chaotic good // B-side (2/2)

Понятно, что после такого проката, когда ему уже на следующий день катать произвольную, его особо не выпускают из поля зрения и шляться по городу невесть где уже не отпускают. К нему кое-как прорывается Марк, чтобы поздравить, — но не решается целовать на глазах у тренеров, только обнимает и после долго, крепко держит за руку, пока рассыпает торопливые поздравления. Его ладонь снова кажется едва тёплой, словно теряет тепло. Нет. Это Женя снова теряет способность чувствовать тепло. Ему не хочется назад, в неразборчивый белый шум, из которого состоит мир, пропущенный сквозь завесу лекарств. Женя погружается в долгие расчёты — он пытается понять, насколько может уменьшить дозу ингибиторов, чтобы снизить их подавляющее действие, но при этом ничем не рисковать.

На произвольную программу назавтра он выходит последним — и срывает первый же прыжок.

Женя не успевает даже понять, что произошло и откуда взялся недокрут в половину оборота. Он откладывает этот вопрос на потом, чтобы не сбиться, не перебить алгоритм параллельной задачей. Сейчас первоочередная задача — немедленно вскочить со льда, словно падения и не было, и продолжить катать произвольную. Женя доделывает все оставшиеся элементы — всё чисто, но внутри уже до конца программы живёт неуютное напряжение, отдалённо похожее на страх, словно каждый следующий элемент опять находится под угрозой срыва.

С сорванным тулупом он пытается разобраться уже в кике, снова и снова прокручивая перед глазами всё, что зафиксировала дотошная искусственная память. И предполагает, пытаясь ответить на вопросы Алексея Николаевича: — Стабильность системы пока немногим выше семидесяти процентов. По сути, это значит, что есть высокий риск сорвать каждый четвёртый элемент. — Он думает о том, что ошибок могло быть больше, а ещё полагает, что сорванный квад слишком дорого ему обойдётся. Так и выходит: Женя откатывается на четвёртое место и проваливает поставленную Алексеем Николаевичем задачу. Риск быть списанным — вечная заноза в мозгу, наверное, это тоже какой-то прописанный триггер, нужно будет и этот вопрос исследовать в свободное время — снова возрастает, мигает тревожным красным под сводом черепа. Женя старается чем-то его заслонить: если зацикливаться на риске, и сопоставлять его с задачей, которая подразумевала такого риска не допустить, то система снова начнёт расшатываться, этого допустить нельзя. Женя ищет позитивное в своей незавидной ситуации.

Он умудряется оценить как позитивный тот факт, что уступил первую строку не кому-то, а Марку. Марк выглядит ослепительно счастливым — если это не так, то Женя бессилен представить себе, как выглядит ослепительное счастье. Марк едва не рыдает от радости под камерами, раздаёт чемпионские интервью, и Женя мысленно желает ему удачи. Самого Женю быстро требуют со стадиона — разбираться, что, как и почему провалилось.

Невероятно, что Алексею Николаевичу и на этот раз удаётся отстоять непутёвого андроида. Женя полагает, что примерно так должен ощущаться стыд — когда жжёт изнутри, а собственные приложенные усилия кажутся недостойными и незначимыми в сравнении с тем, с каким упорством Алексей Николаевич его защищает. Женя сам себе ставит задачу реабилитироваться при первой же возможности. Наедине с собой он внимательно разбирает сорванный тулуп и находит искажение на отталкивании, потерянную скорость крутки, которая ошибочно была истолкована системой как достаточная. Женя полагает, что искажение тянется от снижения ингибиторов. Всё кажется чуть ярче, воспринимается чуть острее, словно пыльное стекло бегло протёрли тряпкой. Кажется, что преломление совсем небольшое, а потом на выходе — не хватает половины оборота. Женя приучает себя к миру на пониженной дозе ингибиторов, закладывает в алгоритмы новые цифры и меры. В каком-то смысле, он по новой собирает все прыжки. У него бы это ни за что не получилось так быстро без заложенной в голову машинной памяти. Здесь искусственный интеллект, бесспорно, на высоте.

Его всё-таки выталкивают на Европу путём каких-то сложных перестановок, отчасти похожих на игру в поддавки, наплевав на спортивный принцип. Женя видит в этом тот самый шанс реабилитироваться, в первую очередь — перед Алексеем Николаевичем: Профессор столько сил в Женю вваливает, что давно уже заслужил отдачу сторицей, да не жалкую подачку в виде бронзы этапа Гран-При, а настоящую, лучше бы золотую. Женя настраивается на прокаты со всей тщательностью, ещё раз до мелочей перебирает свои программы, ищет, где усилиться, не потеряв в стабильности. Алексей Николаевич со своей стороны тоже настраивает его на грядущий чемпионат — совсем как человека. Жене странно это понимать, но настрой больше эмоциональный, чем технический. Непривычно. И как будто бессмысленно — какие человеческие эмоции можно искать в искусственном интеллекте?

С другой стороны, Марк их в Жене исправно ищет, и даже как будто находит.

В Таллине их заселяют вдвоём в один номер. Женя полагает, что Марка это обрадует. Потом понимает, что по-прежнему толком ни в чём не разбирается: у Марка на лице сомнения напополам едва ли не с мучениями.

— Я, наверное, пойду, спрошу у Андрюхи, вдруг он не против комнатами поменяться, — бормочет Марк и вдруг ломится к двери. Женя едва успевает перехватить его за запястье.

— Ты больше хочешь жить с Андреем? Или не хочешь жить со мной? — прямо уточняет он. В голове с тихим шелестом осыпаются расчёты — Женя не понимает, в чём проблема.

Марк обречённо как-то жмётся к двери.

— Жень, ты только не подумай ничего плохого, — оправдывается он. — Я люблю тебя, правда, и очень рад тебя видеть. Просто… блин, да не знаю я! Мне выжить-то тут как с тобой, так близко и так долго? Ты себя со стороны-то видел? Ты же, блин, похож на живую античную статую! Тебя всё время трогать хочется, много хочется, везде, долго. А ты ещё и разговариваешь, рассуждаешь так, что у меня вообще крыша едет. Серьёзно, я бы мог возбудиться и кончить, рассказывай ты доказательство какой-нибудь математической теоремы. Знаю, глупо, а ничего поделать не могу. Я так сам задолбаюсь и тебя задолбаю, вот и всё.

Женя озадаченно моргает, всё ещё не понимая проблемы.

— Мне казалось, мы с тобой уже выяснили, что секс меня не напрягает, если ты об этом, — напоминает он. — То, что я не понимаю и не испытываю сексуального возбуждения, не означает, что я ничего не могу тебе дать. Это мы тоже уже выяснили. Так что, если тебе вдруг понадобится…

Марк мотает головой, даже не дослушав.

— Жень, ну нельзя так! — восклицает он. — Ты же не секс-игрушка! Ты настоящий. Живой. Меня иногда убивает то, какой ты уступчивый! Доверчивый. Дурак. Я же тебе говорил: ты ничего не обязан делать потому только, что я чего-то там хочу! Обслуживать меня не обязан. Так что давай просто не будем, воздержимся, пока это всё куда-то совсем не туда не укатилось. Ладно?

Женя снова моргает, всё ещё пытаясь в голове соединить разрозненные восклицания Марка в целое и понять проблему.

— Ты отказываешься от меня? — прямо уточняет он. — Тебя не устраивает, что я не чувствую так же, как ты? В этом вопрос? Но я никогда и не научусь без тебя. Ты же знаешь. Это нечестно, Марк. Я делаю всё, что могу.

Лицо Марка искажается отчаянием.

— Зачем ты так всё выворачиваешь! — стонет он и тянется обнять, крепко прижимает Женю к себе. — Да не отказываюсь я! Я не хочу просто пользоваться тобой, как игрушкой какой-то, понимаешь? Хочу, чтобы равноценно как-то было, что ли…

— У нас всё равноценно, — возражает Женя. — Мне интересно тебя изучать, помнишь? И я обучаюсь в том числе на нашей близости тоже. Может быть, в каком-то смысле, я получаю от неё даже больше, чем ты. Мне не кажется, что есть какая-то неравноценность. Зато кажется, что ты выдумываешь и усложняешь.

Марк зажмуривается, вжимаясь в Женю теснее.

— Рот бы тебе зашить. Или кляпом заткнуть. Ты когда так раскладываешь, я каждому слову верю, — слабо выдыхает он. И остаётся.

Вечером он с горящими щеками пытается сбежать в ванную. Женя останавливает его — для него две встречи наедине оказываются выборкой, достаточной для того, чтобы научиться распознавать возбуждение Марка по очевидным признакам, — и легко раздевается.

— Издеваешься, — стонет Марк. И пожирает Женю раскалённым взглядом, и откровенно сжимает себя сквозь ткань пижамных штанов. Женя привлекает его к себе, снимает с него пижаму — и утягивает Марка за собой на кровать, и показывает, как им соединиться легко и безболезненно. Марк вталкивается между его сомкнутых бёдер и замирает, дрожа.

— Ох, Женя! — стонет он и мажет по губам беспорядочными поцелуями. — Жееееня… Откуда ты это берёшь? Где находишь?

— Просторы интернета, — бесхитростно сознаётся Женя, целуя в ответ. Возбуждение Марка пульсирует у него между бёдер и ощущается горячее, чем раньше. Женя запоминает и это, и то, как рвано движется Марк, и изменяющиеся поцелуи, торопливые и такие же рваные. Запоминает, как пачкает кожу семя, горячее и быстро густеющее. Долго держит в объятиях Марка, обессиленно навалившегося сверху, и со смутным трепетом восторга разбирает, как кожи касается дыхание, загнанное и по-грудному тёплое.

Он уже почти всё ощущает. Ещё немного, и действительно научится, и, может, и впрямь станет таким, каким его видит Марк, живым и настоящим.

На тренировках его преследует шум — не белый, а серый какой-то, крупнозернистый. Он раздражает, Женя часто трясёт головой, пытаясь его выгнать, вытрясти. Но не мешает. На тренировках всё получается чисто, алгоритмы работают безупречно. И продолжают исправно работать во время короткой программы.

Стабильность системы: 82,9%

Он исполняет короткую безошибочно. Судьи отправляют его на третье место, но место очень шаткое, меньше чем в шаге от вырвавшихся чуть вперёд Андрея и Марка. Женя высчитывает, как ему ликвидировать этот отрыв, и по кругу прогоняет в голове алгоритм, выискивая потенциальные уязвимые места в произвольной.

Зернистый серый шум появляется всё чаще. Он гудит в голове вечером, когда под одеяло к Жене пробирается ласковый, нежный, переживающий Марк.

— Ты какой-то горячий, — тревожно замечает Марк и трогает лоб и щёки. — Всё в порядке? Может, тебе к врачу на всякий случай? Или кто там в сборной за тебя отвечает?

Женя запускает краткий анализ и успокаивает Марка: никаких отклонений от нормы анализ не выявляет. Всё как будто бы в порядке.

Серый шум возвращается поутру на тренировке. Из-за него Женю сносит с осей на вращениях. Женя снова запускает анализ, потом проводит калибровку — и опять ничего не обнаруживает.

Стабильность системы: 85,9%

Цифры очень приличные, так в чём же дело?

Женя проводит много времени, обсуждая эту проблему с Алексеем Николаевичем, пытается отыскать ошибку и исправить. К концу тренировки им совместными усилиями кое-как удаётся устаканить вращения, но к произвольной Женя подходит в тревоге. Цифры внутри системы — хорошие, устойчивые, почти красивые, но внезапные ошибки внутри программ явно этим цифрам не соответствуют. Что-то сломалось, и совсем нет времени разобрать систему как следует, выяснить, что случилось, потому что прокат уже надвигается неотвратимо, как лавина. Остаётся только понадеяться на красивые цифры и верить, что их будет достаточно.

Женю сотрясает на приземлении с первого же прыжка. Он вытаскивает каскад скорее на ощупь — серый шум бросается ему в левый глаз, забивает крупными зёрнами поле зрения, понемногу выцветает в черноту и переползает и направо тоже. Женя доделывает остаток произвольной — разве можно сказать, что это «остаток», если там ещё много больше половины — почти по памяти, всё меньше полагаясь на зрение, от которого остаются всё более жалкие осколки, и ошибается, и чувствует, как программа рассыпается шаг за шагом. Он на ощупь добирается до бортика после и, едва заслышав встревоженный голос Алексея Николаевича, выдыхает: — Я почти не вижу. Слева совсем не вижу, справа фрагментами, и всё хуже. На первом тулупе началось.

Его панически тревожит то, что слова Алексея Николаевича, звучащие в ответ, размазываются и пропадают, как ускользающая радиоволна. Женя не слышит, как объявляют оценки. У него раскачиваются тревожные алые огни под черепом, он изо всех сил пытается разобраться в самом себе, сопоставить всё происходящее и найти ответ. Маска удушающе, тяжело, влажно липнет к лицу — Женя понимает, что это не от пота, когда чувствует на губах привкус крови.

— Процессор!.. — стонет он, сражённый внезапной догадкой, как выстрелом. — Отходит!..

Дальше он ещё неразборчиво слышит, как ему много и встревоженно что-то говорят, смутно чувствует, как его куда-то тянут, послушно шагает так долго, как ещё слушаются ноги. Потом в черноту постепенно выцветает всё: и голоса вокруг, и влажное прикосновение липнущей к лицу маски, и вкус крови на губах, и ощущение собственного тела полностью сползает в никуда.

Женя догадывается, что его будут пристально разбирать после такого инцидента. Будут внимательно просматривать все сохранившиеся файлы, искать, что привело к такой дестабилизации, ни одного слоя, ни одного архива не пропустят. Пока сознание ещё теплится в нём, он до последнего безжалостно разбирает собственную память, взламывает собственные пароли и защиты — он удаляет всё, что связано с Марком. Это слишком личное, это ударит и по Марку тоже, нельзя это оставлять на чужое обозрение, Марк ни в чём не виноват, он хотел как лучше, это всё было только для Марка.

Только…