сквозь объектив (бокуака, курокен) (2/2)

— А должен? — неуверенно уточняю, а сидящие на два ряда ниже студентки озираются. Наверное, очередные воздыхательницы пеленгуют сигналы об объекте своих фантазий.

— Ну вдруг.

О других Кенма разговаривает редко, я бы сказал — практически никогда. Поэтому имя парня на год старше нас, еще и из кружка, в котором ни я, ни сам Кенма не состоит, явно звучит не без причины.

— И что Куроо? — видимо, Кенма ожидает моей реакции, поэтому подталкиваю рассказывать дальше.

— Он… на фестиваль пригласил вместе с ним пойти, — смущенно выдает Козуме в ответ. — Странно, правда?

И косится на меня. А мне-то откуда знать?

— Вы настолько близко общаетесь? — искренне удивляюсь. Обычно, когда Козуме не зависает рядом со мной (погруженный в игру или обедая), то держится чуть обособленно, за редким исключением.

— В том и дело, что нет, — Кенма пожимает плечами. — Здоровались иногда, если встречались. Нас Лев случайно познакомил — тот высоченный русский, который со мной в группе учится, помнишь? Он тоже в театральном.

— И все?

— Ага, — Козуме кивает.

— И что ты ответил?

— Спросил, не шутит ли. А он рассмеялся и заявил, что чрезвычайно серьезен. И я обещал подумать.

— Полагаю, ты ему нравишься, — заключаю я, немного завидуя. Пригласить на фестиваль Бокуто-сана я бы вряд ли отчаялся. А вот Куроо этот молодец.

— Да с чего бы? — вспыхивает Кенма, широко распахивая свои кошачьи глазищи. — Он же меня едва знает.

— Ну, иногда достаточно наблюдать со стороны, чтобы влюбиться.

«Уж кому, как не мне, понимать».

— Я же не девчонка, — возражает, хотя сам, могу поклясться, давно все понял. Просто вслух озвучить боялся.

— Подозреваю, ты не хуже меня в курсе, что это, в общем-то, не проблема, — хмыкаю. — Если, конечно, у тебя нет предубеждений относительно такого рода отношений.

— Акааши, а ты бы, ну… согласился? — Кенма смотрит на меня с какой-то потаенной надеждой. На солнце его янтарные радужки красиво переливаются, а освещение падает так удачно, что тянет сфотографировать. Неудивительно, если Куроо и правда запал на него. Кенма явно принадлежит к той породе людей, которых для осознания собственной привлекательности необходимо ткнуть в сей факт носом и для закрепления результата убедительно повторить.

— Да, это ведь еще ни к чему не обязывает. И мне почему-то кажется, что и тебе Куроо нравится.

Кенма отводит взгляд, размыто дергая плечами: то ли «да, может быть», то ли «сам не знаю».

— В любом случае стоит попробовать.

До окончания перерыва мы больше к этой теме не возвращаемся: я дожевываю сэндвич, а Кенма на оставшееся время сразу забивает мысли игрой.

До фестиваля остается три дня.

***

Перед сценой в ожидании выступления последней группы толпится народ, кто-то топчется возле разномастных палаток с едой и напитками, а некоторые бессистемно разбредаются по всей территории парка, где проводится фестиваль. Закончив со съемкой, покупаю порцию такояки в лавчонке, где не нужно торчать в длинной очереди, и ухожу к удачно пустующей беседке с видом на набережную. Через полчаса должен начаться фейерверк в качестве завершающей ноты сегодняшнего вечера, поэтому после нескольких часов работы одинокое ожидание в тишине подходит мне чуть более чем полностью.

Проверяю мобильный и вижу сообщение от Кенмы: «мы с Куроо останемся смотреть фейерверк. приходи к нам тоже». Мы… Нам… Для того, кто до последнего сомневался, Козуме быстро освоился в новом статусе. Впрочем, при первой встрече Куроо показался мне приятным парнем, а его лицо буквально засветилось от счастья, когда Кенма появился в поле зрения. Оставляя их наедине, я однако попросил Кенму быть на связи и звонить мне при необходимости, если вдруг что-то пойдет не так. Судя по тому, что сигнал о спасении так и не поступил за последние два часа, у парней все в порядке. Вряд ли моя компания действительно будет уместна. А о деталях я спрошу позже.

— Акаа-а-ши-и-и!

Поднимаю голову, заведомо зная, кому принадлежит голос — ничей другой не заставит меня замереть, вспыхнуть и сновать застыть с наколотым на палочку такояки на полпути ко рту.

Бокуто-сан, энергично махая рукой, приближается к занимаемой мной беседке и солнечно улыбается, кажется, затмевая все фонари в радиусе пяти метров. Сердце заходится в легкой тахикардии, и я неиронично думаю, а не записаться ли мне к врачу на осмотр.

— Акааши-Акааши-Акааши-и-и! — Бокуто-сан едва ли не впрыгивает внутрь беседки и плюхается на скамью слева от меня. Он так близко, что мой нос обдает смесью из освежающего аромата его парфюма, терпкого запаха пропитанной дневным солнцем кожи и слабых сладковатых ноток алкоголя. — Почему ты совсем один?

— Работал, — киваю на сиденье, где лежит камера — единственное препятствие, что нас разделяет. — Вот освободился недавно, пришел сюда перекусить.

— Ох, я тоже весь день пропахал: там помоги, сям принеси. Всю команду подрядили. Никакого уважения к нашим выдающимся заслугам. — Вроде бы жалуется, но по довольному (хоть и правда уставшему) лицу заметно, что весельем он тоже не обделен.

— Да, я видел вас у палатки театрального клуба, когда друга провожал.

«Вы там с девушками флиртовали. Видимо, наисложнейшая из обязанностей, раз так вымотались» — хочется добавить, но, конечно же, я молчу, глотая абсолютно недозволительное чувство ревности, даже иметь которое по отношению к Бокуто-сану стыдно.

— Ааа, там мой бро рулит, но сегодня он ушел на свиданку, вот и заскочил его поддержать, — горделиво делится Бокуто-сан. — Куроо Тецуро, может, знаешь?

— Днем как раз познакомились, — вот уж совпадение. — Это я к нему на встречу друга и провожал как раз.

— О, Куроо мне все уши о нем прожужжал. — Задорно смеется, так что смех напоминает очаровательное совиное уханье. — Так волновался, что милаха-скромняга откажется с ним пойти.

Бокуто-сан садится поудобнее, подгибая под себя одну ногу, так что теперь он всем корпусом повернут ко мне.

— Кенма тоже сомневался, но я посоветовал ему сходить.

Откладываю в сторону картонку с недоеденными такояки, которую весь разговор мял в руках. От волнения аппетит как отрубило. Мандражирую внутренне, словно от холода, несмотря на духоту. И в горле сохнет: то ли от остроты такояки, то ли от волнующей близости Бокуто-сана.

— Много наснимал сегодня? — Бокуто-сан опускает взгляд на фотоаппарат, будто ранее вовсе его не замечал.

— Надеюсь, достаточно, чтобы декан остался доволен, — отвечаю, вспоминая все наставления и пожелания Киеши-сенсея перед началом фестиваля.

— А можно посмотреть? — на пробу спрашивает Бокуто-сан, и я сдавленно сглатываю, видя как он заискивающе глядит мне прямо в глаза. — Я помню, что ты не любишь, когда трогают камеру без разрешения, но ты сам мне покажи, а я даже прикасаться не буду. Честно-честно!

Бокуто-сан выставляет перед собой руки и тут же демонстративно прячет за спиной, мол, вот, Акааши, не единого соблазна даже пальцем притронуться.

Поначалу хочу возразить, убедить, что я полностью ему доверяю, но когда Бокуто-сан приближается вплотную, так что наши плечи соприкасаются, я быстро отсеиваю мысль передать камеру ему в руки.

Я листаю кадр за кадром, и комментарии Бокуто-сана раздаются у меня рядом с ухом. Его теплое дыхание щекочет кожу на виске и на шее, и, наверное, я опять краснею, как школьница из седзе-манги, благо что в мягких сумерках это едва различимо. Правая рука давно уже расслабленно покоится на деревянной рейке позади меня, и иногда, невзначай, я чувствую невесомые мазки пальцев по своей спине.

— Знаешь, это несправедливо, Акааши! — вдруг восклицает Бокуто-сан. — Тебя нет ни на одном фото.

— Я предпочитаю снимать других, — оправдываюсь.

— Дай-ка, — Бокуто-сан аккуратно забирает из моих ладоней камеру, бегло осматривает, а затем наводит объектив на меня. — Твоя очередь, Акааши. Скажи «сы-ы-ыр!»

— Бокуто-сан, не надо, — пытаюсь отвернуться, глупо, почти неосознанно улыбаясь.

— Акааши, ну пожа-а-алуйста, — канючит он. — Ты сейчас очень красивый.

Бум! Как разряд тока по венам.

— В смысле ты всегда красивый, — тут же исправляется Бокуто-сан, и у меня, черт возьми, зашкаливает пульс. — Так что попозируй чуть-чуть, а? Сделай это для меня.

Звук затвора и мягкие интонации голоса Бокуто-сана затмевают гудящий шум толпы, а картинка за пределами нашей беседки расплывается темно-желтыми пятнами ночи и фонарей, оставляя четким лишь силуэт Бокуто-сана.

— Бокуто-сан, скоро фейерверк начинается.

Он бросает взгляд на часы, соглашается, что следует найти подходящее место, и возвращает мне камеру, где теперь, кажется, около сотни моих фотографий.

Покинув беседку, мы находим место под деревом, чуть позади от основной массы зрителей, и в тот же момент Бокуто-сан дергает меня за рукав и указывает на знакомую парочку чуть по диагонали от нас: Кенма в накинутой на плечи рубашке Куроо прячется в тесном кольце его рук.

Когда залпы салюта разносятся над головами, а небо озаряется яркими всполохами фейерверка, Бокуто-сан обхватывает меня за плечи и тесно прижимает к себе.

— Нам ведь еще нужна и совместная фотография, верно?

Отринув все сомнения, киваю и обнимаю Бокуто-сана за пояс, всеми фибрами мечтая, чтобы салют не заканчивался. Наше изображение на экране буквально завораживает. Не могу отвести глаз от лица Бокуто-сана, на котором отражаются цветные огни. Он дважды жмет на кнопку, запечатляя прекрасный момент не только в моей, но и в памяти телефона.

— Ладно, эта последняя, — предупреждает он, и я, едва тому веря, ощущаю касание его пальцев на своем подбородке.

Когда мы целуемся, о фото ни один из нас уже и не вспоминает.