Лондон / август 2000-го / настоящее (1/2)

Никогда еще простое человеческое счастье не казалось таким близким, как в этот вечер: когда Джинни ждала Блейза в их месте, мысленно прощалась с ветхими домами Косого переулка, бесконечными стирками одной и той же рубашки и всей проклятой Британией в целом. Она решила, что убежит с ним, около двух недель назад, спустя еще несколько дней после громкой ссоры и не менее громкой близости на сухой траве у Бристольского залива. Спустя несколько дней после признания в нужности и осознания потребности не оставаться наедине с последствиями своих героических двух лет сопротивления.

Они не обсуждали это прямо, ни разу не говорили о том, что произойдет после полудня двадцать девятого августа, но оно витало в воздухе априорной истиной: ровно в двенадцать Гермиона Грейнджер произнесет свое сложное и древнее заклинание, связь Пожирателей смерти с Хозяином будет разорвана, а все основные силы подпольщиков и тех, кого удалось стянуть в пригород, нападут на Министерство. А дальше их идеальный план предполагал две возможные концовки: Гарри убьет Лорда, теперь уже окончательно, пока мракоборцы не будут слышать призыв своего повелителя, или же Гарри сгинет, пытаясь это сделать, а сопротивление будет окончательно разгромлено. Джиневре потребовалось несколько вечеров терзаний совести и оргазмов с Забини, чтобы понять — их обоих уже след простынет в Лондоне, когда исход станет ясен. По крайней мере, должен простыть.

Она честно признавалась себе, что почивать на лаврах было бы охуительно приятно: у Джин слюнки начинали течь, когда она представляла, сколько дверей будут открыты перед лидером немногих сражающихся бунтарей. Перед ней — бесстрашной бестией Гриффиндора — так долго разыскиваемой и такой ненавистной всем темным магическим сообществом. Но в этой новой и прекрасной сытой жизни вчерашнего бедного ребенка не будет место её сомнительной интрижке с носителем Черной метки. Не будет места для того, кто стал причиной её столь тесного участия в планировании всей этой операции (разумеется, важно иметь доступ ко всей информации, чтобы знать: в какую секунду ей предстоит забрать Забини из всего этого дерьма).

Она не понимала загадочного взгляда Блейза в тот момент, когда она назвала ему точное время, но надеялась, что какие бы планы не строились в карих глазах напротив, они совпадали с её собственными.

И вот теперь, стоя без одежды у заколоченной ставни, она сжимала его руку и не понимала, что должна сказать. А что он скажет? Что он сделает? Бросится обратно к своим драгоценным слизеринцам, чтобы переживать потерю рядом с ними? Или хладнокровно останется?

Драко Малфой не значил для неё совершенно ничего, но был дорог Блейзу в каком-то извращенном салазарском смысле. Джинни знала, что был. Она сама так беспросветно свыклась с мыслями о неизбежной гибели того или иного соратника, товарища и друга — а иногда и всех сразу — что врожденной человеческой эмпатии хватило только на сопереживающий взгляд и фирменные «все будет хорошо» объятия. Забини, как оказалось, и не просил большего, только сгреб её в свои руки и бросил злосчастную бумажку на пыльный пол.

Он прижимал её к себе так крепко, как будто с лишением одного из органов чувств в одночасье начал выше ценить другой. Джин уже видела такое на залитых кровью простынях в их старом штабе: волшебники, ослепленные режущими или жалящими чарами, цеплялись за свой слух и осязание так, как никто не цеплялся.

Значит ли эта неожиданная параллель, что он не исчезнет?

— Послушай меня, Уизли, — выдохнули ей прямо в макушку, — Мы с тобой уходим. Мы уходим сейчас.

Забини не мог видеть округлившихся глаз и проступивших слез то ли радости, то ли безумия, как не мог видеть и задрожавших губ. Тихий шепот «я не понимаю, о чем ты» прервала встряска его ладоней, и Джинни уже смотрела ему прямо в душу. Или что там отражают зрачки?

— Ты же не просто так это все... блять, — интонация Блейза не смогла бы выдать его настоящих чувств даже под страхом смерти, так много сейчас было скрещено в этом голосе, — Ты же не просто так во все это влезла? Ты сказала, что ради меня, рыжая. Так вот ради нас. Уходим.

Джинни решительно ничего не понимала. Они не могут, они должны ждать. Он должен скорбеть. Она должна попрощаться. Её ведь ждут? А с Блейзом они должны не сговариваясь найти друг друга после совершенного заклинания Гермионы во всей этой ужасной суматохе. Как завещали все те тошнотворные романтические новеллы из детства, должны взяться за руки и уйти в закат. Но все это — не сегодня. Не может же он вот просто так, на эмоциях, перечеркнуть долгую и скрупулёзную осторожность?

— Это из-за Малфоя? — Джин попыталась еще раз приблизиться и обнять, но Забини не позволил, и она затараторила, не разрывая зрительный контакт и царапая сосками его торс, — Блейз, ты должен мыслить здраво. Я знаю, что сложно. Знаю, что хочется бросить все и убежать куда-то от боли. Но мы не можем, тебя выследят при пересечении границы. Тебя найдут по ней...

Она кивнула на татуировку, хищно подмигивающую с его предплечья. Блейз, кажется, совсем не слушал. Ураган смешанных злости, обиды и грусти растворялся в решимости, единой маской застлавшей смуглое лицо.

— Никто меня не найдет, — теперь он говорил спокойно, — Ты знала, что я попрошу тебя об этом завтра, и сама бы попросила. Но уходим мы сейчас. Сейчас ты оденешься, внимательно меня выслушаешь, и даже в худшем случае, уже через два часа нас с тобой здесь не будет. Я отвезу тебя на берег Неаполитанского залива, поселю в своем доме и ты будешь нудеть мне на ухо рассказами о всей маггловской дряни, что ты узнала от отца. По вечерам я буду спускаться в семейный погреб за старым вином, которого ты в жизни не пробовала, и мы переждем всю бурю там, в геометрической прогрессии увеличивая число твоих ужасно бледных веснушек. Когда все уляжется, мы исколесим весь мир, будем сраться уже не из-за чёртовых битв, а из-за цвета гобеленов в гостиной. Я тебе обещаю, Уизли, будет целая жизнь впереди, и она будет такой же ненормальной, как наш не самый дивный союз. А сейчас одевайся.

Блейз отошел от неё на пару шагов, закончив свою пламенную речь, и у Джин земля начала уходить испод ног. Она мечтала об этом в своих самых дурацких фантазиях, вырывала у собственного воображения куски незапятнанного мраком будущего и настырно красила их в цвет океана и солнца, надеясь, что сбудется. Но оно должно было сбыться не так. Не когда тело лучшего друга того, кто всё это яростно обещает, еще не остыло, а сам он явно спятил. Не мог же Блейз выжить из ума за прошедшие пять минут? Точно не мог.

Все эмоции, видимо, попеременно отразились на её лице, потому что Забини снова приблизился, переходя на умоляющий шепот.

— Пожалуйста, Уизли, хотя бы сейчас без твоего упрямства.

Без её упрямства? Как он себе это представляет? У них есть подобие плана... его нужно придерживаться.

— Никто никуда не пойдет, — Джин старалась выдохнуть и не позволять нарастающей истерике подняться в груди. Хоть один из них должен оставаться в здравом уме, — Все должно быть, как запланировано: ты останешься здесь, пока я вернусь на окраину и подсоблю ребятам. Нужно сделать последние приготовления, чтобы завтра все прошло хорошо и вас с Сам-Знаешь-Кем разделило, а только потом....

— Мы уходим сейчас.

— Твою мать, Забини, это просто самоубийство! Как ты пересечешь границу с меткой? Как, блять? — голос предательски дрожал, пока Блейз тяжело вздыхал. У Джин было ощущение, что они разговаривали сквозь кирпичную кладку. А еще она вдруг осознала, что они ругаются голые не в первый раз: со стороны, наверное, выглядит смешно.

— Не очень просто, но выполнимо, если ты поможешь, — он с нежностью обвел её взглядом и заправил выбившиеся рыжие пряди за уши. Сильные руки огладили плечи, — Посмотри на меня, ну посмотри. Я в себе. Я все объясню.

— Так пора бы тебе уже начать, потому что я ничерта не понимаю, — у Джиневры начинала кружиться голова. Слишком много вмещал её хрупкий разум за последний месяц, и слишком обидными были попытки пробиться через толстую стену и клещами вытянуть из него объяснение. Почему он так невозмутим? Почему со всей этой невозмутимостью он предлагает безумие?

— По порядку, Уизли. Во-первых, я успею оплакать мертвых. Позже. Хочу позаботиться о живых.

Блейз запустил пальцы в огненную копну.

— Во-вторых... Джин, одевайся и возьми свою палочку.

Насколько далеко может простираться доверие? Джинни, кажется, убеждалась в его бесконечности. Иначе зачем она послушалась? По какой причине подошла к прилавку, нырнула в свою тельняшку и еще несколько минут наблюдала за тем, как Пожиратель смерти застегивает пуговицы на штанах?

Безумно хотелось зажмуриться и провалиться, но она только подожгла самокрутку, отстраненным и вымученным взглядом рассматривая своего, кажется, слетевшего с катушек Забини. А ей-то всегда казалось, что двинутая здесь она.

— Твоя рубашка... — Джин уже обреченно выдохнула дым, и никотин наконец подарил так отчаянно нужное сейчас успокоение. Ненадолго.

— Она будет мешать, — Блейз подошел к ней вплотную и еще раз дотронулся до прядей, спадающих на спрятанную под тканью грудь, — Ты правда настолько мне веришь?

Джинни не сразу смогла произнести ответ. Она понятия не имела, что он собирался сделать, как собирался обеспечить им обоим задуманное исчезновение со всех радаров, и не является ли все это бредом сумасшедшего. Правда настолько?

Младшая наследница семейства Уизли почувствовала невесомый поцелуй на кончике носа. Забини попробовал улыбнуться, и в сердце защемило от распирающей тоски. Она не знала, откуда взялось это ощущение, но в эту секунду накрывшая горечь поглотила все возможные и невозможные сомнения целиком и полностью. Вот оно: то, что она будет чувствовать без него. Тоска и одиночество. Все рассыплется и развалится, поэтому да — она бы и в ад пошла, благо в текущих обстоятельствах до него недалеко.

— Да, настолько.

— Хорошо. В-третьих, ты сдерешь с моей руки кожу.

***</p>

Джинни пережила мерзкий ритуал на удивление легко — возможно потому, что уставшие от вываленной информации мысли были уже не способы связываться в эмоции, а пары отрезанных участков чужого тела было мало, чтобы взбудоражить её разум. Выражение «всякого насмотрелась» в этом случае имело самое прямо значение. В перерывах между соскабливанием черно-зеленой плоти с темной руки Блейза, она временами подумывала о том, как долго придется с ним не разговаривать, чтобы хоть сколько-нибудь возместить собственный моральный ущерб от его длительного вранья. Технически, конечно, враньем это назвать нельзя — она никогда не спрашивала его напрямую, не запрятан ли в его фамильной родословной эдакий секрет, который позволил бы в одночасье покинуть ряды верных слуг своего Лорда. Действительно, что за странный вопрос, да ей бы и в голову не пришло. Сука, запрятан.