мой особенный друг (кагехина/атсухина) (1/2)

О случившемся Хината узнает из звонка Мивы. Замешательство и страх накатывают приливной волной, и Шое на мгновение теряется. Зависает, как требующая перезагрузки программа, но пара звонких бодрящих пощечин приводят его в чувство. На сборы уходит примерно двадцать минут: пять — чтобы закинуть в спортивную сумку паспорт, деньги и малочисленные вещи, пятнадцать — чтобы уговорить взбесившегося Атсуму отпустить его в аэропорт и отмазать завтра перед тренером.

— Неужели он для тебя настолько важен? — прилетает вдогонку, когда Хината, перекинув через плечо сумку, открывает дверь их номера. Тихий голос звучит гораздо страшнее, чем если бы Атсуму продолжал кричать.

— Прости, — лопочет в ответ Хината. Нижняя губа чуть дрожит, как у младенца, готового разразиться плачем в любую секунду.

— Да подожди хотя бы до завтра! — вновь срывается Атсуму и хватает Шое за лямку от сумки, едва тот делает шаг в коридор. — Отыграй последний матч и сразу отправляйся! Билеты сейчас поменяем, я с тобой полечу, — уламывает Мия, разрываясь между гневом и какой-то до слез глупой детской обидой.

— Не могу, Атсу. Пожалуйста, отпусти, — почти умоляет Шое, глядя влажными глазами.

Ему и так тяжело, его буквально разламывает. Он хочет завтра играть, хочет выйти с Атсуму и остальными «Шакалами» на площадку, сразиться с последней в текущем сезоне командой. Хочет победить. А еще остаться в номере с Атсу, заснуть с ним в одной постели, греться в его крепких руках, обсуждая грядущее состязание с местными «Seoul Guns». Он очень этого хочет, но в Токио — Кагеяма, и это уже без прочих условий весомо.

— Шое-кун, Тобио сейчас в городской больнице Токио. Сама еще не знаю, как все случилось, но он попал в аварию и серьезно пострадал.

Мива усиленно сдерживает дрожь в голосе, но Шое даже сквозь трубку чувствует вибрации липкого страха. Видит, будто рядом стоит, как руки Мивы потряхивает, а красивые синие, как и у брата, глаза мутнеют от назревающих слез.

— Извини, что звоню вот так, но ты же… — запинается, шмыгает носом. — Ты самый близкий друг Тобио. Думаю, ты нужен ему рядом.

Атсуму провожает Шое уязвленным взглядом, пока тот не скрывается в лифте. Пинает гостиничную дверь босой ногой, матерится сквозь зубы, бесится. Внутри все аж клокочет: от ревности к Кагеяме, который незримо присутствует в их отношениях с Шое буквально с начала, от боли в чертовом пальце после удара, от раздражения, что завтра придется как-то играть без Хинаты, и надо придумать отмазку, почему же тот вдруг слинял накануне матча. Тренер, конечно, выкрутится, среди запасного состава найдутся достойные парни, но для Шое подобная выходка грозит серьезной проблемой.

Атсуму бессильно рычит, хватает мобильник и пишет в чат брату. Осаму единственный, кто в силах его остудить и вправить мозги перед игрой. Да и слушать кого-то другого Атсуму едва ли настроен.

Шое прям из такси покупает билет — самолет через час, он обязан успеть. Еще два с половиной прямым рейсом в полете, и сорок минут пути до больницы.

— Простите, часы приема уже закончились, возвращайтесь утром, — миловидная медсестра с сочувствием смотрит на взмыленного и помятого после долгой дороги Хинату, но правила есть правила. Без исключений.

Шое молча кивает, сил на слова просто нет. Бросает изможденно сумку на пол возле скамеек в приемной, плюхается на сиденье и прячет лицо в ладонях. Устал, вымотался: от перелета, от недосыпа, от неугасающей внутри тревоги. Мива пишет, что брат хоть в стабильном, но все же тяжелом состоянии. Как оказалось, повреждена спина и ноги. Прогнозы врачи не ставят — рано.

Хината почти засыпает, носом клюет и не замечает, когда мозг успел отключиться, оттого звонок телефона резко бьет по ушам в тишине, как набатный колокол.

— Да, Кенма, привет, — едва ворочая языком, отвечает Шое. Сползает вниз по скамье, опираясь о твердую спинку. Тело ломит от утренней тренировки и до жути неудобных кресел в самолете.

— Ты как, Шое? — тихий голос Козуме звучит умиротворяюще.

— Кажется, вырублюсь прямо в больнице, — выдыхает Шое и трет кулаком саднящие глаза. — К Кагеяме не пускают, теперь только утром.

— Ммм, ясно. — Кенма замолкает на мгновение. — Шое, если хочешь, я тебя заберу.

— Нет, спасибо. Такси вызову и домой поеду. Нужно выспаться перед…

Шое не заканчивает. Будто слова в глотке застревают. Зато в мозгу возникают дурные образы — один печальней другого. Шое аж подташнивает на нервной почве.

— Уверен? — уточняет Козуме. — До меня ехать ближе.

— Ага. Правда, спасибо, Кенма. Позвоню тебе завтра, ладно? — язык вяло шевелится, но сквозь усталость Шое кое-как улыбается. Кенма — отличный друг.

Просто замечательный.

Он самый лучший.

Единственный, кто так глубоко запал в сердце.

Хината его очень любит.

И в голове уже давно не круглое лицо с кошачьими глазами. Там хмурый лоб с морщинкой между бровей, упрямый взгляд синих глаз под мягкой челкой. Там ворчливое «Хината — дурак» и гордое «Ты можешь прыгать выше».

Шое трогает щеку — влажно, совсем расклеился. Ах, черт тебя! Хлопает по лицу, набирает полные легкие воздуха и шумно выдыхает. Такси в приложении обещает подъехать уже через три минуты. Хината засекает время и открывает вкладку с сообщениями.

Кому: Атсу

«Долетел, все в порядке.

Удачи завтра, и передай остальным, что я сожалею.

Еще раз прости. Я люблю тебя».

Отправить.

Шое пихает мобильник в карман толстовки. Знает — пока Атсуму злится, отвечать тот не будет, уж точно не сразу. Шое, конечно, не сердится. Заслужил.

Снимаемая на пару с Атсуму уютная квартирка встречает непривычной прохладой и одиночеством, и Хината уже с порога скучает.

Сообщение в чате все еще не прочитано.

Следующим утром возле палаты его ждет Мива. Сгорбившись, теребит между пальцев и так уже измочаленный бумажный платок. Хината подходит к ней и молча обнимает, тыкаясь носом в висок. Та словно осунулась, сдулась, как проткнутый шарик, и Шое понимает — ей он здесь нужен не меньше чем Тобио.

— Знаешь, он устроил мне взбучку, когда я сказала, что ты приехал из-за моего звонка, — признается Мива и коротко улыбается.

— Ну, если уж Кагеяма в состоянии ворчать, то значит не все так уж плохо, — пытается пошутить в ответ Шое, и сам страстно желая верить в то, что сказал.

— Но ты и правда прости, Шое-кун, — тут же извиняется Мива, положив ладошку ему на колено. — Я так испугалась, когда мне из больницы позвонили, еще и родители далеко, я совсем растерялась. Вот и позвонила тебе, а о том, что у тебя соревнования в разгаре, даже не подумала.

— Мива-сан, прекрати, — Шое берет ее за руки и крепко сжимает. Совсем холодные и какие-то слишком хрупкие. — Ты ведь сама сказала, что вы мои близкие друзья. Как я мог не приехать, ну?

Мива всхлипывает, но слезы все-таки сдерживает. Мимо них то и дело проходят врачи, разнося по больничным коридорам горький запах медикаментов и резкого антисептика. Медсестры проверяют пациентов в палатах, в одной из которых где-то лежит Кагеяма. Возможно, прямо за дверью напротив, Хината пока не узнал. Бросить Миву в расхлябаном состоянии совесть не позволяет.

— Вы оба так любите волейбол, вы такие молодцы у меня, а Тобио… — громко сглатывает. — Надеюсь, он сможет снова играть.

Шое притягивает Миву и заботливо гладит по худой спине.

— Мы справимся, обещаю.

Когда Мива уходит, Шое еще с минуту растерянно топчется возле палаты, шаркает кроссовками о пол, так что подошва скрипит. Берется за ручку и отпускает, будто обжигается. Сердце-предатель стучит так, что его по-любому за стенкой слышно. Даже перед игрой так не волнуется. Он виделся с Кагеямой примерно месяц назад на общем чемпионате, и страшно теперь стать свидетелем, как друг, чьи падения и взлеты принимаешь как личные, прикован к постели.

Хината закрывает на секунду глаза, вдыхает до предела и энергично дергает ручку.

— Уходи!

Резко, как удар в солнечное сплетение. Хината ошарашенно цепенеет, и плакать хочется, но не от грубости (если только отчасти) — от сломленного Кагеямы. Сплошные бинты, проводки и повязки. На видных участках синюшные пятна растекшихся гематом и смазанных яркой мазью порезов и ссадин.

— Еще чего, — бравирует Хината и шустро протирает лицо рукавом толстовки, чтобы Тобио не заметил назревшие слезы.

Уже смелее шагает ближе к койке, подтаскивает стул, так что ножки мерзко царапают пол, и садится. Кагеяма даже не смотрит, лежит, отвернувшись, светит взъерошенным черным затылком.

— У тебя игра сегодня, я знаю, — бурчит Кагеяма. — Дурак Хината.

— Ты гораздо важнее игры, — признается Шое, и щеки, как по щелчку, алеют от такой честности.

— А какой тебе от меня толк? За жалость кубки еще не вручают.

Злится, пальцы в кулак стискивает. Шое замечает, как напрягается сжатая челюсть.

— Можешь беситься, сколько влезет, но я не уйду, — ультиматум поставлен.

— Дурак, — повторяет Кагеяма, по-прежнему избегая контакта, но Хинате не привыкать.

— Кагеяма, а тебе кто-нибудь нравится? — спрашивает как бы невзначай Хината бредущего рядом с ним к остановке сеттера. Снова допоздна пасы и подачи тренировали, а завтра опять на уроки.

— Нет, — как обычно прямой, словно рельса, ответ.

— А признавался кто-нибудь?

— Да, и в прошлом году и в этом, но я отказал.

— Эээ! Почему? — тут же цепляется Шое.

— Неинтересно. И некогда. Лучше тренироваться, когда время есть.

— А если… Если вам обоим волейбол нравится?! — вспыхивает Шое и тормозит посреди дороги.

— Тебя кто-то из женской команды что ли подговорил меня спросить? — приподнимая с подозрением бровь, уточняет Кагеяма.

— Нет! — спешно возражает Шое. — Это я сам… В смысле мне… — запинается, и Кагеяма начинает, кажется, злиться, что Хината опять тупит и невнятно тараторит на своем пылко-хинатовском языке. — Ты мне нравишься, Кагеяма!

Буквально выкрикивает, благо вокруг пусто. Держится за руль велосипеда, дышит, как после традиционной пробежки — кто быстрей до спортзала. Зыркает опасливо на Кагеяму, но тот молчит, не меняясь в лице, прочитать его мысли вообще не вариант.

— Тебе мячом по голове прилетело, а я не заметил? — наконец произносит он и поправляет сумку, перекинутую через плечо.

— Я серьезно!

— Ладно, — Кагеяма пожимает плечами и идет дальше.

— Постой, эй! — Хината догоняет и бросает велосипед, преграждая ему дорогу.

— Ну и что ты теперь от меня хочешь? — Кагеяма сует руки в карманы. Разговор заметно его напрягает. Жрать хочется, кое-что из домашки нужно доделать. Ему не до глупостей.

Хината пыхтит, ловит ртом воздух, как рыбка, а потом плюет на слова и тянется, встав на носочки, к губам Кагеямы. Целует смазано, отскакивает и жмурится машинально, ожидая затрещины. Когда реакции не следует, Хината осторожно приоткрывает один глаз. Кагеяма привычно хмурится, вроде бы злится, но красные уши выдают замешательство — Кагеяма смущен. Шое пробивает на смех, и он прыскает, прикрывая ладонью рот. Если за дерзость не отхватил, то за насмешку Тобио точно втащит.

— Дурак, ты что вытворяешь? — возмущается Кагеяма. Откашливается как-то нервно и воротник на рубашке теребит. — А если бы увидел кто? Ты вообще головой думаешь хоть иногда?

— Сам спросил, чего я хочу. Вот я и показал, — объясняет повеселевший Шое и поднимает брошенный велосипед. После признания заметно отлегло, аж дышать проще стало, еще и по морда́м за выходку не схлопотал — совсем удача.

— Ты… нравишься мне, как друг. И играть с тобой нравится. Это все, — выпаливает Кагеяма и живо срывается с места.

Несмотря на протесты Кагеямы в первые две недели, Хината упорно навещает его все свободное от тренировок время. В последнем турнире «Шакалы» одержали победу, и это в итоге смягчило его наказание за внезапный побег с поля боя. Хината извинился и откровенно признался тренеру о причинах, сподвигших его на подобный шаг. Тренер тогда вздохнул, потрепал Шое по рыжей макушке и без шуток пообещал его выгнать взашей, если старые школьные чувства снова будут ставить палки в колеса команды.

Кагеяма усиленно идет на поправку, кости быстро срастаются и подвижность обеих ног, по прогнозам врачей, восстановится после нескольких месяцев интенсивной реабилитации. Кагеяма без восторга слушает, хмурится. Трудно верить, когда даже дойти до уборной первое время физически нет возможности. Он храбрится и смущенно ворчит, когда Шое крутится рядом: помогает помыться, обтирая мочалкой, пока встать из постели еще затруднительно, то поправит подушку, чтобы боли в поврежденной спине не мучали. Шое не жалуется, иногда дерзко просит Кагеяму заткнуться и нахально смеется, когда тот замолкает, позволяя за ним ухаживать.

Из-за работы Мива вынуждена вернуться в Мияги, но часто звонит, проверяя успехи брата, обещает вскоре наведаться в гости лично. Для Хинаты Мива едва ли находит достаточно слов благодарности.

— Шое-кун, прости если лезу не в свое дело, но ведь у тебя сейчас есть любимый человек, верно? — спрашивает Мива.

Они с Хинатой стоят в фойе больницы, ожидая ее такси до вокзала.

— Да, мы с ним играем в одной команде. Его зовут Атсуму, — без утайки выкладывает Шое. Миве он доверяет. Доверился еще в ту минуту, когда от избытка эмоций признался, что влюблен в ее брата. Мива не осудила, будто заранее знала правду. Напротив — давала советы, шутила, что Тобио ох не подарок. А позже жалела, подставив плечо, когда Шое окончательно сдался, не добившись взаимности.

— А Тобио… — колеблется, поджимает губы, — у тебя остались чувства к нему?

Вопрос, кажется, на миг застает Хинату врасплох, но уже через секунду он мягко улыбается, чешет неловко затылок и отвечает:

— Я давно смирился, что волейбол — единственная любовь Кагеямы, — Шое смеется. — И был рад, что мы остались близкими друзьями даже после школы.

А потом, словно озарение.

— Ой, нет, только не подумай, типа я специально тут верчусь и что-то взамен ожидаю! — машет руками, а глаза взбудоражено округляются. — Я правда рад помочь. Может, та школьная любовь и осталась позади, но Кагеяма все еще очень мне дорог.

— Шое-кун, я бы никогда не заподозрила тебя в корысти, — тут же заверяет Мива, стыдясь, что заставила Шое оправдываться. Она любила его почти как брата и отчасти в душе сожалела, что Тобио упустил свой шанс обрести столь преданного партнера. Несмотря на трудности, что могли их ожидать, Шое был в силах сделать брата счастливым. — Наоборот, у меня на сердце спокойнее, зная, что оставляю Тобио под надежным присмотром. Я лишь переживала, вдруг присутствие здесь повредит твоим отношениям, ты ведь проводишь с Тобио столько времени.

— Атсуму… ну он, конечно, и правда не слишком рад, но я честно ему обо всем рассказал. Он обещал не злиться.

Сигнал уведомления оповещает, что такси ожидает Миву на улице. Чмокнув в щеку Шое на прощание, Мива в тысячный раз благодарит его за поддержку и торопится к выходу.

— Кагеяма, смотри-смотри! Вот сейчас! Бум! Видел? Видел же, да? Скажи круто было?

Шое с планшетом в руках сидит сбоку от Тобио прям на больничной койке, вытянув ноги поверх одеяла, и без конца фонтанирует комментариями. Запись с полуфинала, где «Шакалы» играли с российским «Динамо», Кагеяма, оказывается, еще не видел. За счет проведения идеальной быстрой (конечно же, с точной подачи Мии) Хината буквально вырвал итоговый сет из рук противника, открывая команде дорогу в финал.

— А по-моему, ты слишком рано прыгнул, едва же не промазал, — критикует Кагеяма, за что получает слабый тычок в плечо.

— Эй! Я вообще-то отлично прицелился, и мы с Атсу много раз эту комбинацию тренировали.

При упоминании Мии Кагеяма лишь хмыкает. Нога чуть затекла за время просмотра видео, и он упирается ладонью в кровать, чтобы подвинуться.

— Что-то болит? Неудобно? Лечь хочешь? — начинает суетиться Хината, откладывая планшет на тумбу.

— Да не жужжи ты, просто устал в таком положении. Все в порядке.

Кагеяма дергает Хинату за рукав, мол, прекрати елозить, я тебя еще не отпускал.

— Найди лучше матч с Ойкавой с бразильского кубка. Видел, как Вакатоши-сан аж налюбоваться на ту игру не мог. Застал его в раздевалке однажды, а он так увлекся, едва заметил, что я рядом стою.

Задорная улыбка Кагеямы теплом разливается по всем внутренностям Хинаты, отчего он и сам светится, довольно расплываясь.

С момента, как врач наконец подтвердил, что спина, хоть и при помощи поясничного бандажа, готова к сидячей нагрузке на позвоночник и коротким прогулкам на костылях, Кагеяма заметно воспрял и окончательно бросил попытки оттолкнуть заботу Хинаты. После месяца прозябания, лежа в кровати, Кагеяма улучал каждую возможность, выискивал десятки причин подняться с постели. Первую неделю после установки бандажа Шое суматошился и хлопотал, боясь, как бы Тобио не переусердствовал, но неподдельный энтузиазм и удовлетворение на лице Кагеямы постепенно затмевали все страхи. Последним рубежом перед началом полноценной реабилитации маячило снятие гипса с ноги. Врач обещал, что терпеть еще приблизительно две недели, а дальше все будет зависеть исключительно от усердия Кагеямы.

На выходные в Токио приезжает Мива и настоятельно велит Хинате отдохнуть от капризов брата, закрывая уши на убеждения, мол, Кагеяма истратил запас всей придури и исполняет все просьбы как шелковый.

— Ты буквально его на плаву удержал, Шое-кун. Он как понял, что случилось, когда очнулся, в ужасающем состоянии был. Никогда раньше Тобио в таком отчаянии не видела. Очень испугалась. Ему врач тогда к психологу советовал обратиться, но Тобио наотрез отказался. Упертый засранец, но ты и сам в курсе.

Шое и Мива одновременно смеются, сидя у окна в кафетерии недалеко от больницы. У Хинаты в запасе еще минут сорок до тренировки, но Атсуму пишет, что приедет за ним уже через десять. После утреннего визита к брату Мива заметно веселеет да и в целом, услышав от врача заряд положительных новостей, вся оживилась, и Хината спокоен. Да и Мива права — пора отвыкать от роли добровольной сиделки. Кагеяма уже поборол сложнейшую половину пути и, наверное, дальше не стоит так часто его опекать.

Когда звонит Атсуму, Шое прощается и убегает, заручившись обещанием еще раз поболтать перед отъездом Мивы обратно в Мияги. Сразу заметив припаркованный при въезде на стоянку седан Мии, Шое забирается внутрь и машинально тянется губами к лицу Атсуму. Тот сначала косится, хмыкает и лишь затем наклоняется, чтобы поцеловать.

— Спасибо, что заскочил. Спас меня от тряски в душном автобусе, — благодарит Хината и расслабленно растекается по сиденью.

— Если бы ты не сбегал постоянно в больницу, не пришлось бы так часто общественным транспортом пользоваться, — замечает Атсуму, выруливая на основную дорогу. — Кагеяма теперь видит тебя чаще, чем я.

— На тренировках мы всегда вместе. И дома тоже, — возражает Шое, со стыдом думая, что Атсуму, в общем-то, прав.

— На тренировках мы впахиваем, а дома чаще всего только спим. Вспомни, сколько выходных за два месяца мы целиком провели вместе? — с пол-оборота заводится Мия и раздраженно сигналит обогнавшему его водителю.

— Атсу, мы уже обсуждали это. Пожалуйста, не сердись, я прошу.

Хината виновато вешает голову и прячет ладони между коленками. Ругаться с Атсу жуть как не хочется. Шое не готов еще раз переживать холодную отчужденность Атсуму, как после его возвращения из Сеула. Он понимает: так Мия наказывал. Отсутствие частых касаний, каждодневных объятий и утренних нежностей, а поцелуи Хината и вовсе выпрашивал, как подаяние. Они едва не поссорились, и Шое тогда надломился, заплакал. Откровенно вывалил правду о том, как любил Кагеяму, что это не просто забота о друге. Это глубже. Атсуму молча выслушал, впервые за неделю тесно прижавшись в кровати, и подолгу целовал Шое в рыжий затылок. Обещал потерпеть и не злиться.

И вот опять.

— Шое, ты его любишь? — вопрос, которого оба боятся. — Только не ври.

— Нет… — Хината чувствует, это правда, но добавляет: — Не так, как тебя.

— А как тогда, блять?! — взрывается Мия и бьет по газам, проносясь под мигающий желтый. — Объясни, чтобы мне, мать твою, не казалось, что еще один день, и ты соберешь все манатки и свалишь!

Хината боязливо вжимается в кресло.

— Атсу, пожалуйста, не гони так.

Мия, будто нарочно, резко выкручивает руль, обгоняя тащившуюся впереди них малолитражку, и Шое от неожиданности маневра бьется локтем о дверь.