запах ночных костров (бокуака) (1/2)

Акааши принюхался. Прохладный сумрачный ветер принес из деревни смрадную вонь горького дыма и живой плоти.

Этой ночью вновь жгли ведьминские костры.

В окутывающей тишине осеннего леса отчетливо раздался плавный шорох крыльев, вырывая Акааши из легкого оцепенения — с охоты домой наконец-то вернулся Фуко.

— Ну и какие сегодня вести ты мне принес? — тихо спросил Акааши, едва птица примостилась у него на плече. Ласково касаясь светло-коричневого оперения, он провел кончиками пальцев по мягкой шейке сыча, отчего тот довольно ухнул.

— И я рад тебя видеть, Фуко, — Акааши коротко улыбнулся, а после серьезно продолжил: — Скольких сегодня?

Фуко снова ухнул, а его глаза сверкнули в темноте желтым отблеском.

— Боже, она ведь совсем ребенок, — произнес Акааши и вздрогнул, будто вокруг резко похолодало и пробрало до самых костей. — Дикари.

Подняв с земли ведро с принесенной из ручья водой, Акааши зашагал к хижине.

*</p>

Когда в дверь громко застучали, Акааши с заполошно бьющимся от подобной неожиданности сердцем подскочил на кровати. Оставленная на столе керосиновая лампа давно остыла, но за пределами хижины по-прежнему гнездилась густая темень.

Стук повторился с новой силой, заставив дремавшего на своем насесте Фуко волноваться.

— Иду! — крикнул Акааши, на ощупь влезая в рукава домашней накидки.

Отворив чуть отсыревший засов, Акааши распахнул дверь и впустил в дом сырой ночной воздух.

На пороге стоял присланный за ним из деревни охотник.

— Я привел ведьмака, как и договаривались, — сказал охотник, бросив крепко связанного по рукам Акааши прямо под ноги деревенского старосты.

Несмотря на давно уже поздний час, на прицерковной площади собралась добрая половина жителей, каждый из которых пришел собственными глазами засвидетельствовать смерть очередного ведьминского отродья, накликавшего на деревню неизлечимый мор.

— Отличная работа, мистер Бокуто, — поблагодарил староста Клейтон, подойдя ближе к затихшему и скрючившемуся на холодной земле Акааши. Тот лежал на боку, поджав худые колени к животу. Босой, каким и встретил нежданного в своем доме гостя, и отчаявшийся на пороге маячившего над ним суда, имевшего лишь один путь. — Этот чужак что-нибудь сказал вам?

— Да, господин староста, но, увы, ничего полезного, — ответил охотник, сложив на груди крепкие руки. — Лишь просил пощадить его, уверяя, что он не виновен в смерти ни единого жителя деревни. Якобы дети и взрослые умирали от какой-то доселе невиданной хвори, и ни о каком колдовстве и речи быть не могло.

— Хм, еще ни одна ведьма сразу не призналась в своей вине, но на кострах эти исчадия ада голосят на все лады, стоит лишь праведному огню подобраться к их порочным телам.

Будто в ответ на слова старосты, Акааши зашевелился, замычав нечто неясное из-за плотного кляпа у себя во рту. Жители боялись не только быть отравленными ядовитыми зельями, которые обвиняемые единогласно провозглашали не более чем целебными снадобьями и отварами, но и серьезно опасались любого слова, извергнутого из уст осужденной ведьмы с единственной целью проклясть благочестивых селян. Некоторым еще до казни сразу отрезали под корень языки, кому-то выкалывали даже глаза, стоило хоть единому человеку даже невзначай указать на особо недобрый взгляд в свою сторону.

В смутные времена, окутавшие деревню мороком, вина смертельным перстом указывала на любого, кто вызывал подозрения, и мало кто готов был вступиться за обвиненного в колдовстве, будь то женщина или мужчина, сосед или даже близкий друг.

Акааши Кейджи был чужаком из далекой восточной страны, и его абсолютно не похожая на местную речь страшила и без того перепуганный люд, слышавший в чужеродном и чудно́м наречии лишь низвергаемые на деревню недуги, бедствия и проклятия. Каждый, кто хоть раз обращался к тихому лекарю-травнику, жившему со своим крохой-сычем в лесу возле деревни, хорошо знал, что Акааши, хоть и редко общался с кем-либо без реальной на то необходимости, прекрасно изъяснялся на местном языке, прожив здесь почти с десяток лет, только вот слыть пособником ведьмака — означало пойти против воли старосты и всего поселения, а то и вовсе поплатиться собственной жизнью.

— Привяжите его к столбу и начинайте разжигать костер, — продолжая свою речь, приказал Клейтон.

Двое рослых мужчин, уже выжидавших в нетерпении по обе стороны от него, выступили вперед и бесцеремонно подняли почти не сопротивлявшегося Акааши на ноги.

— Постойте, господин староста, — остановил охотник, призывая Клейтона к вниманию.

— Что такое, мистер Бокуто? — нахмурился староста.

— Позвольте внести предложение относительно метода казни.

Бокуто шагнул к старосте, наклонился едва ли не к самому уху и заговорил чуть тише:

— Когда я вел сюда ведьмака, тот что-то шептал себе под нос, и я не сразу разобрал, так как то был давно устаревший диалект, на котором когда-то общались мои предки, но кое-что я все же смог понять — это был заговор. Стоит вам придать ведьмака огню, как тот обрушится ответным пламенем на ни в чем неповинных жителей деревни в качестве мести за его смерть.

— И что же ты предлагаешь? — спросил староста, на чьем лице в отталкивающей гримасе смешались злоба, отвращение и испуг.