chaotic neutral // B-side (1/2)

Стабильность системы: 93,3%

Показатель просел за сутки почти на пять процентов. Колебания возросли двадцатикратно. Если сейчас отдать эти данные штабу, вероятнее всего, технические специалисты нарекут их катастрофой и во избежание сбоев отформатируют память под ноль. Как минимум чтобы перестраховаться; как максимум — потому что у них действительно есть на то некоторые основания.

Конфликтующие файлы подготовлены к удалению

Он отключил автоматическое удаление конфликтующих файлов сегодня вечером, перед тем, как запустить калибровку. Ему ещё до калибровки было очевидно, что цифры критически возрастут. Что при таких отклонениях от нормы низкий приоритет к удалению, присвоенный отдельным файлам памяти, будет игнорироваться. С такими показателями — при автоматической калибровке он не сможет сдержать данное Марку обещание, потому что никакая защита не сохранит воспоминаний о нём. Только если в первую очередь удалить сегодняшний вечер как самый конфликтный файл.

Женя не намерен этого делать. В сегодняшнем вечере много ценных данных, утратить которые будет бессмысленным расточительством. Помимо липнущего к коже холода, приглушённого до лёгкой прохлады, помимо вкуса азиатских соусов, от которых на языке остались только эхо соли и острого перца, в сегодняшнем вечере есть несмелый уговор с Марком. Есть робкое, почти невесомое касание чуть тёплых губ — Женя мысленно умножает его в несколько раз и пытается представить себе, с каким жаром на самом деле эти губы скользили по его щеке.

У него глубокие претензии к собственной системе. К ограничению, прописанному невесть зачем каким-то ревнителем традиционных ценностей. Женя один за другим просматривает конфликтующие файлы и так же один за другим их пропускает, откладывая до следующей калибровки. Перед ним снова мелькает лицо Марка, то опечаленное, то полное надежды.

Можно, я поцелую тебя на прощание?

Невыносимый скрипт срабатывает даже сейчас, реагируя только на тень Марка. Если бы внутри вспыхивал свет, он был бы красный, цвета тревоги, и мысли стягивает жёстким отрицанием. Всего на миг; потом триггерящая фраза затихает, и отрицание уходит вместе с ней.

Этот файл Женя прокручивает ещё несколько раз, пытаясь уловить, где именно среди долгих строк кода прячется тот крохотный отрывок, который заставляет его каменеть с резким «нет» на губах. Он, по меньшей мере, имеет право на то, чтобы это было его личное «нет», а не «нет» какого-то неизвестного программиста. Но эхо отрицания всё слабее, реакция на запись совсем не такая, как на живые слова. По нему уже совсем не выловить отрывок кода, который запускает несгибаемый триггер. Женя вынужденно пропускает и этот файл. Он обязательно разберётся с этим однажды.

Он может быть большим, чем машина для прыжков на льду, и сияющие глаза Марка тому доказательство. Может быть чем-то ещё. Его мозг представляет собой мощнейший процессор, с помощью которого можно легко высчитывать сложнейшие задачи; человеческая гибкая смекалка, помноженная на возможности компьютерных мощностей. И всё это федерация предлагает использовать только для того, чтобы всегда чётко делать прыжок с нужного ребра.

На утренней тренировке Женя дисциплинированно исполняет все прыжки; он даже не очень о них думает. Алгоритм механически знает, когда уйти на глубокое наружное ребро, когда и с какой силой оттолкнуться зубцом, нужно просто его не сбивать. Знает и короткую, и произвольную до последнего движения, быстро запоминает все изменения. Это даже как-то…

Неинтересно? Скучно? Нечестно? Женя не уверен, какое слово выбрать для смутно неуютного чувства, царапающего рёбра изнутри.

Потом Алексею Николаевичу звонят, и тренировка в одночасье перестаёт казаться скучной. Женя следит за ним от противоположного бортика, считывая разом изменившееся выражение лица: высоко вздёрнувшиеся брови, перерезавшие лоб глубокие морщины. Дальше не пускает маска, но можно самостоятельно достроить заломленные углы рта и упрямо сжавшиеся челюсти. В трубке наверняка говорят что-то императивное и неприятное. Три процента на чудо, но чудес не бывает. Какое-то время Алексей Николаевич спорит и рубит воздух ладонью; потом его словно прокалывают длинной иглой — он чуть оседает, будто бы становясь меньше ростом. И жестом подзывает Женю.

— Тогда дайте ему команду сами, — устало роняет он перед тем, как протянуть трубку Жене.

В трубке — бодрый голос спортивного чиновника. Женя не помнит имени, он давно удалил его в ходе калибровок как мусор, помнит только, что этому голосу соответствует заоблачный уровень административных прав. Голос патриотично вещает о чести страны, которую надо отстаивать на спортивной арене. Об острой необходимости выбить на этом этапе минимум серебро и второе место в финале Гран-при. О том, что нужно усложнять прокат технически, а следовательно, насыщать его старшими квадами — с этого места Женя перестаёт слушать, все дальнейшие слова он сразу же удаляет из принципа, потому что это бессмысленно и чушь. Старшие квады здесь не помогут: их нужно долго накатывать, а они не накатаны. Они обрушивают всю картину предстоящих прокатов, у Жени в голове сходит сокрушительная лавина из цифр и расчётов, погребающая под собой шансы на вменяемое место на этапе. Он пытается возразить, заговорить об отсутствии смысла — его обрывают бескомпромиссным исполняй, от которого каменеют все мышцы.

Он набит триггерами, каждый из которых очень легко привести в действие, если знать, как. И ничего не может с этим поделать.

В ухо ноют короткие гудки. Женя медленно возвращает трубку Алексею Николаевичу. У него под черепом продолжают осыпаться цифры, и уже не только прокат угрожает полететь к чертям, и снова приходят вспышки. Красный — цвет тревоги.

— Стабильность лутца на выезде — около тридцати процентов. Стабильность флипа — чуть больше двадцати процентов, — вслух говорит Женя. — И будет понижаться сейчас на тренировках. Их бессмысленно в такой момент вставлять в прокат. Они подорвут техническую оценку, а не увеличат её. — В поисках вариантов он вцепляется взглядом в Алексея Николаевича. — Отмените эту команду. Пожалуйста. Вы же понимаете, что она только навредит.

— Отменить спущенную сверху команду? Мне для этого никакого уровня доступа не хватит, — невесело усмехается Алексей Николаевич. И неожиданно ободряюще похлопывает Женю по плечу: — Ничего. Переживём. Один турнир завалить не страшно, турниры в сезоне ещё будут, и поважнее. А наверху, может, думать начнут перед тем, как командами разбрасываться. Ты, главное, постарайся не убиться.

— Меня спишут, если я завалю турнир, — настаивает Женя. Чувство, которое тяжело наваливается на горло, он однозначно идентифицирует как тяготеющий к панике страх. — Меня запускали как проект для того, чтобы я не ошибался. Зачем я буду нужен, если не смогу выполнять свою функцию? Давайте я перепишу ваши права доступа, а вы отмените эту команду. Пожалуйста.

— Ты в курсе, что твоё стремление постоянно влезть в собственную голову и что-нибудь там переписать здорово пугает? — замечает Алексей Николаевич.

— Я не виноват, что она так неумно написана, — защищается Женя. Тот факт, что у кого-то, кто не особо вникает в процесс, есть возможность задать курс действий, да так, чтобы его никто даже скорректировать или отменить не мог, пробивает очередное дно нерациональности и бессмысленности. — Нужно её как-то исправлять. Очевидно, что я больше всех в этом заинтересован.

— Поди тебя ещё разбери, исправляешь ты или разламываешь, — ворчит Алексей Николаевич. И твёрдо запрещает: — Никаких переписываний прав. Оставь свою голову в покое. Думай, как не убиться, а списать тебя из-за этого этапа я не позволю. Не твоя вина, что жажда медалей для отчётности не состыкована со здравым смыслом.

Женя старательно распараллеливает у себя в голове задачи «прыгать вопиюще нестабильные квады» и «не убиться». Распараллеливаются отвратительно. Несколько раз Женя падает с флипа — статистика по этому прыжку закономерно начинает ползти вниз, — потом пробует вернуть себя в рабочий ритм давно знакомым сальховом и срывает и его тоже.

Вот это уже не закономерно. Женя отъезжает к бортику, уступая лёд другим спортсменам, и прямо на катке запускает внеочередную калибровку.

Цифры продолжают рушиться.

Стабильность системы: 67,2%

Какой разрушительный эффект имеет конфликтующий файл, когда он установлен в качестве основной задачи. Женя уверен, что он абсолютно точно почувствовал бы что-то, очень близкое к удовольствию, если бы мог эту задачу удалить точно так же, как сопутствовавшую ей мотивирующую речь. Но не может, и поэтому его неотрывно грызёт тень раздражения. Задача, идущая сразу за основной и поставленная Алексеем Николаевичем — не убиться, — не помогает, противореча техническому заданию, требующему расшибиться в лепёшку, а выгрызть все доступные баллы. Вот её как раз удалить можно, но она, в отличие от основной, разумна. В ней есть хоть какая-то дальновидность и расчётливость. Алексею Николаевичу точно так же очевидно, что от старших квадов сейчас будет больше вреда, чем пользы, и он пытается хотя бы минимизировать вред. Но удаление его задачи даст дополнительно около десяти процентов стабильности; когда система начинает вот так держаться на честном слове, потому что конфликтующая основная задача понемногу подрывает её изнутри, каждый дополнительный процент стабильности важен, помогая выиграть время.

Он может выиграть ещё семь-десять процентов, если удалит Марка.

Это решение выглядит самым рациональным — но, вопреки логике, самым неприятным. Сама мысль об этом вызывает лишний конфликт: у Жени в памяти до сих пор ещё сидит обещание сохранить эти воспоминания. Он вцепляется в бортик обеими руками и считает, насколько ему необходимы лишние семь процентов стабильности.

Может ли он позволить себе обойтись без них, пока не закончится этап? После этапа основная конфликтующая задача перестанет иметь какой-либо приоритет, и её можно будет преспокойно удалить, как и значительную часть связанных с ней файлов, но перед этим нужно ещё пережить два проката так, чтобы система не рассыпалась на куски…

За плечом вдруг возникает Марк, словно почувствовав, что Женя сейчас думает о нём.

— Привет, — говорит он. И легко-легко, почти невесомо трогает за локоть: — В чём дело? Что с лицом? Выглядишь… не знаю, насколько уместно применять к тебе слово «встревоженный», но я бы сказал, что ты выглядишь встревоженным. Да, пожалуй, так. На себя не похож. Ты спокойный всегда, а сейчас… ну, как будто немножко убивать хочешь. Что-то случилось?

Когда Женя мысленно разворачивает перед глазами отчёт со списком проблем, подходящих в качестве ответа на вопрос «что случилось», ему кажется, что и начинать эту пространную речь бессмысленно. Простыня как она есть. Но и оставлять Марка, терпеливо и преданно ждущего, совсем без ответа, нельзя. Невежливо это, что ли.

— Федра дала команду пробиваться в финал Гран-При любыми способами, — говорит Женя, выбирая из всего списка наиболее подходящую и всеобъемлющую строку. — Есть ли у меня такие способы? Нет. Должен ли я их изобрести к завтрашним прокатам? Да.

Марк глядит на него с сочувствием.

— И отказаться ты не можешь, да? — тихо спрашивает он. — У тебя же процессор, они на нём… как кнопку нажимают, да?