Туман опутал влажной ватой (1/2)

Скарамучча просыпается и сонно оглядывает комнату мутным взглядом.

Ночи в пустыне были холодные и мрачные — плотные облака грязными пятнами расплывались по иссиня-чёрному небу и прятали от любопытных взоров луну. Вокруг было тихо. Эта тишина даже неприятно действовала на уши — Скарамучча вертится с бока на бок, не в силах свыкнуться с гробовым безмолвием ночи. У них в Снежной даже самой глубокой ночью можно было услышать голоса редких гуляк, старательно сбивающих свой режим, хруст снега под ногами, скрип шин об асфальт или просто тихое гудение города, столь привычное, что его не замечаешь, пока не столкнешься с полным его отсутствием. И сейчас метеоролог ощущает себя как вакууме: слышно только собственное сердце, дыхание — оно срывается с губ густым паром и растворяется во мраке комнаты — да редкие поскрипывания флюгера на улице, но этот звук вызывал лишь желание заткнуть уши, потому что было жутко и неуютно.

До подъема оставалось еще около часа, и Скар действительно собирался продолжить спать, но банально не мог из-за пробирающего до костей холода и оглушающей тишины. Это даже забавно: многие яростно желают убить соседей, что мешают спать (даже сочиняют песни об этом!), а метеорологу было слишком тихо. Из-за этой тишины все органы чувств обострялись и реагировали на малейшие шорохи, будь то копошащийся в песке скорпион или просто разыгравшееся воображение. По ноге будто ползет что-то скользкое — Скарамучча дергается, подрываясь на кровати и напряженно глядит в мрачнеющую пустоту перед собой. Даже если там кто-то есть, то его банально не видно — шарит рукой под подушкой, в поисках телефона. От холода немеют кончики пальцев и покалывает стопы, как будто те самые подкроватные монстры, которых все так боятся в детстве, проводят по незащищенной коже своим шершавым языком.

Тусклый свет от экрана телефона на секунду освещает напряженное лицо Скара — он направляет его перед собой, вглядываясь в пустое ничего перед собой. Голые стены его временной обители, разбросанные по комнате шмотки — от них тени ползут выше, к потолку, складываясь в жуткие образы. Клубы пара перетекают перед лучом света, лишний раз напоминая о диком холоде, и метеоролог в очередной раз ежится, плотнее закутываясь в одеяло. Тени движутся, будто живые и ползут ближе. Кажется, это костлявые руки протягивают свои длинные кривые пальце к крохотной фигурке Скарамуччи, готовятся поглотить его, растворить во мраке. Сделать очередным призраком прошлого.

Метеоролог выдыхает, раздражаясь на самого себя. Что за нервозность? Он будто маленький ребенок, что боится спать без мамы, но дело в том, что спать с его матерью было гораздо страшнее, чем в этом мрачной и холодной пустыне.

Убирает телефон обратно под подушку и накрывается одеялом с головой, наивно полагая, что от этого станет менее холодно. Считает овец, представляя, что они не перепрыгивают через забор, а врезаются в него, разносят в щепки. А потом, как по волшебству, появляется новый, и овца снова врезается в него свой стальной тушкой.

Не помогает.

Каждый раз отвлекается на подозрительные шорохи, которые, впрочем, списывает на банальное воображение, потому что оно у него, судя по придуманному им месиву из овец, очень даже богатое. И неконтролируемое.

Тихий скрип двери заставляет напряженно замереть и забыть вообще обо всем — Скарамучча стискивает зубы и досадует на то, что оставил все, что могло сойти бы за оружие, на столе. Пустынников все же никто не отменял. Однако не лезет за телефоном, чтобы в очередной раз не разочаровываться в себе и не сетовать на свои нервы, и так напряженные до предела. Если в очередной раз окажется, что ему просто показалось, то Скар по приезде в Снежную, просто сразу же сляжет в психушку. И Тарталью за собой утащит, потому что не может быть, что метеоролог стал таким самостоятельно, во всем виноват Аякс и его неконтролируемая любовь ко всему мистическому и ужасному (например, к Скарамучче).

Больше метеоролог ничего не слышит, и он даже не знает, что пугает его больше. Что неизвестный наблюдатель застыл в дверях и просто пялится на него или что он, вероятно, ниндзя, которому пройти по песку настолько бесшумно, что даже Скарамучча, активно вслушивающийся в тишину, не услышал.

Все беспокойные размышления прерывает ледяное касание к затылку — и ничего, что метеоролог укрылся с головой. Даже не касание, а дыхание, поцелуй холода, мурашками пронесшийся аж до самых лопаток. У Скара стучит в висках и потеют ладони, а неизвестный, словно измываясь, продолжает молча дышать ему в затылок и пилить взглядом.

Как же жутко, о святые архонты.

Скар, не выдержав, судорожно разворачивается.

И душит испуганный вскрик, отшатываясь к ближе стене.

Уши закладывает от протяжно-скрипучего воя.

Последнее, что видит Скарамучча — безжизненный, заплывший мглой взгляд.

И снова просыпается, подрываясь на кровати как ужаленный.

Просто сон — облегченно выдыхает. Сон. Очень кошмарный, но сон.

Судорожно оглядывается по сторонам.

Ничего не видит.

Вся комната утонула в густом, липком тумане — метеоролог щурится, пытаясь разглядеть в плотных клубах мглы хотя бы что-то. Он настолько плотный, что вытяни вперед руку, и ладонь исчезнет, растворится.

Туман обволакивает со всех сторон, наседает, но не стоит на месте — движется и несет за собой тошнотворный запах гнили. Теперь он стоял такой невыносимый, что Скарамучча морщится, затыкая нос пальцами и снова шарит под подушкой в поисках телефона. Сознание все еще взбудораженно после жуткого сна, и пальцы немного подрагивают, напряженные.

Неудивительно, конечно, но луч от фонарика, сталкиваясь с плотной стеной тумана, угасал, терялся в завихрениях мглы, не в силах пробиться дальше.

— Да что происходит? — метеоролог ругается себе под нос, мельком глядя в экран телефона.

2:47.

Супер, почти 3:00, надо собирать данные, а тут туман, как Сяо и предсказывал, наведался в гости (серьезно, кто тут еще метеоролог?). И как вы прикажете ему работать в такую погоду? Не видно же ничего — парень ощущает себя героем знаменитого мультика, осторожно сползая с кровати: такой же колючий и тоже в тумане. Так еще и вонь стоит такая, что глаза слезятся. Серьезно, ладно еще туман, но запах-то откуда? Может — Скар опасливо оглядывается, все еще тщетно надеясь разглядеть во мгле хоть что-нибудь — у Сяо тут где-то пара трупов припрятана? Вот он даже не удивится.

И если из этого тумана щупальца Ктулху выползут, тоже совсем не удивится. В голове как раз всплывают обрывки недавно просмотренного фильма с придурком детства, и, метеоролог клянется, что если на улице его встретят паучьи коконы и трупы его невольных товарищей, съеденные изнутри тысячами крохотных паучков, то Скар, если выживет, конечно, сразу же соберет все свои вещи и телепортируется в Снежную. Ну, в плане, свалит из пустыни так быстро, что будут только пятки сверкать, если в этом тумане вообще может что-то сверкать, а то такое ощущение, что мгла пожирает любые источники света да и цвет в целом. Все такое белое-белое. И как будто живое, шагает куда-то, плывет, принося за собой шлейф из прекрасного запаха разложившегося тела. Может быть, в загробном мире среди мертвецов это считается особым отличием умершей женщины, увлекающей за собой сотни полусгнивших, но все таких же похотливых мужчин, но тут, во вполне себе реальном мире, благоухать мертвечиной скорее считается не комильфо и попахивает 105 статьей УК СК<span class="footnote" id="fn_32408049_0"></span>. Будь этот туман реально живым, Скарамучча бы посоветовал ему пару прекрасных одеколонов, которые точно перебили бы этот тошнотворный запах привычным спирта с примесью какой-то химии.

Впрочем, это все мелочи и пространственно-успокаивающие рассуждения, а Скар кое-как, пару раз споткнувшись о собственные шмотки, добирается до ведра, в котором все еще не растаял снег. В плане, не растаял, когда он ложился спать. А сейчас там — метеоролог шарит рукой по дну, непонимающе хмурясь — нет вообще ничего. Ни снега, ни воды. Ну не могла же она испариться от жара обогревателя? Будь он такой сильный, то в комнате было бы жарко, а у Скара наоборот замерзла каждая косточка и теперь ноет, требуя хотя бы крупицы тепла.

Ладно — мирится с этим так быстро, что даже удивительно — в бездну его, этот снег. Соберет все данные, какими бы чудовищно неправдоподобными они не были, и ляжет спать. Зачем париться над тем, что не в его власти?

Чтобы найти дверь, приходится врезаться в нее носом, и Скарамучча злобно шипит то ли на нее, то ли на туман, то ли на всю ситуацию в общем, отходя на пару шагов назад и нащупывая ручку.

Продолжает держать перед лицом телефон с фонариком и пялиться в белую стену отнюдь не дома — тумана, и надеяться, что на улице он не такой плотный.

Зря надеется — там, между предполагаемых метеорологических приборов, туман клубится еще гуще, липко перетекает по песку и обволакивает с ног до головы белым, пушистым покрывалом. Зато теперь Скарамучча почти может похвастаться, что купался в облаках — ощущалось все примерно также (ну, в его представлении облака были бы такими же) и не воняй этот туман так ужасно, то метеоролог, может быть, даже насладился бы таким странным явлением. А так было немного жутко. Как будто это не мгла вовсе, а сбившиеся в кучу тени, белесые призраки, марширующие куда-то вперед.

Слава архонтам, Скар хотя бы помнит примерное расположение всех приборов, а то иначе он бы просто потерялся в трех флюгерах и снес бы лбом осадкомер.

Под ногами хрустит песок, и это звук даже успокаивает ровно до того момента, пока метеоролог не понимает, что снега, собственно, нет. Вообще нет. Как будто и не было — Скар садится на корточки и тыкает пальцем в песок. Сухой. Теплый.

Теплый!!

А на улице такой дубак, что должен быть холоднее льда, какого хиличурла вообще.

Все-все — торопливо встает и, вытянув руки перед собой — движется в сторону предполагаемого термометра. Он даже думать об этом не будет. Не зря же Тарталья говорил, что много думать вредно, оттого и не думал вообще, а просто действовал. Скар, судя по всему, тоже не думал, когда позволил ему войти в круг доверенных лиц, точнее создать этот самый круг, стать быть его почетным и единственным представителем.

В общем да, метеоролог отключает мозг и действует скорее интуитивно, настолько интуитивно, насколько вообще позволяет этот противный туман. А туман вынуждает склоняться над каждым прибором, высматривая заветные цифры, чтобы потом безразлично перенести их в заметки телефона, потому что искать в этом дурацкой мгле блокнот будет только самоубийца.

Нос его, видимо, атрофировался, перегрузился от обилия запаха гнили (Скар думает, что после такого трагичного опыта, можно будет бесстрашно переучиться на патологоанатома) и привык. Нет, не совсем привык, конечно, но вонь уже не раздражала так сильно, слава архонтам.

Густая ночь и плотный туман, оглушающая тишина и тусклый свет фонарика, рассеивающегося в текучих клубах мглы. Скар не думает о этом или старается не думать. И не смотреть по сторонам, потому что глянуть в сторону и увидеть в темноте ничего или просто белый туман — жутко. Особенно осознавая, что встань хоть кто-нибудь прямо за его спиной сейчас, метеоролог, может и почувствует, но вряд ли разглядит, даже если повернется. А поворачиваться Скар не будет — усвоил урок.

Еще сон этот — сердце пропускает удар — именно сейчас всплывает в памяти, когда до конца всей работы еще около двадцати минут, которые метеорологу придется провести наедине с собой, своими мыслями и стальной вороной, спасибо хоть не каркающей. Мурашки ползут по коже от осознания собственной беспомощности. Кажется, что небо, сгущающееся иссиня-черными облаками над головой, давит сверху, вбивает в песок по пояс, а туман заключает в стальные оковы, охватывает сердце страхом, вынуждая Скара работать быстрее и спустя рукава, лишь бы оказаться уже в своей холодной комнате, на одинокой кровати и создать хотя бы мнимое ощущение безопасности.

Сейчас он чувствует себя уязвимым, и воображение, словно издеваясь над ним, рисует жуткие картины окровавленного метеоролога с ножом в спине или просто с разорванным от истошного крика ртом и посеревшим лицом с глазами навыкате. Белесые тени плывут мимо, и туман как будто-то бы даже редеет, или это Скар привык к плотной мгле настолько, что может в ее завихрениях различать собственные конечности.

Тарталья, когда услышит это все, скажет, что у метеоролога железные нервы. А потом захочет сунуть свою рыжую макушку туда же, чтобы посоревноваться в бесстрашии. Он вообще любит соревноваться во всем, в чем можно соревноваться. Но вряд ли Скарамучча туда его пустит, не потому что переживает, конечно же, а потому, что лень потом будет выбирать костюм на похороны.

Вот интересно, узнай Аякс о том, что мысли о нем успокаивают нервного Скара, как бы отреагировал? Наверняка пустил бы театрально-драматичную слезу и, схватясь за сердце, продекламировал бы, что он ценит его — Скарамуччу — но, увы, только как друга. А мысли-то реально успокаивали. Точнее помогали отвлечься, потому что роль Аякса в жизни метеоролога в принципе была отвлекающей: от обижающего безразличия матери, от раздражающих взоров одноклассников и даже — никогда не скажет это вслух — от пустого одиночества. Такого, которое трогает сердце, только когда на улице видишь яркую улыбку влюбленной девушки или в соцсетях мелькает очередная фотография с кольцом на пальце. Ему — Скару — дела до этого не было. Сердцу — было. Немного завидно и совсем чуть-чуть обидно: почему его так никто не любит? Даже мать.

Аякс не в счет, он просто придурок.

Впрочем, не то чтобы Скарамучча желал любви и отношений, просто иногда не понимал, почему у кого-то она — любовь — есть, а у него нет. Ни материнской, ни уж тем более отцовской, ни простой, когда сердце заходится в бешеной скачке и щеки алеют от смущения. Хотя метеоролог сомневался, что сможет когда-нибудь настолько смутиться, что аж покраснеет. И уж тем более влюбиться. В мире-то каждый со своими тараканами, а самые главные собрались, видимо, в голове Скара и не терпят, чтобы у других они тоже были, сдружились только с Тартальевскими и устроили забастовку, отрицая тараканов всех остальных им подобных.

И вот, когда все его однокурсники и бывшие одноклассники (даже Тарталья, подозрительно часто болтающий о некой Люмин!) налаживают связи, заводят отношения и поудобнее устраиваются в жизни, Скарамучча отчего-то торчит на забытой архонтами метеорологической станции чуть ли не в самом сердце Сумеровской пустыни и задыхается от запаха гнили, почти потерявшись в тумане.

Великолепно, можно ставить точку, ничего хуже в его жизни уже не случится. Заканчиваем трагедию и начинаем новую пьесу, только в этот раз Скар хочет побыть в роли писателя, а не беспомощного героя, которым управляет властная рука автора. Потому что ему, если честно, уже надоело настолько, что он даже не пугается, когда ощущение чужого присутствия охватывает все его тело и вынуждает руки крепче стиснуть телефон.

Там кстати — внезапно вспоминает и с волнением глядит в экран — зарядка… садится.

И телефон напоследок жалобно брякнув, оповещая о разрядившейся батарее, драматично потухает, погружая метеоролога в кромешную темноту.

Вау — фыркает под нос, поражаясь нелепости всей ситуации — просто волшебно. Теперь он действительно потеряется в тумане. Только вот в настойках этого мира, к сожалению, не запрограммировано, что при долгом нахождении во мгле без источников света система возвращает тебя обратно, оповещая противным механическим голосом: «Вы заблудились в тумане и вернулись туда, откуда начали». Поэтому Скарамучче придется возвращаться самостоятельно, без посторонней помощи. И без потусторонней, он надеется. Потому что будет обидно, если в поисках дороги до своего крохотного домишки, он, ориентируясь на движение тумана, придет в Селестию.

Хотя Селестия все же для архонтов, а Скар был разве что архонтоподобным за счет своей внешности и безразличия к людям. Поэтому метеоролог даже не знал, на что ему рассчитывать и решил просто забить на сбор данных. Тем более, как он это сделает без света, так ведь? Даже причина достойная нашлась.

Так что Скарамучча, в какой-то мере облегченно выдохнув из-за свалившейся с плеч ответственности, разворачивается на пятках и вытягивает руки перед собой, намереваясь отыскать дорогу до дома, чего бы это ему не стоило.

— Лучше оставайся тут.

Вздрагивает всем телом, роняя под нос тихое ругательство и моментально оборачивается в сторону неизвестного голоса. Нет, конечно, это мог бы быть Сяо, а Скарамучча просто слишком взвинченный, чтобы узнать его, но все же… какой-то он был слишком юный, звонкий и громкий.

— Ого, ты даже не закричал, — неизвестный свистит под нос и, судя по тому, что голос звучит ближе, двигается в сторону метеоролога, — завидую твоему бесстрашию, я бы уже всю пустыню перебудил, — тихо и шкодливо хихикает.

Скар хмурится, вытягивая руки перед собой и тщетно пытается нащупать болтливого парня напротив. Ладони раздвигают клубы тумана и натыкаются разве что на забытый гигрометр. И все. Как будто и нет никого рядом.

Его болтливого собеседника это, кажется, веселит.

— Прости, я бы рад с тобой обняться, — хихикает где-то сбоку, — но боюсь, это невозможно.

— Ты кто? — грубо спрашивает Скар, досадно морщась. От незнакомца болит голова, он вроде бесшумный, но одновременно шумный настолько, что стучит в висках. И как будто холоднее становится — кончики пальцев покалывает.