около-Лондон / апрель 2000-го / прошлое (1/2)

Где ты была, Джин? Куда ты пропадаешь, Джин? Ну зачем тебе шататься по окраине так часто? — Джинни шумно выдохнула, в очередной раз пытаясь придумать следующие десять отговорок в надежде, что их хватит на предстоящие сто десять вопросов. Часы давно перевалили за половину второго, и вряд ли её задержка на черной барахолке останется незамеченной. В это раз она и правда выходила исключительно в стратегических целях, осматривая все ближайшие точки сбыта полезных засушенных растений и контрабандной муки, но кому это объяснишь. Она опустилась на высохшую траву рядом с железнодорожными рельсами, не торопясь снимать заклятье для отвода глаз с небольшого холма поблизости, служившего очередной ночлежкой. С тех пор, как стало окончательно ясно, что любое пристанище — недолговечное, она перестала пытаться называть его домом.

Нужно было опять выдумать оправдание. Не могла же она столько времени молчать, а теперь ответить Дину «сегодня я правда была занята, но почти всегда, когда ты спрашиваешь, я прихожу после того как ложилась под Пожирателя смерти.» Нет, точно не могла. Каждый раз хотела, Годрик ей свидетель, но не могла.

Около пяти недель (не)случайных встреч, с которыми она почти смирилась и мысленно включила в свое расписание, тянулись невероятно долго, и это не могло не радовать, если уж совсем на чистоту. Сумасбродная идея переспать, родившаяся в её голове в квартире бывшего слизеринца в прохладном начале марта и правда больше не повторялась — зато повторялась в широчайшем списке других мест, совершенно для этого непригодных. Поначалу она даже пыталась себя отговорить, убедить собственных демонов перестать приходить к ней в облике чертовски привлекательного ублюдка посреди ночи, уняться, наконец, и прекратить мучить её и без того вечно вымотанное тело совсем не благородными желаниями. Нихера у неё, конечно же, не вышло. Демоны продолжали оставаться на месте, член Забини продолжал оказываться в ней с завидной регулярностью.

В их первый раз она толком не понимала, что делает — отдавалась внутреннему желанию и плевать, покажется ли она нелепой, неопытной или плохой любовницей. Было неприлично хорошо, настолько, что оно перебило и вытеснило все возможные дурные воспоминания о том, как она лишилась своей драгоценной невинности. Джин не могла больше забыть то самое ощущение, поселившееся внутри, когда она кончала под Забини в его широкой кровати: чувство невесомости. Не было тогда ни одной проблемы, волновавшей её сильнее, чем страх больше никогда это не испытать. Она не говорила Блейзу, но с тех пор гриффиндорка непрерывно сравнивала любое свое состояние именно с этим, и все, абсолютно все, было ужасающе хуже.

Поэтому раз не получалось и не хотелось прекращать, Джинни усердно и с упорством истинной гриффиндорки искала плюсы в своей новообретенной потребности: Блейз был умен, в меру обходителен в их короткие разговоры, совсем не обходителен в близости, изредка приносил ей весьма приятное вино, чуть чаще вкусный ужин, о котором она могла только мечтать в их новом укрытии прямо под носом у нового магического правительства. Чего еще можно хотеть в разгар этой блядской войны?

Расположить новый штаб на стыке двух железных дорог у самого въезда в столицу сначала казалось сомнительной авантюрой, но с одной стороны — что им вообще осталось терять, а с другой — сразу после налета на Шеффилд они узнали, что Манчестерские подпольщики молчали не просто так. Их тоже нашли, и всем оставшимся там членам сопротивления пришлось бежать в Ирландию. Ли передал им послание уже под ночь в тот самый день, когда очередное безопасное место было уничтожено вместе с её собственным гриффиндорским честолюбием. Правда, знать об этом всем остальным было не обязательно.

Получалось, что дорога шеффилдских выживших вела либо прямиком в ад, либо из страны. За бесконечным количеством выкуренных самокруток где-то в чаще Гвидирского леса, они дружно выбрали первое.

Джин помнила, как Томас расплакался, Патил долго не разжимала своих объятий, а Финниган таращился, не веря собственным глазам, когда она отыскала их небольшой лагерь среди деревьев. Вслед за поутихшей радостью их, казалось бы, обреченной на провал встречи, пришли вопросы: как спаслась, куда убежала, сколько убила, что с картой. Сначала невинные, потом настойчивые. Она была к ним готова, ко всем кроме одного — откуда взялся блядский засос на шее. Когда Дин спросил прямо в лоб, Джинни не сразу нашлась с объяснением. «Ты все еще с нами?» — сорвалось тогда с его губ, такое простое и чертовски сложное уточнение. «Да, с вами» — ответила Джинни, и кудрявая голова товарища молча кивнула в знак того, что он верит и больше не спросит. Конечно же она с ними. Конечно же она ни с кем. Но Дин Томас — не Блейз Забини, он не поймет это катастрофическое одиночество и кризис идентичностей. Ей и самой тогда не было ясно. Вроде бы воля по-прежнему верна Ордену, а вот тело уже не верно Гарри.

Джинни предпочитала не думать об этом и вовсе притвориться, что никогда не примеряла белое платье, в бегах не соглашалась стать женой Избранного мальчика и в слезах не умоляла взять её с собой на их невероятную миссию. Проще было понимать все это как большую ошибку, как будто просто не суждено. Ведь неспроста за два дня до их с Гарри свадьбы временный дом в Королевских лесах сдали Пожирателям. Платье сгорело (хотя вот его как раз было совсем не жалко), она сама чуть не отправилась на плаху вслед за семьей, а слова «я должен это остановить» и мягкое «прости меня» въелись в память намертво. Сам жених снял кольцо и исчез, оставив за собой только редкие послания, а потом и вовсе только шлейф мутных вырезок из мировых газет. Тогда внутри неё оборвалось нечто так и не начавшееся. Они ведь даже ничего не успели, им не дали ни единого шанса попробовать, и в глубине души Джинни даже радовалась тому, что в груди болело сильно, но недолго. С тех пор Джинни прокручивала эти события в голове так часто, что они зациклились и надоели. В конце концов, ей было всего шестнадцать, какое там замуж.

Она хотела найти всех троих, правда хотела. Отчаянно цеплялась за любые слухи, убеждала себя, что светлая победа однажды точно наступит и медленно терялась в этой вере. Тихо сходила с ума, пытаясь не разочароваться в том, что все это ради чего-то очень важного, что убивает и теряет часть собственной человечности с каждой отнятой жизнью во имя добра, пока не забыла, в чем это самое добро заключается.

Самый первый выпад Забини, поставивший под сомнение её единственный моральный ориентир, еще не утонувший в собственной каше в голове, практически не закрепился в сознании, вытесненный последовавшими за ним поцелуями и еще Мерлин знает чем. Но Блейз не сдавался: каждую их встречу он уверенно расшатывал болты и гайки в массивной конструкции её идеалов. Поначалу было не заметно, зато теперь она уже не могла так же уверенно ответить на вопросы о том, чем все это закончится, готова ли она умереть за призрачный Орден Феникса и не насрать ли ей в самом деле. Разум отчаянно просил не сдаваться, не вестись, не отрекаться, а вот тело, получившее доступ к неограниченной блажи, настойчиво твердило обратное.

В одну из таких ночей, когда они лежали все еще голые и уставшие на полу какого-то богом забытого книжного магазина в маггловском квартале, Забини долго рассказывал про семейные владения на юге Италии, про красивые виллы и белые колонны, про солнце, обжигающее кожу и про соленый ветер сквозь пальцы протянутых рук. Он всегда говорил, что она гораздо свободнее, чем он сам. Что она может пропасть, потому что враг итак давно списал её со счетов, рассчитывая на то, что рано или поздно в неё все-таки прилетит шальная Авада. Он искусно описывал жизнь, которой у неё никогда не было и не будет, прежде чем ввернуть свое коронное «столько всего в этом мире, а ты выбрала сдохнуть молодой». Джинни тогда лежала у него на плече, придумывая очередной изящный способ свалить, чувствовала себя неприлично довольной и радовалась тому, что не стала миссис Поттер. Джиневра Поттер должна была бы оставаться вечно преданной, ждущей и благородной, а Джинни Уизли могла позволить себе безумства, будь то суицидальная кровавая битва или член Забини во рту. Кто бы мог подумать, что заменой страстей на войне окажется страсть в постели. Это фиаско она приняла как-то слишком легко, впервые в жизни смирившись с поражением и даже не расстроившись на этот счет. Щелкнувшая в голове потребность чувствовать, жить наконец-то не только вспышками проклятий, набирала обороты с каждым днем, увеличивая груз вины перед друзьями и объемы потребляемого табака.

Сегодня его оказалось даже слишком много, и когда Джинни закончила еще один раунд тщательных раскопок в собственной голове, эта самая голова уже порядком кружилась. Затушив горящие листья, обтянутые тонким слоем низкосортной бумаги, она наконец решилась пройти сквозь магические барьеры. Проход под холм напоминал хоббичью нору из тех книг, что читали ей в детстве. Изнутри все выглядело точно так, как и на каждом новом месте, только сегодня в помещении без окон было непривычно жарко. Она вдруг сморщилась от резкого запаха гари, ударившего в нос, и закашлялась.

— Джин! Ты очень вовремя, мы решили устроить праздник, с утра раздобыли немного мяса. Хочешь? — Симус смотрел настолько счастливым взглядом, что у гриффиндорки неприятно стянуло кожу лица. Вокруг него собралась кучка друзей, сжимающих в руках по жестяной кружке с чем-то отдаленно напоминающим сливочное пиво. Очень отдаленно.

— Судя по запаху, это мясо безвозвратно потеряно, — она бросила свой большой плащ с капюшоном на первую попавшуюся койку, — В честь чего праздник?

— Гарри! — восторженно всхлипнула Чанг, почти рыдая от счастья.

Сердце Джинни пропустило пару ударов. В помещении как будто назло застыла тишина, мучительно растягиваясь в секундах.

— Что «Гарри»? — она смотрела на товарищей, всем своим видом показывая, что лучше бы им уже ответить.

— В Англии. В Уэльсе, — отчеканил Дин, — Пришла весточка.

— Этого...

— Не может быть, да, я тоже так думал, — Симус подошел ближе, протягивая ей в руки клочок бумаги, — Но ты прочитай.

Джиневра развернула пергамент.

Артур, Джеймс и Джин живы. Мы нашли то, что искали. Мы в Шропшире и мы победим.

P.S. Золотые галлеоны бывают фальшивыми.</p>

Слезы сами покатились по щекам, когда до неё дошел смысл написанного. Никто не знал про фальшивые монетки, кроме членов ОД, и даже если кого-то могли схватить и выпытать эту тайну, уж точно никто не мог передать сюда послание просто так — будь он врагом, их бы опять вытравили, а будь он другом — просто не получилось бы обойти защитные чары, скрывающие это место. Джинни знала только одну в меру образованную волшебницу, которая увлекалась детальным изучением магии отвода глаз и сокрытия местности, и это была Гермиона мать её Грейнджер.

— От кого это пришло? Как получили? — Джинни смахнула капли со щек, моментально возвращаясь из своего личного сетиментального момента, и уже начала машинально завязывать тугой пучок на голове, готовясь распутывать клубок. Но пока все начали наперебой рассказывать о загадочном появлении записки, другая, гадкая и противная идея заскреблась на задворках сознания, заглушая и всю ценную информацию, и собственное, вроде бы, счастье.

«Они вернулись... вернулись и теперь могут спасти всех в этой комнате.»

В какой-то момент говорила уже не она, говорил бархатистый голос мулата, прорвавшегося к ней в голову. Он шептал, что «теперь-то ты можешь успокоиться», повторял «это может стать не твоей войной», пока она не зажмурилась, схватившись за виски, чтобы прогнать своего искусителя прочь из мыслей. Почему она думает о том, какое облегчение ей принесла эта новость, а не о том, что любовь всех её школьных лет не только выжила, но и вот-вот объявится?

«Они вернулись забрать ответственность, сброшенную на нас почти два года назад...»

— Эй, Джин? Ты в порядке? — Парвати положила руку на плечо и Джинни дернулась от неожиданности, падая в реальность. В ту самую, где пока у них был только клочок бумаги и никаких шансов на то, чтобы расслабиться.

— Да, да. Все хорошо, я просто... в шоке, — она забрала сосуд со все еще неясным содержимым из рук Финнигана и опустошила до дна, — Значит, вернулись. Охуеть.

— Охуеть, — вдогонку выдохнули присутствующие.

Полученное знание воодушевило их крохотную дыру, и в какой-то момент она даже стала напоминать не военный, а детский летний лагерь, о которых рассказывала когда-то Гермиона. Рекой лилась дрянная пародия на нормальный человеческий эль, и даже спаленный ужин разлетелся на ура.

— Не выглядишь счастливой, — Дин поймал её у самого порога замаскированной двери, когда она скручивала себе новую порцию отравы, и сел рядом, потягивая их драгоценное пойло.

— Ты тоже, — она жестом предложила присоединиться к никотиновой трапезе, но тот отказался, — Ну ты и брезгуша.

— Ты изменилась, Джин.

Вот так без предупреждения и сразу. Гриффиндорка не повернула головы, предпочитая игнорировать его попытку забраться себе под кожу.

— Все изменились, ты не открыл Америку.

— Я не об этом.

— Ну тогда о чем ты, Томас? Мерлина ради, я терпеть не могу эти драматичные паузы.

Дин очень долго собирался с мыслями, это было видно. А еще неимоверно раздражало.

— Я помню, как ты перебирала пачками все украденные газеты в поисках хоть каких-то зацепок о том, где могут быть наши ребята, — он говорил вкрадчиво, тщательно выбирая каждое слово, словно общался с ребенком, — А за последнее время ты не взяла в руки ни одной.

— Это не так, я...

— Ни одной за последние три недели. Я считал.

Ладно, Томас, привлечь внимание тебе удалось. Теперь Джин сверлила его взглядом, стараясь придумать мало-мальски убедительный блеф. Но прежде чем она успела открыть рот, Дин продолжил.

— Мне кажется, я знаю, что происходит.

«Неужели ты за мной следил, Дини?»

— Тебе помог кто-то из них, да? В тот раз, в подвале. Кто-то вытащил тебя?

— С чего ты вообще это взял? Нет.

— Знаешь, ты раньше всегда поправляла волосы, когда врала. Сейчас отучилась, но тон я запомнил. Почему не рассказала нам?

Ладно, Джинни, соберись и не смей сдавать назад.

— А вы бы так просто поверили в то, что кто-то из наших мерзких врагов спас мою шкуру? — Джин медленно подняла бровь, продолжая вопрос уже в тишине.

— Разумеется, не поверили бы. Но догадываться самому было еще неприятнее. Кто это был?

Она глубоко вдохнула, оценивая обстановку. В сущности никакого смысла врать не было, Дин всегда отличался умением не осуждать никого и ни за что. И тем не менее, расскажи она сейчас о том, что действительно происходит, и последняя тайна, личный секрет и та, другая жизнь, которую она могла себе позволить пару раз в неделю наедине с Забини — и те будут отданы в жертву великому делу сопротивления. Неужели у неё не может быть чего-то своего? Разве она не заслужила? Разве это делает её предательницей?

— Я не скажу тебе. Оставь меня в покое, пожалуйста. Я все еще здесь, все еще пытаюсь обеспечить нам всем лишний день выживания. Что еще ты хочешь знать?

Она подкурила вторую за пять минут и уже непонятно какую за день пародию на сигарету.

— И мне сейчас стоит поверить в то, что тебя просто спасли, а все последнее время ты правда пропадаешь на затянувшихся рейдах по окрестностям?

— Верь чему хочешь, я устала. Если не доверяешь мне больше...

— Я не сомневался в тебе, ни разу. Я доверяю тебе практически так же слепо, как все мы верили в Гарри и до сих пор верим...

— Сейчас последует твое фирменное «но»?

— Последует, — Дин улыбнулся кончиком рта, но постарался не потерять серьезного тона, — Джин, неужели ты не понимаешь, как это опасно? Что бы тебя не связывало с этим человеком, я тебя очень прошу, прекрати.