Малолетка, красивая тётя и учитель математики (2/2)
— Ой, всё! Не кричи на старшую сестру! — делает замечание тётя Полина и мягко улыбается мне. — Ты обязан взять это чудо на ужин с Чарли! Мы окончательно переезжаем в Лос-Анджелес и устраиваем семейный ужин. И я очень хочу, чтобы ты пришла, Клавушка! Ты возвращаешь к жизни наш кусочек льда, — боже, какие у их семьи превосходные глаза. Если у математика самое красивое озеро, то у этой женщины безграничный океан.
Но сильнее всего меня цепляет фраза: «ты возвращаешь к жизни наш кусочек льда». Математик закрылся от людей и я действительно одним своим присутствием возвращаю его к жизни, или он просто от безысходности бежит к тому, кто ближе? Я ничего не понимаю, хоть и очень интересно, — убираю руки из ладоней Полины и нервно глотаю скопившийся ком.
— Эм.. это очень крутое предложение, конечно, но понимаешь.. те.. м.. я не могу, — я путаюсь в словах и предложениях, едва не роняю чашку с горячим чаем и пытаюсь выйти из-за стола, но замечаю, как Булаткина-старшая поникла и расстроено опустила голову.
Очень жаль сестру преподавателя и несостоявшийся ужин с моей компанией, но по-другому я не хочу даже. В мои планы не вписывалось знакомство с родными Егора Николаевича, а уж тем более вечер с его сестрой и её мужем. Сейчас мне просто необходимо поделиться со всем произошедшем с Люсей. Я устала, запуталась, перестала понимать, что происходит в моей жизни, — нужна передышка, разговор с подругой и её мнение. Чеботина как никто другой сможет дать дельный совет, даже если не поймёт ситуацию.
— Клав, раз ты уже уходишь, можно тебя на пару слов обсудить предстоящую контрольную? — не замечаю, как Булаткин оказывается рядом и как-то грубо тянет меня за локоть. Я молча кивнула и мы покинули кухню, направляясь в прихожую. Полина провожает нас печальным взором и тихо вздыхает. — Слушай, мне нужна твоя помощь. Я очень не люблю, когда сестра грустит, а тут ситуация из разряда форс-мажор: мне не нравится проводить время с её мужем, и не устраивает кислая мина. Сходи на этот ужин, чего тебе стоит? И отпустят нас вдвоём раньше, в придачу довольными останутся все. М?
— Слушайте, Егор Николаевич, — я останавливаюсь в нескольких метрах от прихожей и смотрю в глаза учителя, — я тоже живой человек, и у меня имеются дела. У меня нет времени ходить по семьям преподавателя.
Я замечаю, как математик меняется в лице, но старательно сохраняет спокойствие, вытягивает шею и кусает нижнюю губу. Байкал напротив чернеет, вызывая табун мурашек по спине. Да, я тоже так умею, — не совсем огрызаться, — нежно посылать в задницу.
— Проси всё, что хочешь. Любая хотелка за один вечер с моей семьёй и больше я тебя не беспокою.
— Пятёрка по алгебре.. и ещё одна.. по геометрии.
— Просто так?
— Да. С какой стати я должна просто так тащиться к Вашей сестре?
Преподаватель чуть ли не скрипит зубами от злости, — я вижу, как сжимаются его челюсти, как надувается тонкая вена на лбу, и мне нравится. До одури нравится, как озёра густеют, и не видно ничего — кроме моего отражения, а в них я как испуганный, но любопытный олень.
— А губа не дура, да и смекалка хороша.. ладно, идёт.
— С Вами очень приятно договариваться, Егор Николаевич, — я довольно улыбнулась.
— Иди к чёрту, Высокова. И начни уже учиться. Беги порадуй мою сестрёнку своим решением.
Я незамедлительно сорвалась с места, случайно задев плечо мужчины. Это касание как разряд тока на коже, — странное ощущение, но я не придала значения.
— Тёть Поль, я всё-таки буду! Ждите меня.. нас!
***</p>
Возвращаться домой почему-то было тяжело. После разговора с математиком и его сестрой настроение у меня поднялось, конечно, но в молчаливую квартиру всегда возвращаться не самое лучшее. Дом есть дом, но там так мрачно, холодно и тихо, — неприятно, в общем.
Квартира не заперта на удивление — я спокойно открываю дверь, когда ключ не поддаётся, и захожу внутрь. Впервые за долгое время пахнет завтраком, имбирным чаем и любимыми духами мамы. Что происходит? Лада и Лёва никогда не возвращаются позже трёх часов дня, значит в кухне сидят родители. Неужели..?
— Ой, Клава, — скинув кроссовки, я поднимаю голову и смотрю на маму. Боже.. сколько я её не видела нормально? Она похудела, на лице появились морщины и взгляд такой – поникший, расстроенный, но всё равно на что-то светлое надеющийся. Сердце сильно сжалось в груди и пришлось сжать губы в тонкую линию. — А ты где была..? Почему не ночевала дома? Я переживала.. ты не отвечала на звонки…
— Не важно, — неловко и тихо. Недоверчиво. Женщина осторожно начинает подходить ко мне, но я сразу отступаю назад, ближе к двери – не готова я так сразу, и выглядит всё это.. не очень. Мать приоткрывает рот, словно хочет что-то сказать, но лишь тяжело вздыхает, прикрывает глаза и закрывает лицо ладонью, а по щекам покатились слёзы. — Эй.. ну, не надо плакать, ты чего? — я хотела сделать шаг навстречу, но мама опередила и вцепилась в тело колючими объятиями – тёплыми, но неприятными, родными, но одновременно такими чужими. По коже проносится зуд, хочется скинуть с себя руки и убежать в комнату. Но я сдержанно терплю хватку и медленно прикрываю тяжёлые веки, фокусируя взор на коридоре, ведущий прямиком в моё укрытие.
— Скажи.. ты когда-нибудь сможешь нас простить? — женщина наконец отстраняется и смотрит в мои глаза с такой надеждой, что становится завидно – так не надеюсь даже я сдать экзамены. Её рука с чуть огрубевшей кожей пытается ласково лечь на щёку, но получается не очень аккуратно и я мягко хватаю чужое запястье.
— Нет.
И ухожу, не решаясь заглянуть к отцу.
В комнате меня неожиданно накрывает истерика, и я поворачиваю замок на двери, а затем падаю на кровать и позволяю слабости прокатиться по телу. Стараюсь реветь тихо, глуша отчаянный крик и всхлипы в подушке, пачкая наволочку слюнями и горячими слезами. Перевернувшись на спину, я пялюсь в потолок и кусаю губы, дабы не издавать лишних звуков.
Это максимально тупой диалог, из-за которого я сейчас, скрючившись, рыдаю и не могу передать словами, как мне стало больно. Невыносимо. Такого не может быть, — осознание по щелчку пальца. Я не могу с лёгкостью поверить в то, что родители наконец перестанут ссориться и от битой посуды до мирного завтрака был всего один шаг, что они сделали в пользу счастливых отношений. Но уже ничего не исправить за одно прощение. Разбитые детские сердца не склеить, а обиженные души не утешить. Жизни в нашей семье разделились раньше времени, и каждый здесь сам за себя.
И вряд-ли всего лишь осознание это в силах исправить.
Боль несётся по венам кипятком, и я резко встаю, доставая из кармана сигареты. Вылетев на балкон, я дрожащими руками пытаюсь поджечь папиросу, но едва не роняю зажигалку. Смачно выругавшись под нос, у меня всё же получается удержать сигарету над языком пламени и с огромным удовольствием вдохнуть едкий дым. Облако приятно оседает в лёгких, заставляя расслабиться, и я отпускаю локти на окно, высовывая голову. Жадно и глубоко носом хватаю прохладный воздух после дождя и вновь делаю затяжку, пока не успокаиваюсь и медленно опускаю тяжёлую голову на предплечье.
Сука.
После, я кидаю в рот пластину мятной жвачки, которую с огромным трудом смогла найти в рюкзаке и написав Люсе единственное: «буду через двадцать минут», хватаю телефон и выхожу из комнаты.
Родителей в кухне уже не было. А в прихожей до сих пор стоит аромат маминых духов.
***</p>
Чеботина принимает меня горячим чаем и крепкими объятиями. О родителях рассказываю, но прошу умолчать, — не надо мне никакой поддержки, и без неё тошно. Но про рассказ с ситуацией Егора Николаевича умоляю раздать советы, потому что я окончательно запуталась, и во всём. Что происходит и в какой момент я дошла до того, что иду в гости к родным преподавателя? Уму непостижимо.
— Просто трахни его, — шутливо отзывается подруга, ласково перебирая мои волосы пальцами. Моя голова покоится на её коленях, а палец вырисовывает неизвестные узоры на тыльной стороне ладони.
— Не смешно, — недовольно сказала я и нахмурилась, но сразу закрыла глаза, едва ногти подруги коснулись виска и приятная дрожь прошлась по телу. — Мне реально нужна помощь.
— Я ничего не могу тебе посоветовать, малыш. По классному видно, что он хороший мужик, и твоя дружба с ним не закончится чем-то плохим, — задумчиво тянет девушка, — может, ты реально ему помогаешь, и он нашёл в тебе свою родственную душу, типа того. Потерял жену, ни с кем не общался.. ну, а теперь общается, и счастье в семье сразу, — возможно, я плохая, рассказала секрет математика, который он просил не рассказывать никому, но сейчас мне трахать хотелось с высокой колокольни – что делать? Как поступить?
— Стоит послать его нахер или сжалиться? — усмехнулась я, но было совсем не весело. Нервы. Ужас.
— Я думаю, что не стоит, — отрицает Чеботина и ведёт ладонью по моему дрожащему плечу. — Он итак натерпелся, да и вообще, помогать тебе пытается. Сделай милость – протяни руку спасения в ответ. Гляди и выйдет что-то. Может ты реально заставишь его в сознание прийти.
— В том то и дело, что он вообще не похож на человека, который закрылся от всех. Да, умер близкий человек, но всё же – ни единого намёка на то, что ему тяжело общаться. Он же весь из себя, что ахуеть можно – идеальный.
— Все люди разные, — сразу же перебивает Люся, — может он просто привык к своей боли. Все мы прекрасно знаем, как несёмся помочь всем, но только не себе.
— Может ты и права. Никогда не буду сомневаться в нашей дружбе, Чеботина, — я приподнялась и взглянула в глаза подруги. Она хихикнула, нежно провела пальцами по моей щеке и кивнула.
— И я.
В такие моменты мне хочется верить, что действительно всё в порядке.