Мелкий снег — предвестник больших метелей (1/2)

Будильник у Скарамуччи всегда стоял на самом тихом режиме — сон у него был чуткий, оттого парень и просыпался при малейшем шорохе или вибрации. И пробуждение у него всегда было медленным, плавным, а тихая мелодия будильника лишь ненавязчиво напоминала о парах, не била по ушам.

Так вот. Скарамучча забыл завести будильник.

Именно поэтому только сегодня, в качестве исключения (потому что каждый в этом мире должен пережить такое) метеоролог не просыпается медленно и плавно, не нежится в кроватке (потому что его кроватка не подходит глаголу «нежиться» от слова совсем), а вскакивает, как ужаленный.

Точнее нет, сначала он лежит и думает. Мысли его сонно перетекают из одного в другое, путаются, и парень то снова проваливается в дрему, то пробуждается. А в груди медленно-медленно зреет недоумение. Оно известно каждому, кто хоть раз в жизни оказывался в той же ситуации, что и Скарамучча. Недоумение от того, что он… выспался.

Ну правда, как это возможно? Парень лег конечно довольно рано, но не настолько чтобы выспаться и проснуться даже раньше будильника, а он, между прочим, должен сработать двенадцать ночи, потом в три, потом в шесть, и…

Стоп.

И именно тогда Скар распахивает глаза, подрываясь с кровати.

Не может быть, что будильник еще ни разу не сработал — панически глядит в свой телефон.

8:47

Замечательно. Просто восхитительно. Он проспал уже три сбора данных.

И забыл завести будильник, ага.

Интересно, этого достаточно, чтобы его тут же отправили обратно?

Благо, организм, привыкший в сборам данных раз в три часа, все же забил тревогу, и Скар не облажался по полной, а так немного, но терпимо. И сейчас у него был шанс реабилитироваться в глазах начальства. Не то чтобы метеоролог хочет реабилитироваться в глазах начальства, но из своей халупы все же вылетает моментально, прямо в пижаме, наспех напялив на босые ноги кроссовки, и с блокнотом подмышкой.

Вылетает и тут же утопает в снегу.

Ну точнее, не весь Скарамучча, а скорее его стопы.

Только лишь чудовищная выдержка и нежелание перебудить всех на этой крохотной станции помогают ему сдержаться и не выругаться — парень с самым мрачным видом во всем Тейвате осматривает утонувшие в снегу ноги и радуется тому, что хотя бы в ботинки не попало. Скользит равнодушным взглядом по станции — это место, даже когда пестрело желто-коричневыми песками, от которых рябило в глазах, не выглядело, как райский уголок или хотя бы спасительный оазис. Метеорологические приборы стояли отдельно, одиноко, ржавые и потрепанные (Скар все еще удивляется, как Сяо смог удержать в них жизнь?), а несколько белокаменных домов скорее были похожи на заброшенные гробницы Тутанхамона, точнее на пробные версии, потому что в гробнице Тутанхамона, конечно же, есть пол (есть же?). И, будь Скарамучча заблудившимся путником, то точно никогда не остановился бы тут ночевать, опасаясь встречи с жуткими скарабеями или мумиями.

Сейчас, когда до самого горизонта простирается белоснежная равнина, и ни песчинки не видно под ровным слоем снега, кажется, будто это край света. Попрешься дальше и тебя развернет обратно со словами: «Давай пока не пойдем туда», — потому что твой рассудок точно не готов встретится с тем, что прячут от обычного человеческого взора всевышние силы.

Солнце скрыто за серыми тучами, и в воздухе все еще кружатся редкие снежинки, оседая на землю, а одинокая станция кажется только лишь более жуткой и угрюмой. Как помехи на телевизоре: белая пустыня и небо, затянутое слоистыми, серо-дымными облаками — в глазах рябит.

Ни одного следа не видно на ровном слое снега, и в окнах не горит свет — за стеклами сгущается мрак, будто плотная стена, не пропускающая и малейший лучик света. Флюгер монотонно стонет, покачиваясь из стороны в сторону, как маятник — Скар глядит на него бездумно, забывая о холоде. Ступает по сугробам, как зачарованный, подбираясь к термометру. И снег будто вовсе не скрипит под ногами, расступается, как перед владыкой, бесшумный и ледяной.

Скарамучча словно попал в психиатрическую больницу — все такое белоснежное и так тихо-тихо, лишь флюгер продолжает раздражать нервы своим навязчивым скрипом. Стальная ворона, вцепившаяся в жёрдочку своими вырезанными когтями, высокомерно взирает на метеоролога со своей высоты и угрожает вот-вот слететь, набросится на жертву и заклевать до смерти своим острым клювом — Скарамучча передергивает плечами и отводит взгляд.

— И чем им классический флюгер не понравился? — ворчит под нос, механично переписывая показания термометра на листок. — Надо же было такую жуть выбрать, — и угрожающий скрип над головой напоминает возмущенное карканье.

Или у кого-то слишком разыгралось воображение.

Ручка в закоченевших пальцах не хочет двигаться, и Скарамучча в сотый раз проклинает себя за то, что пренебрег кофтой и выбежал на улицу вот так. Время, видите ли, ему хотелось сэкономить. И ветер, как назло, поддувает холоднее, словно дышит в затылок могильным, ледяным воздухом, пуская мурашки.

Скар никогда не считал себя трусливым. Даже нет, он никогда не был таким, и в детстве, когда Тарталья в очередной раз находил в недрах интернета какой-то новый обряд по вызову матного гномика, пиковой дамы или просто злобного духа, то принимал участие без особо энтузиазма и со скукой в усталых аметистовых глазах. Аякс, правда, тоже совсем не боялся — он скорее просто жаждал снова убедиться, что все эти байки про призраков и правда обычные байки, не более. Вот и сидели оба, скептично глядя на свое отражение в зеркале, со свечами в руках до тех пор, пока Скарамучче не надоедало окончательно. Потом он просто внезапно задувал свечи, лишая последнего источника света, вынуждал Тарталью подорваться с места и включить свет с тихим хихиканьем: «Неужели испугался?».

Так вот, нет, не испугался. И не сейчас совсем даже не боится.

Скорее ему просто… неуютно? Холодок ползет от лопаток вниз по спине, и парень замирает, напряженно сжав в руках блокнот и ручку — ее он, если что, просто воткнет недоброжелателю в глаз.

А потом просто свалит в Снежную.

В голову, как назло, лезут всякие истории, которыми его осыпал болтливый таксист в первый час поездки.

«В пустыне сейчас особенно опасно. Из-за погодных аномалий, люди стараются покинуть это место, как можно скорее, а Пустынники пользуются этим. Они же — эти разбойники — прекрасно знают местность, вот и нападают исподтишка, устраивают засады и грабят целые караваны. Их даже услышать невозможно, просто раз, — взмахивает ладонью, — и нож уже у горла».

И как назло тихо так, что и не подкопаешься — Скар думает, что у него слишком разыгралось воображение. А воображение все еще продолжает рисовать ему страшные картины его трупа с перерезанным горлом и ограбленную станцию, на которой из ценного был разве что самогонный аппарат Нимрода.

Могильное дыхание за спиной щекочет нервы, и Скарамучча даже, кажется, улавливает какой-то шорох, движение.

Моментально разворачивается, замахиваясь кулаком. Рукой бьет, почти не целясь — главное попасть — и глаза щурит гневно, мерцая злостью и пурпурной настороженностью.

И удивленно моргает, разглядывая пустое ничего перед собой.

Лишь снежинки продолжают плавно опускаться на землю, совсем даже не потревоженные.

Скарамучча чувствует себя параноиком и идиотом одновременно. Слава архонтам, этого не видел Тарталья, а то он свалился бы замертво от приступа хохота. Точнее, он бы свалился от хохота, а замертво его свалил бы потом метеоролог.

Впрочем, не важно — Скар на всякий случай глядит по сторонам и, не обнаружив ничего подозрительного, разворачивается обратно к термометру. Бездумно переписывает цифры в блокнотик, стараясь даже не прислушиваться ни к каким звукам.

Все-таки — бредет по снегу к гигрометру<span class="footnote" id="fn_32352428_0"></span>, ёжась от холода — тут очень неуютно. Неудивительно, что Сяо стал таким странным, провести столько времени считай в одиночку (потому что вечно пьяный Нимрод и вечно отлынивающий Годвин не считаются) и не сойти с ума на этой станции практически невозможно. Скарамучча сомневается, что у него бы получилось.

Облака на небе сгущаются как будто с каждой минутой — становится темнее, несмотря на раннее утро, и от ослепительно белого снега под ногами кружится голова. Все вокруг ощущалось как-то странно, необычно — Скар поджимает губы, стараясь избавиться от навязчивого ощущения, что за ним кто-то наблюдает. Нет, будто тысячи глаз из каждого уголка пустыни устремляются прямо на него.

Но стоит обернуться, как все они — незримые — прячутся по уголкам и норкам, не желая выдавать себя. Может это — метеоролог усмехается — сурикаты уже присмотрели его к себе в компаньоны?

И все же сердце предательски пропускает удары, напряженное, а Скар не понимает, почему. Вокруг тихая пустыня, белые снега, метеорологические приборы. Никакой угрозы, а нутро будто только и делает, что кричит об опасности.

Ветер, холодный, пронизывающий, обдает спину особо сильным порывом, и блокнот выпадает из окоченевших рук в снег — Скарамучча мысленно проклинает всех, кто стоит за его нахождением в сумеровской пустыне, и присаживается на корточки, протягивая ладонь к блокноту.

И замирает.

Шепот, тихий такой, едва различимый, медленно нарастает, окружая со всех сторон, липнет. Кажется, будто мир сужается до одного Скара, окружает неприступной стеной, и органы чувств обостряются: оглушающе шумит сердце в груди, шуршат перелистываемые ветром страницы блокнота, леденящий ужас охватывает душу. Кошмарный шепот мурашками ползет по коже и шипящим эхом рассеивается в ушах.

Метеоролог крепко жмурится, пытаясь избавиться от жуткого наваждения.

И стоит оказаться в кромешной тьме, как тысячи голосов, смешиваясь один монотонный шум, облепляют его хороводом, склоняются ниже и шепчут, шепчут, шепчут, шепчут.

Дышать становится труднее: легкие забиваются этим шепотом, липким, неприятным, неуловимым, и воздух застревает в горле. Будто находишься глубоко под водой: колышущийся на дне песок оглушает, а тело обвивают чьи-то незримые руки и тянут с собой вниз.

Ощущение собственной беспомощности и слабости вызывает всплеск раздражения — Скарамучча дергается, как от резкого хлопка.

И мираж растворяется.

А вокруг тихо-тихо, так, что в ушах звенит. Не слышно даже собственного дыхания, не скрипа снега под ногами, не раздражающих стонов флюгера. Только снежные вихри закручиваются над макушкой, молча гоняют снежинки по станции.

Скарамучча устало осматривается, не совсем осознавая, что вообще произошло. Взгляд снова, как магнитом, притягивается к старому флюгеру, уже почти родному, так не вовремя замолкнувшему. И если в этот момент стальная ворона повернулась бы к нему клювом, метеоролог даже не удивился бы. Нет, в этот момент, он прямо-таки мечтал, чтобы эта дурацкая ворона повернулась и громко каркнула бы на него. Чтобы Скар очнулся — руки и ноги цепенеют, примерзают к земле, а тело охватывает странное неприятное ощущение, будто его выворачивают наизнанку, и тысячи глаз устремляются на его внутренности, глядят внимательно, пристально и жадно. Невероятно хочется сбежать, но вместо этого метеоролог продолжает пилить напряженным аметистовым взглядом флюгер, не переставая шептать-упрашивать:

— Повернись.

Потому что не может быть, чтобы при таком сильном ветре, флюгер оставался бы на месте.

Но ворона, будто намеренно издеваясь, игнорировала каждый порыв ветра, оставаясь на месте и разглядывая белоснежную даль своими черными глазками.

— Что за бред? — метеоролог выдыхает, опуская взгляд на блокнот.

Все? У него уже тоже — осторожно вынимает его из снега — крыша поехала? Страницы совсем не промокли даже, никаких следов, потеков. Ничего.

Да что опять?

Надо было брать сюда — недоверчиво щурится, разглядывая нетронутые листы бумаги — Тарталью. Он бы обоссался от счастья. Такая мистика, ужасы — все как он любит. Вот Аякс точно посмотрел бы на все это своим псевдонаучным взглядом, а потом отправил бы Скарамуччу к психиатру — вымученно набирает горсть снега в руку на пробу.

Никакой.

Не ощущается на коже, не тает, не морозит. Как будто ничего в ладоне у метеоролога и нет вовсе. Даже не сминается в снежок с характерным хрустом. Как будто Скарамучча не снег зачерпнул, а немного пара — бросает обратно, резко поднимаясь на ноги.

Главное не заморачиваться. Не накручивать — это вообще по части его матери. Просто соберет данные, и пойдет греться у обогревателя. Все. А то уже крыша едет и мерещится всякое.

Ветер, будто играючи, вьется в ногах, взметая в воздух снежинки, крутится вокруг метеоролога, совсем неощутимый, подобно снегу. Как будто обтекает Скарамуччу, не касаясь. А холодно просто из-за температуры.

Если погодные аномалии заключаются в этом, то он умывает руки. Это больше похоже на бред больного, чем на осадки — угрюмо топает к барометру.

А слух разрезает скрип флюгера.

Скарамучча устало ловит взгляд стальной вороны и нуютно передергивает плечами.

— Тебя не учили, что вертеться нужно по направлению ветра? — фыркает беззлобно, разворачиваясь к ней спиной.

Клюнет — не страшно.

***</p>

Раздраженный стук кончика карандаша об стол мешается с мерным тиканьем часов. За окном все так же кружатся снежинки и играет ветер, впрочем, совсем не трогая старый флюгер. Как будто назло Скару, чтобы тот не смог определить ни скорость, ни направление. Неприятно гудит обогреватель — метеоролог бросает карандаш на стол и растекается в кресле, вытягивая ноги вперед, ближе к теплу. Голова уже пухнет от размышлений, а желудок жалобно напоминает о себе, настойчиво требуя завтрак.

Дверь со скрипом приоткрывается, пропуская в комнату холодный воздух и едва уловимый запах гнили — такой появился совсем недавно, и Скарамучча надеется, что это не семейство каких-то грызунов померло от холода и теперь так сильно воняет. И что это не тело недошедшего до станции Годвина, только трупов ему тут еще и не хватает со всеми странностями этой жуткой станции.

— Я могу войти? — Сяо, впрочем, кажется даже и не волнуют ни погодные метаморфозы, ни пропажа товарища, ни пьяный Нимрод, что уже пару раз за последние два часа оповестил всю станцию о том, что ему срочно нужно опорожнить желудок, чтобы освободить место для очередной порции самогона.

Ну серьезно — Скар раздраженно пинает обогреватель — что с ними всеми не так?

— Да-да, — машет рукой, даже не оборачиваясь, — что-то случилось?

Он же не за дружеской беседой зашел? Пожалуйста, нет.

Сяо молча ставит кружку с дымящимся чаем на стол и кладет рядом лапшу быстрого приготовления.

Казалось бы, лицо Скара не может стать еще мрачнее. Но нет предела совершенству, как говорится.

— Только не говори, что вы только этим питаетесь...

— Нет, — Сяо качает головой, — раз в две недели завозят продукты, можешь взять их на кухне и что-нибудь приготовить, — стреляет взглядом в самый отдаленный домик, едва виднеющийся в окне.

Интересно — устало думает Скарамучча, благодарно кивая парню за сделанный чай — а готовят они там как? В котле, как у ведьм, закидывая туда всякую нечисть, что мешает спокойно жить? Или на костре, нанизывая разделанные тушки сурикатов на вертел? Вот он даже не удивится, если узнает, что из привозимых продуктов там только банки тушенки, которые, впрочем, нечем открывать, и просто остро заточенные ножи, чтобы было чем резать друг друга, когда все окончательно сойдут с ума от голода.

— Спасибо, — берет кружку в руки и греет ладошки.

Сяо похож на тень. Ночью его нет, появляется только днем и то, почти незаметный, тихий, молчаливый. Наверняка еще и убежать от него тоже невозможно. Не дай архонт, Скару когда-нибудь придется от него убегать, конечно. Страшно это. Очень.

Вообще находиться тут страшно, но метеоролог не боится — недоумевает. И в очередной раз бросает взгляд на собственные записи.

— Ты уверен, что все приборы в рабочем состоянии? — косит глаза на Сяо, безмятежно разглядывающего один из самых темных углов его небольшого домика.

— …да, — кивает, — сюда приезжали специалисты и проверяли.

Вау — метеоролог раздраженно морщится — они не пожалели денег на проверку оборудования.