если подумать, должно быть тебе знакомо, — я сощурилась. — Ты ведь прожил очень долгую жизнь. Я имею в виду, ты очень многих пережил. Тех, к кому был привязан.

— Да… — протянул он. — Даже некоторых благородных, а они едва ли не бессмертны.

Мы умолкли. Сложно было сказать что-нибудь по этому поводу, да и не нужно, в общем-то. Выдержав минуту мрачной атмосферы, я положила на стол альбом, пергамент и карандаши. Мешок с письмами ещё бы у меня в руках, и я смотрела на него, надеясь, что он внезапно воспламенится, и все письма в нём волшебным образом пропадут. Они, очевидно, не собирались этого делать.