chaotic good // A-side (2/2)

Согласие Марка как-то сразу зримо успокаивает Женю. Словно он понимает, что проблема вот-вот будет решена, и сразу перестаёт переживать. Женя снова выпрямляется, вновь опускает ладони на колени и почти ровно говорит: — Можешь делать. Так, думаю, даже проще: чем больше провокаций, тем чаще будет срабатывать скрипт и тем проще будет его найти. Делай, что считаешь нужным. Скрипт будет сопротивляться — но, пожалуйста, не обращай на это внимания. Я постараюсь найти его как можно быстрее.

Марк кивает и сглатывает. Ему самую малость позорно страшно — хорошо, сейчас они выяснили, что дело в куске кода, а дальше что? После того, как Женя найдёт этот триггер и удалит? Уже нельзя будет валить всё на него, как на выставленный шлагбаум: мол, если бы не он, то были бы и поцелуи при луне, и прогулки за руку, и всё-всё-всё. Удобное объяснение исчезнет, и если «нет» останется, то оно будет принадлежать Жене, бескомпромиссное и беспощадное. Марк запрещает себе трусливо загоняться этими мыслями и придвигается ближе.

— Я люблю тебя, — негромко говорит он, обвивая руками Женины плечи. Женя снова знакомо вздрагивает — и дальше его уже непрерывно прошивает дрожью, когда Марк продолжает: — Ты бесценный. Я бы всё отдал за то, чтобы ты мог любить меня в ответ. Чтобы ты тоже хотел целовать меня. Глупо, да? Я сам знаю, что глупо, а поделать с собой ничего не могу. Обо всём забываю, когда ты вот так близко, ничего, кроме тебя не вижу. Если бы мне только можно было, я бы тебя всегда держал у самого сердца, как можно ближе, потому что ты бесценный, я люблю тебя, люблю, люблю! — Марк твердит это, как заклинание, так, будто горячие слова могут снять злые чары и оживить искусственный разум, дать ему не только плоть, но и страсть. Женя мучительно жмурится, продолжая бороться с собственным скриптом, и отворачивает голову. У Марка перед носом оказывается длинная белая шея, открытая от плеча до уха. Марк оправдывает себя тем, что это тоже «провокация» и поможет Жене — на деле же он, конечно, просто окончательно спятил от любви и желания быть ближе, и поэтому позволяет себе прижаться ртом к белой шее.

Это просто триггер, эгоистично твердит он самому себе, когда Женя дёргается сильнее прежнего, пытаясь вырваться, просто срабатывает скрипт, это не по-настоящему. И продолжает ласкать ртом тёплую кожу, прослеживает губами голубые жилки под ней, влажно и жадно целует. Женя изворачивается как-то так, что в итоге запрокидывает голову, и его шея оказывается совсем открытой, словно нарочито подставленной для поцелуев. Марк почти захлёбывается этой шеей, её теплом и вкусом, и не сразу замечает, что сопротивление прекратилось. Что теперь Женя просто сидит, слегка откинувшись назад, запрокинув голову, и ровно дышит. Будто бы ждёт, когда Марк наконец нацелуется и успокоится.

Стыдно-то как.

Марк краснеет до ушей, спеша рывком отстраниться. Он вытирает Женину шею рукавом своей олимпийки — наверняка обслюнявил всю, пока лез целоваться, как пьяный, позорище какое, — и неловко спрашивает: — У тебя получилось? Всё хорошо?

Как теперь Жене в глаза-то смотреть, после своего поведения. Как вообще на него смотреть, когда он продолжает всё так же сидеть, открытый и даже манящий. Марк заставляет себя отвести глаза — и заставить не может, его снова и снова тянет смотреть. Женя тем временем мягко кивает.

— Да. Получилось. Я убрал этот отрывок кода в комментарии, он не должен больше мне мешать, — сухо рассказывает он. И без всякого перехода вдруг спрашивает: — Ты не будешь продолжать?

— А можно?... — только и в силах выдавить Марк. Он поверить не может в то, что слышит. Слишком резкий контраст: ещё недавно Женя был категорически против сближения, пусть даже ему диктовал это кем-то прописанный код, а сейчас он уже сам подставляет шею и призывает целовать. Невозможно. Марк едва в это верит: ему кажется, он сошёл с ума и просто слышит то, что хочет слышать, вместо слов, которые звучат на самом деле.

Не дождавшись от Марка действий, Женя снова садится как прежде, очень прямо и собранно, и едва заметно хмурится.

— Я не понимаю, — заявляет он. — У тебя участились дыхание и сердцебиение. И ты мог ограничиться поцелуями в щёку, как в прошлый раз, но выбрал шею, это в разы более интимный способ целовать. Я истолковал этот набор входных данных как твоё желание стать ближе и полагал, что должен тебе это дать. Что не так? Где я ошибся? Моё понимание человеческих отношений ещё далеко от совершенства, я могу попросту делать неверные допущения. Что было неверным в этот раз? Ты расскажешь мне?

Марк не знает, то ли ему орать, потому что вообще-то Женя был безошибочен и истолковал всё верно, то ли плакать от этой убийственной готовности уступить, потому что «вроде люди так делают», то ли что.

— Жень, какая разница, чего хочу я один! — горячо восклицает он. И старается объяснить: — Ты всё правильно понял обо мне, но ты ничего не должен, какие бы желания меня там не одолевали. Другое дело, если бы ты тоже хотел! Тогда я бы уже, не знаю, выпрыгнул из одежды, а может, и не только это. Но ведь, насколько я понимаю… ты не хочешь, да? — и Марк сам вообще не понимает, на что он пытается надеяться, когда задерживает дыхание в ожидании ответа.

Женя вздыхает.

— Это сложно, — говорит он и чуть горбится, опуская взгляд на свои руки. — У меня приглушено восприятие, поэтому я в целом мало что чувствую, а ещё меня невозможно возбудить физически, и я понимаю, что из-за всего этого любовь — последнее, для чего я гожусь. Физический контакт создаёт для меня мало положительного подкрепления из-за ингибиторов. Я мало что испытываю, поэтому не хочу — но вместе с тем понимаю, что если не буду испытывать и учиться распознавать эти ощущения, то так никогда и не захочу. — Некоторое время он молчит, пока Марк тщится придумать, как с наименьшими мучениями вытащить его из этого замкнутого круга, потом поднимает на Марка ясный взгляд и добавляет: — Но я точно знаю, что хочу слышать, как по-другому ты дышишь, когда целуешь меня. Хочу знать, что ещё я могу сделать, чтобы заставить твоё сердцебиение изменить ритм. Хочу изучить реакции твоего тела на меня как можно полнее и подробнее, и понимать, как я могу их вызвать. Мне кажется, если бы я был ближе к тебе, то смог бы лучше понимать любовь, глядя на тебя. Ты очень важен. Благодаря тебе я теперь знаю наверняка, что за пределами катка тоже есть ценное и нужное. Я доверяю тебе, Марк, доверяю во всём, что ты захочешь мне показать и чему пожелаешь меня научить. Ты всегда ярче всех, кого я знаю — и мне кажется, я бы любил тебя, если бы только умел.

У Марка в который уже раз за вечер разбивается сердце; это слишком много, он бы, наверное, уже не вынес, если бы не эти последние слова Жени, ради которых всё, что угодно, стоит вытерпеть.

— Это самое потрясающее признание в любви на свете, — растроганно, на грани слёз шепчет Марк. И обвивает руками плечи Жени, тянет к себе: — Иди сюда. Побудь со мной.

Женя послушно наклоняется к лицу Марка и позволяет коснуться губами тонких губ. Более того, он охотно отвечает на поцелуй, набрасывается на губы Марка с той же честностью, с какой на льду — на квады, и даже делает больно. Марку приходится его немного притормозить. Он ласково гладит Женю по щеке и уговаривает: — Мягче, Жень. Мы не воюем. Смысл в том, чтобы было приятно. Не вгрызайся так, я не убегу. Попробуй нежнее это делать, ладно?

В зелёных глазах напротив — ни тени обиды, только сосредоточенное внимание.

— Делать так же, как делаешь ты? Так будет лучше? — уточняет Женя. Марк кивает — и почти сразу же выясняется, что когда у Жени есть наглядный пример для подражания, дело идёт на лад куда проворнее. Женя быстро подхватывает движения губ и языка Марка, улавливает и нежность, и неторопливый ритм, и поцелуй из неловкого становится очень настоящим, жарким и вязким. И это Женя только послушно позволяет себя вести и направлять. Марк думает, что он бы умер вот прямо сейчас, прояви Женя дополнительно напор и инициативу.

И сам приближает свою гибель, когда тянет Женину ладонь себе на колено.

— Потрогай меня, — просит Марк между поцелуями, густо заливаясь краской от того, как развязно это звучит, и каким горячим кажется совсем простое прикосновение к колену. Жене же как будто всё звучит нормально; он едва заметно кивает и слушается. Крепче сжимает пальцы на колене Марка, медленно ведёт вверх по бедру. Он делает всё очень чутко, будто (а может, и не будто) следит за реакцией и готов в любой момент перестать. Прикосновения неумелые, даже робкие — но Марк сейчас в таком взведённом состоянии, что его плавит в принципе от того, что эти прикосновения есть и не снятся, что Женины пальцы несмело взбираются вверх по его бедру и это наяву. Марк теснее вжимается в Женю, глубже толкается языком в податливый рот и чуть слышно всхлипывает от наслаждения.

Он думает, что сильнее сходить с ума от прикосновений невозможно — а потом ладонь Жени оказывается у него на горле. Не давит, не душит, просто осторожно прижимается, словно ощупывая, как в горле образуется сладкий, полный удовольствия звук. Марка обжигает, коротит, это осторожное изучающее касание волнует его в разы сильнее. Он теряет остатки сдержанности (от неё и так оставались одни ошмётки, было бы что терять) — и перебрасывает ногу через колени Жени, седлая его бёдра.

— Ты хотел изучать меня? Так вот он я. Изучай, пожалуйста, — горячо шепчет Марк. Расстёгивает олимпийку, сбрасывает её с плеч и снова тянется к Жениным губам, целует, захлёбываясь от горячего предвкушения. Пальцы Жени скользяще проходятся по рукам Марка, от запястий к плечам, легко, почти невесомо оглаживают плечи и грудь сквозь футболку. Он прикасается всё так же почти робко, словно едва знакомится с телом Марка — а Марку и этого хватает, чтобы исходить на восторженную, возбуждённую дрожь. И дрожь только нарастает по мере того, как смелеет Женя. Его пальцы прижимаются крепче, прикосновения наполняются весом. Марка колотит в его руках; Марк ёрзает у Жени на коленях и снова сладко всхлипывает, вылизывая кажущийся прохладным рот.

— Ты дрожишь, — тихо замечает Женя с какой-то странной интонацией. Марку в какой-то момент кажется, что она чуть ли не виноватая, и он яростно мотает головой.

— Всё хорошо, всё отлично, продолжай, — торопливо и настойчиво шепчет Марк. А через несколько мгновений захлёбывается собственным шёпотом, потому что Женя на пробу проскальзывает пальцами под футболку, с лёгким нажимом гладит кожу на пояснице. Марк сбивается на жалобный скулёж и спешит выпутаться из футболки. Пока он над головой возится с рукавами, Женя целует его в шею. Он, кажется, просто повторяет то, что запомнил из движений Марка, но от этого знания не становится легче. Ласковые губы скользят по коже чуть влажным теплом, принося болезненное удовольствие; Марк роняет футболку и цепляется за Женины плечи, задыхаясь.

— Никому не говори, что я возбудился, когда меня целовал андроид. Осудят страшнее, чем за гейство, — неловко шепчет он. И осторожно ловит ладонь Жени, направляет её ниже, вдоль по животу и ниже, к кромке тренировочных штанов. — Жень, ты не против… приласкать меня ещё?

Женя неторопливо опускается от шеи к ключицам, выясняя, что ещё его губы могут сделать Марку. И доверчиво выдыхает между поцелуями: — Не против. Что тебе хочется, чтобы я сделал? Направляй меня.

Марк с ума сходит и от слов этих, и от того, как Женя легко позволяет направлять свою ладонь. Как послушно обхватывает пальцами напряжённую плоть и подхватывает навязываемый Марком темп. Это похоже на рай — и жаль, что после этого всё происходит как-то скомканно. Марк быстро срывается, торопливо толкаясь Жене в ладонь, стонет и вскрикивает, прижимается к Жене в сладкой судороге. И даже забывает устыдиться того, как недолго продержался под неловкими ласками.

— Я запомню это, — негромко говорит Женя. В его голосе впервые так отчётливо звучит улыбка, когда он обнимает Марка и мягко гладит по спине. — Я запомню тебя… таким.

— Развратным? — слабо шутит Марк. И уютнее устраивается в руках Жени, опускает голову ему на плечо, планируя в ближайшие полчаса минимум вообще не шевелиться и от Жени не отрываться. — Изучать меня в состоянии посткоитальных обнимашек ты тоже планируешь?

— Обязательно, — чуть строго говорит Женя. И вдруг — Марк улавливает это движение краем глаза и весь смущённо покрывается пунцовыми пятнами, — поднимает испачканную ладонь к лицу и пробует белёсые капли на язык.

— Ты невозможное создание, — шепчет Марк и спешит вытереть Женину ладонь краем покрывала, пока Жене в голову не пришло попробовать ещё. — Вот что ты вытворяешь? Неужели это тоже обязательно?

— Конечно. Глупо думать, что моя база знаний о тебе может быть полна без знания о том, какой ты на вкус, — серьёзно отвечает Женя. И убийственно добавляет: — И кстати, я не распробовал. Ты же помнишь, что я вечно на ингибиторах и мало что чувствую? Придётся провести ещё пробу или даже серию проб. Я изучу матчасть к следующему разу, чтобы тебе больше не пришлось направлять меня, как слепого котёнка.

Марк краснеет ещё гуще, хотя он и так в краске смущения по уши.

— Ну, это в следующий раз. Сегодня будем доучивать тебя поцелуям, — объявляет он. И накрывает губы Жени губами, втягивая его в неторопливый ленивый поцелуй. А потом в следующий, и в ещё один, и отрываться от Жени не собирается, пока губы не отвалятся. Тем более, что Женя отвечает с энтузиазмом, ему по-прежнему интересно изучать то ли Марка, то ли поцелуи, то ли всё вместе, и получается у него от поцелуя к поцелую всё лучше и лучше.

Марк с лёгким трепетом думает о том, что за матчасть Женя наизучает, предоставленный самому себе. Но уверен, что скучать в следующую встречу ему не придётся.

И как будто совсем уже стёрлись следы страшных мучений во время минувших соревнований. Это главное.