27. Доброе утро? (1/2)

Я могла умереть.

Эта мысль пробралась в моё сознание в какой-то момент ночью и выдернула из глубокого сна, но до реальности так и не дотянула, и я увязла где-то на границе, барахтаясь в кошмаре. Ну, не то чтобы я могла умереть прямо насмерть — меня бы выбросило в какой-нибудь другой, новый мир. Но всё равно — я могла умереть.

Я никак не могла проснуться, а моё сознание подкидывало мне один за другим варианты не такого удачного стечения обстоятельств. И в каждом из них кто-нибудь непременно умирал. В самом худшем варианте Волдеморт и вовсе овладел моим телом и душил моё сознание у меня в голове, а затем, оставив мне только возможность наблюдать, моими же руками убивал, убивал, убивал...

Мне было холодно. Я чувствовала, что меня трясло, как будто тепловой артефакт вовсе не работал, а чтобы укрыться, у меня даже салфетки не было. Я скорчилась в плотный комок, но всё равно мёрзла. Однако даже это не могло заставить меня проснуться. Видимо, моё тело было измучено произошедшим больше, чем мне хотелось бы думать, и было просто невозможно заставить его функционировать хотя бы пару минут, чтобы, например, взять тёплую мантию и укрыться ей.

Сознание периодически проваливалось. Кошмары, которые изобретал мой разум — или не мой? — скрывала чёрная пелена, и в эти моменты я действительно спала, хотя в остальное время определённо не бодрствовала. И хотя я понимала, что всё, что я видела, было лишь сном воспалённого и перегруженного мозга, легче мне от этого не становилось. Допустим, моя собственная кончина какой-то феерической реакции у меня не вызывала — не впервой, как бы. Но я не знала, переживёт ли такую смерть Франкенштейн. И всякий раз, когда моё сознание изобретало новый способ убить его, мне было настолько плохо, что я пыталась орать. Не выходило, потому что тело безнадёжно дрыхло, но в голове я рыдала. И что самое ужасное — я никак не могла вырваться из этого сна.

После очередного провала черноту я пришла в себя окончательно. Происходило это медленно, рывками. Мысли плавали, как лапша в молочном супе. Сначала я поняла, что мне стало тепло, и только потом, что причиной тому было не одеяло, а чьи-то руки. Затем разум почему-то решил, что я в своей общежитской спальне, и как раз там ничьих рук быть не должно. Я попыталась распахнуть глаза. В них будто сыпанули песка, и мне было больно от самого факта наличия света. Следующим открытием был тот факт, что я находилась у Хеймдалля на руках. Он держал меня, как кошку, свернувшуюся клубочком, и гладил по голове. Я с трудом сфокусировалась на его несколько помятом лице.

— Доброе утро? — неуверенно просипела я.

— Доброе? — негромко переспросил он. — Должно бы быть, наверное.

— Ох... — я медленно сползла с его колен на диван и потёрла плечи. — Ты спал?

— Да, я... Мы с Северусом немного выпили, когда вернулись, — Хеймдалль глубоко вздохнул, прижав тыльную сторону ладони ко лбу. — Хорошо, много выпили. Я вернулся и упал у себя. Ты разбудила меня минут двадцать назад.

— Я? — пискнула я.

— Не знаю, что тебе снилось, но ты требовала, чтобы я не умирал, — он поморщился. — Как будто меня легко убить, в самом деле.

— Я... — я вдруг осознала, что у меня лицо мокрое. И не просто мокрое — я ревела. В этот самый момент. Только дошло. Я непроизвольно всхлипнула и судорожно вздохнула. — Просто... Мне приснилось... И я...

— Ну-ну, — Франкенштейн притянул меня к себе и снова стал гладить по голове. — Слышишь? Я живой. Всё хорошо.

— У-угу, — это и правда успокаивало. Наконец, собравшись с мыслями, которые, хоть и напоминали ещё макаронины, всё же стали шевелиться у меня в голове поактивнее. — Я просто не знаю, насколько ты умрёшь, если умрёшь.

— Давай постараемся не проверять, — он усмехнулся и тут же болезненно застонал.

Я отлепилась от него и утёрла лицо своим рукавом, оставив на его — надо заметить, мятой и вообще-то вчерашней — рубашке сырое пятно. Я поискала палочку, но убирать его не стала — всё равно стирать после прошлоночных приключений. Однако меня несомненно порадовало то, что хоть рубашка и была мятой и не самой чистой, на ней не было пятен крови. Хотя я была уверена, что до приёма Листа Иггдрасиля под ней всеми оттенками наливались синяки. И я, видимо, смотрела на его рубашку слишком долго.

— Ты чего? — озадаченно спросил Хеймдалль, заставив меня дёрнуться.

— Я... Э... — и как ему это сказать? — Просто подумала, что у тебя, наверное, вчера были кошмарные синяки.

— Наверное, были, — он кивнул и болезненно сморщился, после чего взмахнул палочкой в сторону кофеварки. — Не удивлюсь, если они и сейчас есть — только не от василиска, а от пауков. Хочешь посмотреть?

— Эм... Наверное, всё-таки нет, — не очень уверенно изрекла я. С одной стороны мне хотелось убедиться в том, что он цел и невредим. С другой — это казалось мне каким-то невообразимо двусмысленным.

— Ладно, — Хеймдалль усмехнулся и опять скривился. Видимо, голова его звенела беспощадно. — Я потом посмотрю сам и скажу тебе.

Я кивнула и сползла с дивана. Свою чашку кофе он приманил чарами, я же взяла её двумя руками. Кофе был горячим и разливал по всему телу тепло, и я только теперь заметила, что солнце за окном поднялось уже высоко. Было первое января, так что, вероятнее всего, дело шло к полудню. Я снова посмотрела на лицо Хеймдалля. Мне почему-то — и, в принципе, понятно, почему — вспомнилось утро первого января в прошлом мире, когда от похмелья после пары бокалов шампанского страдала я.

— Смешать тебе антипохмельное? — негромко спросила я.

— А ты можешь? — он шумно отхлебнул кофе, скривился и посмотрел на меня исподлобья.

— А чего не мочь? — хмыкнула я.

«Вытрезвитель» не был волшебным составом, так что его вполне можно было трансфигурировать даже из воды. Ну, в теории. Однако я решила, что сейчас не самое подходящее время для экспериментов. Однако ингредиенты для него у нас были — по крайней мере, в одной засылке Арчера до закромов — и мне нужно было только нарисовать круг преобразования. А его даже рассчитывать не нужно было. И всё бы ничего, если бы не один небольшой нюанс: меня трясло, как портовую... как молодую осинку на ветру.

— Н-да, — протянула я, с огромными усилиями рисуя сносной ровности круг. — Пил вроде ты, а трясёт как пропитого алкаша меня...

— Я посмеюсь над этим позже, — почти простонал Хеймдалль.

— Это не смешно, — буркнула я.

Меня до сих пор удивляло, что алхимия срабатывала здесь практически так же, как там. И мне было до одури интересно — это из-за нас она работала или просто в принципе? В результате преобразования стакан наполнился мутноватой жидкостью, и я дрожащими руками протянула его Хеймдаллю, размышляя о том, можно ли улучшить его свойства, если пересчитать в полноценное волшебное зелье. Если оно работало, будучи обычным, можно сказать, магловским составом, то уж в руках мага так и вовсе должно было стать в разы лучше. Мои мысли невольно перебрались к объёмам прибыли от вброса такой новинки на рынок.

Хеймдалль употребил чудодейственный состав и скривился — ну, вкус-то у него всегда был ужасным. У состава, не у Хеймдалля, разумеется. Однако уже через пару секунд его помятое лицо приобрело куда более здоровый и отдохнувший вид. Он встряхнул головой и допил свой кофе одним махом, а затем снова заставил кофеварку заработать. А затем он поднялся и снял рубашку. Я, мягко говоря, опешила.

— В-в ч-честь ч-чего ст-стри-стриптиз? — я аж заикаться начала.

— Ничего нового ты всё равно не увидишь, — он улыбнулся. — Ты видишь? Я цел, — он приблизился и потрепал меня по волосам. Опять. Я резко пришла в себя и отпрянула, таращась на него, как на умалишённого. Это развеселило его, а затем он дошёл до тумбочки около дивана и протянул мне нечто, похожее на фляжку, — Так... выпей-ка.

— Что это? — решила уточнить я, сделав пару глотков. На вкус был ромашковый чай.

— Угомонительное, — поморщился Хейдалль. — Я давал его тебе, когда ты пила зелья с памятью. Тебя тогда мучали кошмары.

— Оу... — я сглотнула. Тогда кошмары меня и впрямь мучали. Потому что — как это лучше сказать? — мир стал куда более цивилизованным и безопасным, чем при моих предках. А это пойло не только успокаивало, оно вообще напрочь отбивало волнение.

— Честно говоря, сам не знаю, зачем я взял его с собой, — он пожал плечами. — Но вот и пригодилось.

Он, всё ещё посмеиваясь, скрылся на пару минут в своей спальне, откуда вернулся уже в свежей рубашке, с расчёской в руках и лентой в зубах. Расчёску он протянул мне, быстро завязывая низкий хвост. А я подумала, что у меня на голове должно было быть натуральное гнездо, раз уж он решил меня облагодетельствовать. А это его «угомонительное», надо признать, чудесно работало — всего пара глотков, а я уже была совершенно в себе и спокойна, как лягушка на листе лотоса в храме Будды у подножия горы Фудзи.

— Слушай, а ты не думала и здесь создать этот напиток? — спросил Хеймдалль, глядя на оставленный на столе стакан из-под чудо-снадобья.

— Вообще-то, меня как раз посетила эта мысль, — я кивнула. — Надо будет подумать на досуге. Тем более, что в нашем полку, то есть клане, прибыло.

— Ох, точно, — он широко улыбнулся. — Надо будет составить контракт. Я... — он нахмурился и как будто немного виновато посмотрел на меня. — Я ещё не садился за это.

— Как будто время было, — я пожала плечами.

— Но я подумал, что это должен быть прямо-таки шоколадный контракт, — добавил Хеймдалль. — Прямо сделка тысячелетия.

— Уж будь так любезен, — хмыкнула я. — Только не переборщи. Профессор не должен чувствовать себя обязанным. Мне почему-то кажется, что для него это важно.

— Только не говори, что совсем не ковырялась у него в голове, — скривился он.

— Вообще-то — да, не ковырялась, — я пожала плечами. — Для непроизвольного чтения его мыслей у него основательная защита, а насильно я не лезла. Мне и так хватало чужих размышлений в голове.

— Иногда я забываю, что хоть ты и тёмная ведьма, всё же человек добрый, — улыбнулся Хеймдалль.

— И это целиком и полностью твоя вина, — криво усмехнулась я.

На нас обоих внезапно напал жор. Отошедший от дикой похмелюги Хеймдалль обратился к школьным домовикам, и они в мгновение ока уставили столик у дивана закусками — тостами, печеньем и пирогами, вазочками с повидлом и паштетом. Что-то я не могла припомнить подобного в меню в Большом зале, но, может, для преподавателей оно было каким-то другим. Может, их и тыквенным соком не пичкали ежедневно. Безо всякого зазрения совести — да и откуда бы у меня ей быть? — я употребила практически целиком мясной пирог, когда вспомнила о том, что, казалось бы, должно было интересовать меня в первую очередь:

— Так, а чем вчера дело кончилось? Как всё прошло?

— Азкабан — жуткое место, и я бы предпочёл обойтись без повторных туда экскурсий, — скривился Хеймдалль, намазывая тост паштетом. — Правильно, что ты не пошла.

— Если мы с тобой не решим поиграть в Тёмных Лордов, повторных экскурсий быть и не должно, — хмыкнула я.

— А у нас, вроде как, и не было таких планов, — он криво улыбнулся. — Дементоры подтвердили принадлежность души и её полноту, — Хеймдалль посерьёзнел. — И мы вернули Хагрида, кстати. О, да, четвёртого числа мы втроём приглашены в Министерство магии.

— Это зачем ещё? — я напряглась.

— Полагаю, мы честно заслужили Мерлина первой степени, — он пожал плечами. — Ну, или это будет допрос с пристрастием. Или интервью для Пророка. Руфус обещал написать сегодня-завтра.

— Аргх... — я закрыла лицо руками.

— Что-то не так? — донёсся озабоченный голос Хеймдалля.