Малолетка, красивая тётя и учитель математики (1/2)

Просыпаться в квартире Егора Николаевича было всё ещё странно. И стрёмно.

Очнулись мы с математиком одновременно: он вскочил от жажды, а я услышала очень громкие и жадные глотки. Когда удалось поднять тяжёлые веки и с огромной силой взглянуть на учителя, он сразу заметил меня и без лишних слов протянул бутылку с минеральной водой. Самое то во время похмелья, — я сразу прижалась губами к горлышку и начала пить — огромными глотками, чуть ли не проливая драгоценную газировку.

По взгляду преподавателя можно было сразу понять, что он всё помнил, а ещё ему стыдно. Знал бы он, что мне стыдно вдвойне, и вообще хочется сразу подорваться с этого дивана и улететь обратно к себе в квартиру, но мои ноги сейчас просто ватные, и вставать на них, — очень плохая идея. Я корила себя, посылала нахер и давала звонкие пощёчины — ну и зачем я вчера пришла сюда, к нему? Как будто Егор Николаевич маленький мальчик, не способный справиться с собственным горем сам, а я пиздец какой психолог, раз отважилась спуститься и даже выпить с учителем алгебры и геометрии.

Неловко. А ещё я всё помню. И Булаткин, видимо, тоже.

— Слушай… давай договоримся и забудем то, что было ночью. Я перебрал с алкоголем и пошёл к тебе.. нет, я ни о чём не жалею, просто ты ученица, а я преподаватель… — осторожно начал лепетать математик, отчего я закатила глаза, хмыкнула и перевернулась на бок, закрывая уши двумя небольшими подушками, дабы не слышать этот всё ещё нетрезвый бред.

— Завали, Егор.. я полностью согласна с твоим предложением, — коротко отрезала я и перевернулась на спину. Наблюдаю, как мужчина кивает, разворачивается на одних пятках и плетётся к холодильнику, откуда достаёт ещё одну бутылку минеральной воды и хватает губами горлышко.

— Будешь? — шумно проглотив воду, Булаткин возвращается к дивану и протягивает мне спасительную бутыль. Глотка на данный момент превратилась в пустыню, где всё умирало, горело и ломалось, поэтому я с огромным удовольствием схватила минералку и начала пить. — Надо приводить себя в порядок… просто пиздец какой-то, — кажется, математик вообще перестал стесняться, или мы перешли на какой-то новый уровень взаимоотношений: он не стесняется материться, лениво водит ладонью по спутанным волосам и пытается разгладить помятое лицо, но всё тщетно. — Мне нужен душ. И тебе, Высокова… также не забудь почистить зубы. Я твою щётку не выбрасывал. Как чувствовал, что пригодится. Приходи в чувства пока. Вода в холодильнике на дверце, — раздав мне инструкцию как маленькому ребёнку, преподаватель поспешно удалился в ванную комнату. Через мгновение послышался хлопок двери и шум воды. Я прикрыла глаза, отставила бутылку и легла, прислушиваясь ко всем звукам, которые могла услышать в квартире.

Голова ещё слишком тяжёлая для тягостных раздумий и кирпичей-проблем. Поэтому в сознании незначительный пиздец: черти пляшут с ангелами, соединяя движения в горячей румбе, и где-то отдалённо проезжает мартышка на мотоцикле, — хотя я больше уверена, что это звук с улицы из приоткрытого окна, а не мои больные фантазии с похмелья.

Первые секунды хочется встать рывком, но пульсирующая мигрень блокирует все движения, заставляя меня аккуратно перемещаться по периметру дивана и в конечном итоге подняться на ноги. На ступнях как будто груда железа, это обеспечивают затёкшие мышцы, недовольные позой, в которой я уснула. Иду на кухню, но не к холодильнику, тяну руки к шкафчикам и нагло двигаю всякие крупы и прочую фигню, с огромной надеждой пытаясь отыскать аптечку.

Нахожу заветную свалку из лекарств в забавном контейнере и ставлю его на стол, выглядывая хоть какую-нибудь баночку, что сможет помочь мне. Достав со дна аспирин, я радуюсь и хватаю стакан со столешницы, наполняя его обычной водой. Кинув туда одну таблетку, я жду, когда она растворится, и заинтересованно наблюдаю за пузырями, болтающимися на поверхности. Тупо простояв так несколько секунд, я наконец пью кислую жижу и выдыхаю, опустошив стакан полностью. Мгновенных приливов сил я не ощущаю, но зато уверена в том, что они гарантированы. Убираю на место аптечку и заботливо оставляю находку для Егора Николаевича, который, кстати, уже вышел из душа…

…на его бёдрах слабо держатся спортивные штаны, и мой тупорылый взор ползёт выше, на подтянутый торс, — без пресса, конечно, но мужчина худой, а ещё выше… Господи, да что за человек такой?! — изобилие татуировок. Разные крючки, надписи, зверушки и узоры, — всё это красивым изгибом вбито в кожу моего математика, и от желания в голове аж перехватывает дыхание: хочется потрогать. Провести подушечкой пальца по длинной надписи, ногтем неаккуратно повторить изгибы крыльев и коснуться губами ложбинки меж ключиц, — там, где набит бриллиант. От увиденного хочется чуть ли не пускать слюни: по плечам катятся капли, спадающие с влажных волос, которые учитель усердно вытирает полотенцем и словно в замедленной съёмке поднимает голову, улавливая мой шокированный и одновременно заинтересованный чужим телом взгляд. Но я не могу сдвинуться с места, хотя очень не помешало бы ухватиться за что-нибудь, и сделать вид, что я просто задумалась, но вместо этого я смотрю в омуты напротив. Теперь я знаю, с чем можно сравнить эти радужки, — нет, это не айсберг, и не океан. Это Байкал. До омерзения красивый, ледяной, большими кусками льда покрывающий гладь, — как глаза Егора Николаевича.

Два озера, сливающиеся в одно целое, образующее ледяной покров в несколько слоёв, — Байкал.

— Эй, мышка, — тихо усмехается учитель, медленно подходя ко мне. Только сейчас я слишком резко спохватилась, чуть не снесла стул и слишком нервным шагом двинулась в сторону коридора. — Всё в порядке?

Он перехватывает меня ловко и мягко, отчего голова пошла ходуном, а ноги едва ли не подкосились, с огромным трудом удерживая тушу. Я смотрю в пол молча, долго буравя взглядом каждую полоску. Щёки медленно начинали гореть адским пламенем, — краснею от смущения и неловкости.

— Да. Просто голова болит. И душно. Вообще хочу в душ, — старательно не смотрю на математика, буквально вырываю руку из аккуратной хватки и наконец скрываюсь за стеной, облегчённо выдыхая.

Уже стоя под прохладными струями воды в душевой кабине я мысленно давала себе по лбу, а на деле просто стояла, запрокинув голову, и наслаждалась моментом, когда тело постепенно наполняется энергией и перестаёт быть железным. Боже… я такая идиотка. Просто.. блять. Это пиздец. Я без стеснения пялилась на Егора Николаевича минуту, пока он непонимающим взором выжигал во мне дыру. Ещё очень ощутимо горел участок кожи на локте, за который ухватил меня учитель.

Вообще, я перестаю понимать, что происходит в моей жизни. Какого хрена я связалась с преподавателем математики, уже второй раз ночую в его квартире и в целом пью алкоголь под душевные разговоры? Мы точно не похожи на друзей из разных поколений, когда я закатываю глаза на его изнурительные рассказы о хороших книгах и фильмах, а не про наше современное дерьмо. Между нами что-то искрится. Настолько сильно, что ещё одна такая выходка, — и произойдёт короткое замыкание. А затем будет пылать. Долго. Больно. Приятно. И я точно уверена, на всю эту хрень повешена табличка: «Не лезь! Убьёт к хуям собачьим, если ты, сука, ещё раз сделаешь глупость!»

Я не знаю.

Я закрываю лицо руками, провожу ими сверху вниз и опускаю голову, — крупные капли и струи летят в слив. Под водой я торчу слишком долго, поэтому быстро выключаю напор и вылезаю, хватая чистое полотенце со стиральной машинки. Наклонившись к раковине, беру зубную щётку и выдавливаю мятную пасту на белые щетины. Делаю всё раздражительно-медленно, дабы не возвращаться к Егору Николаевичу и не тупить взгляд куда-то в стену, пока он терпеливо ждёт признания в моих глазах, мол, «да, блять, ты ахуеть какой красивый и у меня тоже капают слюни на твою сладко-ужасную морду».

Выйдя из ванной, я вернулась в гостиную, где от кухни витал ужасно аппетитный аромат яичницы и кофе. Быстрым шагом поднимаюсь на зону готовки и звучно сажусь за стол, гремя стулом и босыми ногами по полу, отчего математик заметно вздрагивает и поворачивается корпусом.

— Я повар не самый лучший, — тяжело вздыхает Егор Николаевич и ведёт плечами, — но элементарную и вкусную яичницу готовить умею. Будешь?

— Конечно! — нетерпеливо верчу на столе специальную салфетку и оглядываю преподавателя: теперь на нём синяя футболка и такого же цвета штаны.

Булаткин усмехается и явно хочет высказать что-то по типу: «настоящий ребёнок!», но молчит, — либо всё ещё трещит голова и от разговоров лучше воздержаться, ибо я не о том думаю и ему всё равно, — просто смешно себя веду.

Через несколько минут на столе стоят тарелки с завтраком, и две чашки: одна с чаем, другая с кофе, и хлеб. Математик достаёт из холодильника молоко и ставит рядом со мной, и я широко улыбаюсь мужчине. Он ограничивается кивком головы, дабы не делать лишних телодвижений и не напрягать мышцы, и наконец садится рядом. Едим молча, под едва уловимый звук телевизора и шум посуды.

Нашу идиллию прерывает неожиданный звонок в дверь, — не успела я даже свою порцию доесть и чай отпить. Видимо, <s>ахуел</s> удивился даже Егор Николаевич, — мы настороженно переглянулись и он начал вставать, — нехотя и неспеша. Раздражающая трель не прекращалась, становилась настойчивее и буквально угрожала перейти на агрессивный стук.

— Сука, кого там принесло? — горячо парирует учитель и направляется в прихожую.

Я жму плечами и продолжаю доедать яичницу, мельком поглядывая на идущий «Камеди» в телевизоре, но в один момент…

Женский голос. Я слышу голос, — мягкий и мелодичный, льющийся кипятком по ушам. И тогда, — клянусь — моё сердце сделало сальто, больно ударилось о грудную клетку и замерло меж дрожащих рёбер. Ненавистный момент, который превращается из лёгких неприятностей в целую жопу.

Жена? Вряд-ли, Булаткин мирится с потерей — это видно. Девушка? Да откуда, я, сука, могу знать?! Мне становится ещё страшнее, когда шаги приближаются, и я слышу недовольное бурчание математика.

— Вот, и ты представляешь, с каким трудом я смогла снять номер?! — очень эмоционально рассказывает женщина и мгновенно останавливается, когда видит меня. Пизда рулям. Кровь ощутимо застыла в жилах, ком страха подкатил к горлу.

— Здрасьте.

Кто меня за язык, блять, тянет?

Высокая блондинка, так удивительно похожая на Егора Николаевича, сверлит двумя голубыми и резко поворачивается к мужчине, который пытается найти слова оправдания, но в такой стрессовой ситуации не возникает в голове подходящих. Давай, придумай что-нибудь!

— Боже, Булаткин-младший, ты что, вздумал трахать малолеток?!

Пиздец. Именно то, чего я хотела с утра пораньше с похмелья, — опозориться перед знакомой собственного учителя.

Тем временем красивая тётя в лёгкой шубке снова разворачивается, отчего кудри буквально летят по воздуху, донося до моего носа аромат дорогих духов.

— Полина, имей совесть, это моя ученица! — математик устало трёт переносицу и шумно вздыхает. Женщина не заканчивает хмуриться. — Да и вообще, не бери в голову, она уже уходит…

— Ага, а бери в рот – ты занимаешься репетиторством или врёшь мне и действительно ебешься с какой-то малолеткой?

— Выбирай выражения, — недовольно качает головой Егор Николаевич и указывает на меня рукой, — это моя ученица из одиннадцатого класса, где я являюсь классным руководителем – Клава Высокова. Она мой друг, поэтому и сидит здесь. Просто ночью.. были определенные обстоятельства, и мне требовалась её помощь. Высокова, а это моя сестра – Полина Николаевна…

Ну ахуеть теперь. Я не успеваю оторвать онемевшие ладони от стола, — сестра преподавателя резко подлетает ко мне и присаживается рядом, хватая за руки. Её взор впивается в мои удивлённые, а у неё — полные какой-то надежды.

— Неужели ты наконец сблизился с людьми, Егор?! — восхищённо спросила женщина, продолжая сжимать прохладными пальцами мои горячие. Я непонимающим взглядом смотрю на мужчину и ищу в его Байкале ответ, но он прячется и тихо выдыхает. — Господи, моя девочка, ты просто не представляешь, что делаешь! Не надо всяких церемоний как с этим, — она взмахнула рукой на брата и хихикнула, — недо-учителем. Зови меня тётя Полина, а лучше просто Полина, и на «ты»…

— Господи, не пугай ребёнка!

— Заткнись, Булаткин-младший! Лучше убери свой свинарник!

— Да я уже сказал тебе, что у меня каждую неделю убирается клининг! — Егор Николаевич раздражённо закатывает глаза и горячо вздыхает.