chaotic good // B-side (1/2)

У Жени в памяти определённо не должно быть всех тех файлов, которые он втайне от тренерского штаба скачивает после Сочи. Описание модели и близко ничего подобного не предполагает. Он машина для катания на коньках, а не для сексуальных игрищ. Между этими двумя задачами ни одного пересечения нет. Вернее, дотошно полагает Женя, если разобраться внимательнее, что-то косвенно общее можно будет отыскать. Но когда косвенные доказательства считались за аргументы? Их удельный вес уничтожающе мал, хорошо, если хоть одной десятой будет равен.

И отдельной базы, посвящённой Марку, у него в памяти тоже быть не должно. Он, если по протоколу, должен всё это снести под ноль при первой же калибровке. Женя своевольно назначает приоритеты, вводит многоступенчатую верификацию и задаёт сложные, длинные пароли. Делает всё, чтобы уберечь Марка внутри своей головы. У него в памяти нет более ценных файлов; воспоминания о Марке — невосстановимые. Никто другой не способен подарить Жене такие яркие всполохи эмоций; они, конечно, всё ещё далеки от полноценных человеческих эмоций, но по сравнению с тем белым шумом, который Женя испытывает обычно, они похожи на взрывы фейерверков.

Стабильность системы: 62,5%

После Сочи система восстанавливается обнадёживающе быстро. Эти цифры, конечно, далеки от тех безупречных почти показателей, которыми он мог похвастать ранее, — но вместе с тем уже и не похожи на те жалкие ошмётки, с которыми он пытался не развалиться по ходу сочинского этапа. Динамика положительная. Прогнозы обещают, что система вскоре окончательно стабилизируется, если не вмешаются никакие иные внешние факторы. К национальному чемпионату Женя будет готов.

И к встрече с Марком — тоже.

Обещанная Марку матчасть, которой он честно заполняет свою голову, упорно кажется ему странной. Непонятной. Может быть, такие описания должны возбуждать, но они не отзываются внутри ничем, кроме глухого недоумения. Отказавшись от попыток их понять, Женя просто полагает, что это логично. Что у него в мозгу не смоделирована необходимая реакция — это для него не новость, он знает, что разработчики ухватились за эту возможность упростить модель. Что, может быть, как раз Марк это всё очень даже оценит. Вся матчасть для Марка и загружена — Женя рассчитывает изучить его реакцию, понять и узнать больше. Станет ли он ближе к пониманию любви, если сможет полнее исследовать физические реакции тела? Это не самая плохая гипотеза. Она заслуживает того, чтобы её проверить.

Женя держит эту задачу близко к основному слою памяти, назначает ей второй приоритет — сразу за основной задачей. Отказаться от фигурного катания он не может, это противоречит назначению модели.

Его не списывают после откровенно разваленного сочинского этапа. Когда Женя пытается посчитать и оценить вероятность такого исхода, учитывая максимализм и бескомпромиссность федры, у него получаются откровенно безнадёжные цифры. Если верить сухим подсчётам — получается, что произошло чудо. И сотворил его Алексей Николаевич. Он ухитряется из поражения всё равно добыть небольшую победу, отстояв Женю, убедив комиссию, что проблема не в искусственном интеллекте, а в неумелом дистанционном управлении. Женя помогал ему как мог — послушно формировал любые отчёты по просьбе Алексея Николаевича, рисовал графики и выдавал цифры. И не верил, что из этого что-то получится — а получилось.

В административных правах, конечно, ничего не изменилось. Триггеры внутри Жениной головы неизменны, его всё так же можно пустить по другим совершенно рельсам одним телефонным звонком и одним коротким словом. Но — пока, по меньшей мере, — задачи на нацчемп ставит Алексей Николаевич, уверенно разогнав всех прочих желающих пораздавать команды и порулить. Это к лучшему, это безоговорочно к лучшему. Алексей Николаевич судит куда более трезво и гораздо лучше понимает, штурмовать какую высоту подопечный может, а с какой он сорвётся. На этот нацчемп задача Жени — пролезть в тройку и отобраться на Европу. Расчёты подтверждают выполнимость такой задачи. Система спокойна и продолжает восстанавливаться.

Женя много думает о фигурном катании и лишь немногим меньше — о Марке. И пропорция меняется по мере того, как приближается нацчемп.

Как с течением времени меняется любовь, о которой говорил Марк, не получая подкрепления? Как она переносит разлуку? Женя пытается копнуть информацию в интернете, но быстро отказывается от этой затеи — там всё сумбурное, скомканное, неструктурированное и само себе противоречащее. Придётся разбираться самому. Женя пытается построить хоть какие-то прогнозы, прикинуть, чего ему ожидать от следующей встречи, — потом и эту идею оставляет. Он не вполне понимает Марка, а любовь для него пока — что-то схематичное, шарнирно-условное. И получающиеся прогнозы из-за этого закономерно смехотворны. Их вероятность настолько низка, что с равным успехом можно гадать на ромашке. Жене не хватает информации. Как бы его ни интересовало исследование чувств, он вынужден временно поставить его на паузу. Женя оттачивает прыжки, разболтавшиеся после Сочи, выправляет свою прыжковую статистику, заученно прогоняет короткую и произвольную, пытаясь довести их до совершенства, вносит в алгоритмы поправки, которые ему надиктовывает Алексей Николаевич, — и ждёт.

Если судить по тому, как сияют глаза Марка при встрече на питерском льду, можно допустить смелую гипотезу, что разлука только распалила его чувства.

— Привет! — радостно восклицает Марк. И без стеснения набрасывается, крепко обнимает, обхватывая под рёбрами, тычется носом в шею. Женя в эти мгновения старательно прислушивается к себе, как можно внимательнее ловит и считывает всё ощущения — и в груди снова скребёт что-то, похожее на досаду. Вялое эхо тактильных ощущений — по-прежнему Женин предел. Он всё ещё удручающе похож на холодную машину в человеческой оболочке.

Но Марка, кажется, это не смущает совсем.

— Я скучал, — радостно урчит он и продолжает втискиваться в Женю. — Ужасно скучал! Жень, Жееееня, я так рад, что с тобой всё в порядке! С тобой же всё в порядке? Тебя не списывают? Не трогают больше?

— Не трогают пока, — подтверждает Женя. И запоздало обнимает Марка в ответ. У него вновь глубокие претензии к собственным плохо обученным алгоритмам. Если бы только он лучше чувствовал тепло, исходящее от льнущего к нему тела — а может, это и не тепло вовсе, а жар, — всё могло бы быть гораздо проще. — Я ждал, когда увижу тебя снова.

— Ты ждал? — звонко переспрашивает Марк и вздрагивает, то ли от холода, то ли от наплыва эмоций. — Ого. Ух ты. То есть, я имею в виду… я тоже ждал, конечно! И волновался за тебя, это само собой! Просто я… ну… не успел поверить, что ты тоже можешь меня ждать. Что я тебе не безразличен. Конечно, я мечтал об этом, но… не знаю, это как сказка, что ли… сложно поверить сразу. — Его окликает тренер, и Марк нехотя отцепляется от Жени, размыкая руки.

— Увидимся после тренировки? — просит он, заглядывая в глаза. Женя соглашается — он, правда, пока не представляет себе, как это провернёт, но у него ещё и есть время подумать.

Получается намного проще, чем он ожидал, — видимо, после едва не случившейся катастрофы в Сочи Алексей Николаевич предпочитает не закручивать гайки, чтобы опять чего-то похожего не повторилось. Женя уточняет, как он может распорядиться свободным временем между тренировками, получает в ответ ряд ограничений, общий смысл которых сводится к пожеланию не разболтать систему к чертям, но ни одного прямого запрета. Женю это более чем устраивает. Он обещает быть на связи, пропускает приём ингибиторов после тренировки, чтобы лучше чувствовать, и с рюкзаком на плече ждёт Марка на улице.

Марк появляется только двадцать восемь минут спустя — Женя понимает, что это не норма, но считает каждую минуту ожидания, — и тут же бросается извиняться: — Прости! Прости, прости, прости! Я заболтался. С Сашкой два слова, с Макаром — три, это всё вроде немного по отдельности, а потом оказалось, что вместе целая куча… Ты не замёрз?

— Ничего, — говорит Женя. Марк смущённо улыбается, берёт Женю за руку и уверенно тянет за собой.

Они долго бродят по улицам, потом ненадолго заходят перекусить и снова бродят. Марк много болтает, рассказывает о тренировках и о том, что было между тренировками, пытается расспрашивать Женю, но чаще сбивается на влюблённое восхищение. Женя отвечает в основном машинально — он больше занят тем, что впитывает в себя слова и звук голоса, жесты и мимику, запоминает всё до мельчайших деталей, заботливо сохраняет в памяти. Ладонь Марка на ощупь кажется чуть теплее обычного — Женя полагает, что так ослабевает действие ингибиторов. Нужно будет снова их принять, не заигрываться с ощущениями — но это потом.

Они гуляют допоздна, и после Женя провожает Марка до отеля. Марк старательно затягивает прощание, много косится на Женю снизу вверх и ерошит волосы. Его губы складываются в какую-то очень неловкую улыбку, когда он наконец признаётся: — Я до сих пор не очень понимаю границы. Извини, что я такой тугодум. Но… можно, я тебя поцелую? Это ведь… всё ещё можно?

— Тебе — можно, — соглашается Женя. Марк снова улыбается, но уже увереннее, и тянется губами к губам.

Сквозь прорывающуюся пелену бесчувственности поцелуй ощущается по-другому — полнее, весомее. Ярче. Это всё ещё больше смутное эхо, чем полноценные ощущения, но теперь Женя отчётливо понимает, что у губ Марка есть свой особый вкус. И у воздуха, отфильтрованного в лёгких Марка — тоже. Женя верит, что однажды у него получится полностью узнать этот вкус, разобрать на составляющие и запомнить все оттенки. Марк взволнованно, учащённо дышит, и теснее прижимается всем телом, и исходящее от него тепло становится ещё ощутимее.

— Ты очень спешишь? — вдруг шепчет он и обнимает Женю за шею. — Ты не хотел бы зайти? Задержаться ненадолго? Я один в номере, мы могли бы с тобой… как тогда, в Сочи… Если ты хочешь, конечно! Я не настаиваю! — Он непостижимым образом умудряется быть настойчивым и пугливым одновременно. Женя гладит его по щеке, пытается ощутить кончиками пальцев жар яркого румянца, это ведь наверняка жар. Думает, что мог бы узнать о реакциях Марка больше теперь, когда лучше представляет себе, что и как делать, когда чувства притуплены не так сильно. Кивает.

Уже в лифте Марк расстёгивает его куртку. Зацеловывает шею везде, где дотягивается, спрашивает ломким шёпотом: — Ты чувствуешь? Ты что-нибудь чувствуешь?

Женя чувствует. И тщательно фиксирует скользящие по шее прикосновения, тёплые и влажные. Он испытывает что-то чуть горчащее в горле, похожее, наверное, на сожаление, из-за того, что всё происходящее его совсем не возбуждает. Зато Марк, кажется, возбуждён за двоих. Он мелко дрожит и повисает на Жене, пока тянет его по коридору в сторону номера. Он сам сбрасывает зимнюю куртку, едва перешагнув порог, и охотно, доверчиво оседает на узкую кровать, стоит только слегка подтолкнуть, и утягивает Женю за собой.

— Сегодня что, ты главный? — только и шепчет Марк. И шумно дышит, и послушно позволяет себя раздевать. Женя целует и гладит языком обнажённую кожу, старается уловить и запомнить тепло и вкус, а ещё следит за тем, как Марк реагирует на ласку — это самое главное, это важнее всего. Женя думает про эрогенные зоны, пытается составить у себя в памяти что-то похожее на карту — и очень быстро тело Марка под ним густо покрывается мысленными отметками. Марк реагирует на прикосновения отзывчиво и ярко, всхлипывает и мечется даже от бесхитростных совсем поцелуев.

— Ты разденешься тоже? — просит он, когда Женя расстёгивает и тянет вниз его джинсы. И задыхается, раскрасневшись, но продолжает упрашивать: — Я хочу посмотреть на тебя. Ты красивый.

Между ними не остаётся ни миллиметра ткани, когда Женя выполняет просьбу. Это ново, когда они оба обнажены наедине, когда любой контакт — предельно откровенный, кожей к коже. Женя с жадностью впитывает памятью все прикосновения. Он исследует возбуждение Марка пальцами на ощупь — гладкость и жар, твёрдость и нежность; потом, опускаясь ниже — и ртом тоже. С Марком полученные с просторов сети знания перестают казаться странными. Марк отзывчиво, несдержанно стонет — это восхитительные звуки, они стоят того, чтобы их услышать, Женя определённо должен сохранить их, — и путается пальцами в волосах Жени, мягко давит на затылок, заставляя ускориться, и подбрасывает бёдра навстречу, толкаясь глубже в горло. Женя чувствует, как по телу Марка вдруг проходит крупная судорога; успевает почувствовать горьковатый привкус на языке перед тем, как сглотнуть, и поднимает голову, вытирая губы.

Блаженно обмякший на одеяле Марк смотрит на него заворожённо, слегка приоткрыв рот.

— Вот зачем ты такой красивый, а? Невозможное создание, — шепчет он. И зовёт: — Иди сюда. Побудь со мной.

Женя послушно вытягивается рядом на узкой кровати. Марк немедленно его обнимает, облапывает за ягодицы и решительно лезет целоваться. Гладит губами губы, толкается языком в рот — Женя с сомнением отдёргивает голову.

— Разве тебе не неприятно целовать меня? После того, что я делал? — уточняет он с непониманием. Разве Марка сейчас не должна сдерживать как минимум обыкновенная человеческая брезгливость?

Но Марк рядом сияет счастливыми глазами, и улыбается безмятежно, и, похоже, совсем сдерживаться не собирается.

— Если тебе не было неприятно это делать — почему мне должно быть неприятно тебя целовать? — легко спрашивает он. И снова тянет Женю к себе, целует настойчиво и глубоко, нежно гладит бока и бёдра. Жене шрамом врезается в память безумная надежда в его голосе, когда Марк между поцелуями снова спрашивает, высоко и ломко: — Ты что-нибудь чувствуешь? Ох, пожалуйста, скажи, что чувствуешь.

— Чувствую, — соглашается Женя. Доверчиво приникает ближе к Марку, старается каждое прикосновение в памяти запечатлеть и добавляет: — Тебя чувствую.

Марк выпускает его из объятий только спустя некоторое время, нехотя, и долго сокрушается вслух, жалея, что Женя не может задержаться до утра.

— Мне очень хорошо с тобой, — говорит он решительно, розовея щеками и кончиком носа. — Ты чудо.

Оставшись наедине с собой, Женя перекладывает все ценные, яркие воспоминания в глубокую память и проводит калибровку, готовясь к надвигающимся прокатам.

Стабильность системы: 70,7%

Это далеко не самая высокая цифра при установленной документацией оперативной норме в девяносто-девяносто пять процентов. Но всё ещё выше, чем те тридцать с небольшим процентов, на которых Женя пытался удержаться в Сочи. С такой стабильностью уже можно цепляться за прыжки и делать их.

В короткой Женя делает их все.

Он не допускает ни единой помарки. Алгоритмы работают безошибочно, и тело слушается в точности. Прокат возносит его на промежуточное первое место. Алексей Николаевич скупо хвалит, делает несколько замечаний, которые Женя записывает, чтобы разобрать и внести в алгоритмы позже, — но это всё в целом мелочи. Первое место по итогам дня остаётся за Женей.