Часть 25: Экспериментальная крыса (1/2)
Сделать вдох.
Сделать выдох.
Сделать вдох.
Сделать выдох.
Сделать вдох.
Сделать выдох.
Сделать вдох.
Сделать выдох.
Сделать вдох.
Сделать выдох.
Сделать вдох.
Сделать выдох.
Стоп.
Намджун сейчас должен сделать вдох или выдох? Он сбивается со счёту. Перестаёт дышать, пытаясь вспомнить, сделал он сначала вдох или выдох перед тем, как запнуться, а потом истерически хватает ртом воздух (а если он упадёт в обморок, у него начнутся судороги, и это всё вызовет повреждение головного мозга?).
Док говорил, что техника дыхания и счёта должна привести в порядок. Но для каких ситуаций она разработана? Она создана для тех случаев, когда, к примеру, тебя, пьяного, останавливают на дороге, когда начальник просит сдать отчёт, о котором говорил неделю назад, когда жена находит чужой длинный волос на расчёске или когда твой ребёнок едва не срывается с лестницы. Но какую технику должны разработать физиологи для ситуации, когда Чимин начинает взаимодействовать с окружающим миром? Со здоровыми и здравомыслящими людьми, в отличие от Намджуна. У которых нет проблем с гневом, самоконтролем, восприятием мира, взаимодействием с обществом. Чимин постепенно внедряется в социум. Громкое заявление, но если учитывать отрешённость Чимина от мира и его всё ещё не отпавшие с приходом весны признаки социофоба, то наблюдать его внедрение во внешний мир – это дико.
Намджун, выходя из библиотеки, останавливается в конце коридора и издалека наблюдает, как из спальни выходит Чимин, громко хохоча, в компании молодого человека. Намджун не помнит это лицо в своём штате. Новый сотрудник? Ухмыляется. Сжимает в руках до побелевших костяшек книгу об истории Корейской Императорской семьи; и если бы Чимин мог видеть, то Намджун, постыдившись, тут же спрятался бы за угол, чтобы незаметно проследить за ними. Но Чимин не видит, как ожесточаются черты лица Намджуна. Он размахивает руками в воздухе в попытке подавить приступ смеха, дотрагивается до парня, который снова о чём-то говорит со смущённой улыбкой, и, хохоча, сгибается. Проходящие мимо сотрудники на первом этаже улыбаются. Чимин вызывает радостные эмоции.
Это даже не укол обиды. Это пробитие борта. Особняк может сотрясаться от криков Намджуна, от его будильника, от его гнева и ярости, ну, в крайнем случае, от землетрясения! Но чтобы особняк звенел от счастья – такого никогда не было. Когда Намджун приобрёл себе это здание, он сам тогда уже был измождённый жизнью и весь почерневший изнутри (до конца исчерпал в себе силы для смеха), как сгоревший Нотр-Дам-де-Пари. От Нотр-Дама у Намджуна только отождествление себя с Горбуном и пресмыкание перед прекрасным и недоступным. И по большей части этот особняк не дворец для торжества и приёма гостей, как у Великого Гэтсби, а цитадель гордого одиночества и надменной независимости (его образ жизни). И от Гэтсби у Намджуна только гигантское состояние, наполненная тёмными тайнами жизнь и любовь к Чимину, как к Дейзи, – слепая, непритязательная, неотступная и болезненная.
В компании Намджуна Чимин смеётся редко (краснокнижное явление), а если и смеётся, то пытается этот смех подавить как можно быстрее – и чаще всего просто выражает смущённую улыбку – или скалится, если у него плохое настроение. Но настоящий смех Чимина именно такой: лёгкий, беззаботный, золотой. Он сбрасывает с себя кандалы подавленности, и от этой картины сердце внутри сжимается от… Намджун пытается определить оттенок нахлынувшего чувства. То ли зависть, то ли… Нет, нет. Нет. Не может быть ревностью. Разрушительный комплекс. Хотя почему не может, Намджун? А? Начни только сомневаться в самом себе, избавься от непрошибаемой самоуверенности – и ты получишь ответы на многие вопросы. Ты всё это время считал себя выше обычных людей, ты короновал себя представителем высшего разума, ты карабкался на Олимп, но сейчас ты же разбиваешься о скалы реальности, в которой существуют все низменные человеческие потребности и слабости. Ты намеренно искажал эту реальность, занимался самообманом, а принять сейчас не можешь: у тебя за ненадобностью атрофировался ответственный за восприятие действительности орган. И если теперь прежние твои убеждения обращаются в пепел, то ты больше не можешь отрицать тот отрезвляющий факт, что этот смех вызывает в тебе ревность. Да, да. Ревность. Точно. Не пытайся заглушить этот голос. Голос несёт в себе правду. До ожогов третьей степени. В этом особняке никто не смеётся, если только причина смеха не заключается в очередной победе над конкурентами.
Намджун играет желваками, направляет взгляд на эти четыре руки, которые не сплетаются, но осторожно плывут по воздуху, стесняясь точек соприкосновения. Легко и скромно. Но ревность – это признак неуверенности в себе, признак недоверия, признак низкой самооценки. Какая к чёрту неуверенность? Я уверен в себе на все сто процентов. В себе Намджун <s>само</s>уверен, но уверен ли в том, что Чимин вообще захочет, чтобы их жизнь связывало что-то, кроме договора? Хотелось бы, чтобы рабочий договор переквалифицировали в брачный, но это наглость наивысшей степени. Оскорбление Святого. И это единственный фактор, который вызывает в Намджуне неуверенность, не в себе, а в чувствах Чимина.
Проходит уже несколько месяцев с их последнего разговора за алкоголем. И Намджуну не удалось больше ни на миллиметр приблизиться к пониманию того, что же именно испытывает Чимин к нему. Ему недостаточно тех слов, которые он услышал тогда в свой адрес. Он не уверен не только в чувствах Чимина (в том, что сможет завоевать его), но и в его словах, и он будет подвергать их сомнению, даже если Чимин будет клясться под очередной истерикой. Это коронованная паранойя. Можно ли надеяться, что Чимин за это время разглядел в Намджуне что-то особенное? Что-то благородное и возвышенное? Намджун проявляет трепетное отношение к Чимину, когда тот сталкивается с незначительными проблемами, больше не повышает на него голос и в спорах иногда идёт на уступки, даже если знает, что Чимин совершенно неправ. Если Чимин не был бы незрячим, то всю голую правду он разглядел бы в глазах Намджуна. Душа – она в глазах, а глаза у Намджуна тёмные. Но глядит он на Чимина иначе, с тихим восторгом и пугливой нежностью. И Намджун второй раз в жизни жалеет, что Чимин не может видеть. Сначала он хотел подавить его через взгляды, а теперь хочет во всём сознаться и признаться. И если Чимин заглянул бы в его глаза и увидел бы в них свет, то он либо принял бы этот свет, либо сделал бы вид, что не заметил его, и это вернуло бы Намджуна на землю, закопало бы на пустыре с головой. И Намджун не станет говорить о своих чувствах вслух. Он не боится: он и так знает, что не заслуживает его. Но находит в себе силы воображать.
Намджун наблюдает и представляет, как они целуются за закрытыми дверями, как этот ублюдок притягивает к себе его Чимина и лишает его самого чистого и непорочного. Он воспользуется его Чимином, опорочит его, обманет, а он ни за что не должен сталкиваться с предательством, он не должен познать такую боль. Как его защитить? Чимин ни за что не должен сталкиваться с таким. Это его Чимин, слышишь? Затолкнуть в Комнату Кары и, если он ни черта не поймёт, пристрелить. Но что он тогда скажет Чимину, если возникнут вопросы? Нет, так не пойдёт. Намджун не хочет превращаться в урода и губить близкого и родного. Но откуда такая мысль? Гены, точно. Этот план он не отметает в сторону, а временно прячет в нижний ящик (вдруг пригодится). Всегда нужно иметь план Б или В.
Парень в жёлтой жилетке аккуратно касается талии Чимина, а потом, сказав что-то напоследок, уходит от него – Намджун подходит к перилам, наблюдая за ним, – спускается по лестнице на первый этаж, идёт на кухню, раскрывает двери, выпускает кого-то, отходя в сторону, и исчезает.
Намджун замечает Седжина: тот заходит в особняк в компании повара, у него в руках планшет с прикреплёнными бумагами, они что-то бурно обсуждают; когда Намджун окликает мужчин, они вдвоём одновременно поднимают головы и смотрят.
— Седжин, поднимись.
— Да, секунду, — Седжин жестом руки просит подождать и водит указательным пальцем по документам, акцентируя внимание повара на столбцах с числами. — Вот в этот день и… в этот. Сверьте эти даты с предыдущими месяцами.
— Седжин! Не заставляй меня ждать!
Седжин улыбается повару, кланяется, извиняясь, и поднимается к Намджуну, приглаживая пиджак.
— Слушаю вас.
— Что это за сотрудник? — с подозрением спрашивает Намджун, заметив, как парень в жёлтой жилетке выплывает из-за дверей и передвигается к обеденному залу, и кивает головой в его сторону.
— Недавно взяли. А что-то случилось? Он что-то сделал? — немного встревоженно и озабоченно интересуется Седжин.
— Я тебя спросил: что это за сотрудник?
— Обычный рядовой сотрудник. Ким Сокджин. Учится на втором курсе, подрабатывает в вечернюю смену. Приводов в полицию не имеет, родственники в тюрьме не сидели, — отчитывается мужчина. Он помнит его анкету и проведённое собеседование. Сокджин создал приятное впечатление. — Вы ведь сами недавно троих уволили. Я вот нашёл замену.
— О, какое благородство, какая взаимовыручка! Это твоя работа. С каких пор мы берём студентов? — Намджун сдвигается с места, негодование пускает по конечностям, ноги тяжело ступают по камню. Седжин семенит за ним. Они спускаются, и Намджун направляется в сторону бассейна. Пальцы не выпускают книгу – как способ перебороть стресс, и на обложке останутся вмятины от пальцев, страницы и корки запомнят глубину обиды Намджуна и его задетой гордости.
Вздох.
Намджун старше Чимина на восемь лет, и иногда эта разница в возрасте становится ощутимой, проскальзывает в разговорах. У них мысли разной выдержки, и им друг друга не всегда удаётся понять, потому что Чимин теперь чаще проявляет свою упёртую натуру, когда Намджун пытается поделиться с ним опытом; в нём будто ещё застревают издержки юношеского максимализма (когда больше хочется опровергать всё подряд на зло другим, чем соглашаться и обдумывать трезвой головой). В первые месяцы знакомства Чимин был робким, был переполнен сомнениями, а сейчас не стесняется отстаивать свою позицию. И вправду – взрослеет. И немного Намджун перестаёт наседать: у них разные темпераменты и взгляды на жизнь. Теперь хочется дать больше пространства личности Чимина, он понимает, что если будет продолжать давить на него, то из него ничего дельного не выйдет – для него придётся подбирать кукловода. Намджун любит перенимать опыт других людей, а Чимин любит ошибаться и делать свои личные выводы, пропуская их через призму собственного «Я». И так будет лучше. Чимин переживёт все горести и печали, выплакав своё несчастье, и станет воспринимать мир проще, чем он есть на самом деле. Чимин поймёт, что человечество изначально несправедливо, и смирится, обозлится и станет сильнее. Упёртый, и вправду. Намджун в нём это ценит – с таким рвением он далеко пойдёт.
И всё же, когда дело касается возраста, Намджун начинает нервничать. Если студент второго курса, значит, ровесник Чимина, значит, больше и тем для разговоров, и точек для взаимопонимания. Это прямая угроза. Но неужели Намджун Чимина ничем больше не может заинтересовать? Если разобрать свою личность на составляющие, разглядеть под микроскопом, то Намджун... да ничего он, кроме несчастья, и не приносит. Как ураган Изабель. Всё разрушает и сносит.
— Но вы не ставили таких ограничений...
Намджун ненадолго забывает, о чём они говорят (так сильно углубляется в своё горе), и опоминается:
— Говорил! — спорит Намджун. Говорил ведь, правда?
— Нет... — Седжин дёргает плечами.
— Седжин! — рявкнув, Намджун останавливается, поворачивается к мужчине и говорит, ткнув ему пальцем в грудь: — Если я тебе сказал, что я ставил такое ограничение, значит, так и было! И не смей спорить со мной!
В голове пульсирует «ревность, ревность, ревность, ревность, ревность, ревность, ревность» и вплетается в картину смеющегося Чимина, загибающегося под звуками счастья. И Намджун отчаянно злится на себя, потому что его человек, его Чимин, счастлив без него, и нет ничего более печального. И он злится, что не может довести его до такого состояния – только если до истерики. А хотелось бы, чтобы и до счастья, и до оргазма, и до бесконечной преданности. Хохот Чимина эхом раздаётся в голове, Седжин, потупившись, смотрит на Намджуна. Он ведь никогда такого не говорил, такого условия в договоре никогда не было. Он никогда не делал упор на возрасте.
— Хорошо. Да. Вспомнил. Говорили. Да, я забыл, не в том уже состоянии, понимаете, — он сдаёт назад.
— Если не в том состоянии, то тебе, может быть, стоит задуматься над выходом на пенсию? — едко. И он продолжает путь. — Уволь его.
— Но почему?
— Потому что он мне не нравится! Лицо у него доверия не вызывает! Я не обязан отчитываться. Всё. Точка.
«Да у вас же ни одна душа в этом мире доверия не вызывает... Вы же и в себе можете засомневаться под алкоголем или в приступе паранойи...»
«Всё, точка» – это команда для отступления, последняя ступень, и наступать на неё не стоит.
— Я вас услышал.
Но, конечно же, никого увольнять он не собирается. Намджун подобные кадры не запоминает, для него все сотрудники как один. Поэтому Седжин посоветует студенту не маячить больше в особняке в присутствии Намджуна, переведёт его в прачечную или на вечернюю уборку (когда Намджун занят документами, алкоголем, спортзалом, чтением или переговорами). Но что случилось в этот раз? Нужно будет поговорить с ним с глазу на глаз. Если Намджун и увольняет, то всегда по какой-то причине, насколько абсурдной она ни была бы. Первое место рейтинга причин увольнения коронует этот случай – «Слишком громкая газонокосилка для восьми утра». Второе место занимают две истории «Отсутствие салфетки на столе за ужином» и «Лицо слишком кривое и ассиметричное». Третье место уходит этому случаю – «Внезапный перебой электричества во время переговоров с инвесторами». Седжин привык, что Намджун бездумно разбрасывается сотрудниками, потому что перестал ценить людей вокруг себя, но он всё ещё хочет узнать причину непосредственно от Сокджина. В личных интересах. Ради собственного рейтинга.
— Я только что говорил с нашим главным поваром, — Седжин быстро меняет тему. Они подходят к залу с бассейном, и Намджун заходит первым, а затем, опомнившись, грубо пихает мужчине книгу в руки, говоря: «На, подержи». — И он говорит, — Седжин, ненадолго замолкнув, разглядывает обложку книги и расстерянно продолжает: — Что возникли минусы по продуктам, исходя из последней инвентаризации и сверки с закупкой.
— Так у нас завелись крысы? — он останавливается, надевает поданные резиновые тапки, заходит в комнату для переодевания, снимает с себя одежду. — Может, уволить всех к чертям собачьим?
Седжин, округлив глаза, смотрит на Намджуна. Да Седжин же поседеет, пока наберёт новый состав.
— Но это невозможно!..
— Всё возможно, — Намджун беззаботно дёргает плечами и со спокойным, незаинтересованным выражением лица натягивает плавки. — Те, кто не хотят, просто ищут оправдания и отговорки. Чем ты сейчас, собственно, и занимаешься.
— Тут есть люди, которые доверяют вам, очень надёжные!
— Ну а может кто-то на старости лет решил, что я недостаточно плачу ему? — Всё такое же бесцветное лицо. Намджун выходит, встаёт к краю бассейна, разминает плечи, глядя на разделители дорожек. — Где же все эти «преданные», если минус образовался?
— Я... я попробую свериться, просмотрю камеры, изучу списки с датами приёмов сотрудников, допрошу каждого.
— Что ж, если тебе хочется тратить время на такую ерунду, — Намджун, встав в стойку и вытянув вперёд руки, наклоняется и ныряет, проплывает под водой несколько метров и выныривает, гребя руками. Седжин бежит по периметру, поспевая за Намджуном.
— Не беспокойтесь! Я обязательно найду ответственного за минус по продуктам!
Но Намджун не слышит его, продолжает грести и думать о Чимине, который никогда не смеётся так рядом с ним. Справедливо. Заслуженно. Но он был такой ласковый и податливый в тот день, когда они вместе пили, он не стеснялся своих мыслей, они общались на равных, и он позволял притрагиваться к нему. Надо под каким-нибудь предлогом снова позвать его к себе. Может, подстроить приступ? Разыграть инсульт? Чимин пожалеет его, Намджун упадёт в его руки и, корчась от воображаемой боли в сердце, предпримет какой-нибудь очередной шаг. Седжин продолжает бежать за ним, прижимая книгу к боку. Намджун, ускоряясь, ухмыляется. В этом чёрном костюме Седжин выглядит комично в зале для бассейна.
Интересно, думает Намджун, почему он ещё не догадался позвать Чимина сюда? Здесь ведь и сауна есть. Точно! И Намджун победно улыбается, потому что здесь Чимин и рубашку свою снимет, и штаны. Он не будет приставать к нему, честно, он клянётся, слово даёт (а ведь его слово дорого стоит), но хотя бы наградит себя за терпеливость и сдержанность его полуголым телом, его бёдрами. А если Чимин не умеет плавать, то так даже лучше! Намджуну снова удастся проявить заботу: он будет учить его, поддерживать, исправлять положение тела, давать советы и на этом заработает доверие. Они поплавают, зайдут в сауну, сядут близко друг к другу... а дальше что? А дальше будет только больно. Но Намджун ничего с собой не может поделать, сила Чимина манит за собой.
Он проплывает в таком темпе ещё несколько кругов, а затем, немного запыхавшись, подплывает к лестнице.
— И... самое главное.
Намджун поднимается, ему подают полотенце, он вытирается, трясёт головой, прочищает уши от воды и незаинтересованно смотрит на Седжина. Либо Намджун вырос, либо Седжин начинает стаптываться. Не рановато ли? Разница между ними в росте становится ощутимей. А Чимин ведь ниже его. Так и тянет обнять и прижать к своей груди.
— Что ещё? Если ты не поторопишься, то пойдёшь со мной вместе в сауну и будешь там вещать.
— Ваш отец постепенно набирается сил после инсульта, но мне сообщают мои источники, что он всё ещё сдаёт какие-то анализы и ходит по врачам.
— И что?
— Мне кажется...
— Тебе кажется, что есть какие-то последствия? — догадывается Намджун.
Вот бы пригласить куда-нибудь Чимина в ресторан. За закрытыми дверями. Со свечами. С лепестками роз. В парадном костюме. Чимин этого всего... не увидит. Намджуну становится досадно. Но можно же попытаться сделать для него хоть что-нибудь. Чимин не принимает открыто от него подарков или заботы. Но хотя бы что-нибудь, иначе Намджун попадёт в ад, не искупив перед ним свои грехи. И если бы Намджун был музыкантом, Чимин стал бы его музой. Если бы Намджун плавал в открытом море, Чимин стал бы его якорем. Если бы Намджун был художником, то Чимин стал бы его единственной моделью, и он попросил бы нарисовать его голым. Ради искусства, конечно же. Нет, Чимин, я не собираюсь высмеивать твоё тело, не думай об этом, мне просто нужно набраться опыта. Оно великолепно.
— Мне кажется, что именно так и есть. Инсульт и инфаркт не проходят без следа.
— Ты преувеличиваешь. Он параноик. Всегда им был, слышишь? Да даже если так, то что с того?
— Я буду стараться держать вас в курсе по мере развития событий. — Кланяется.
— Что ещё? — Намджун, оглядывая Седжина с ног до головы, замечает в нём лёгкую нервозность. Они ведь давно друг друга знают, изучили целиком и полностью. Когда Седжин что-то не договаривает, он имеет привычку прижимать указательный палец ко рту и задумчиво отводить взгляд. Да вот же. Как сейчас.
— М?
— Выкладывай всё до конца.
— Хм... мне сообщили, что ваш отец приставил к нам своего сотрудника.
— Это ещё как понимать? Не понял. Как давно?! — Намджун в гневе бросает полотенце в лицо сотрудника, прогоняя его прочь, и, строго смотря на Седжина, упирается руками в бока.
— Почти как... — он боится признаться, что слух об этом начал распространяться ещё несколько месяцев назад, когда Господин Ким попал в больницу с инсультом. — Пару недель.
— Ты... ты совсем на старости лет с ума сошёл?! Ты должен был… обязан был сообщить мне сразу же! В тот же день! Какого чёрта я не в курсе всего этого?! — Намджун, разозлившись не на шутку, несдержанно кричит на всё помещение. Седжин косится на бассейн: а что если он своим голосом в состоянии создать движение в воде? Создать воронки, в которые их все затянет? — Ты, мать твою, забыл, ЧЕМ всё закончилось в прошлый раз? ЗАБЫЛ?!
Конечно. Прошлый раз закончился 13 июлем.
Урод послал своего сотрудника, чтобы проследить за ней и совершить правосудие по собственным законам и догмам.
— Нет, Господин Намджун.
— И каким образом он приставил сотрудника? Кого? Где?
Почему? Зачем он делает это? Для чего следит? Намджун ведь подмял под себя все новостные издания. С женщинами встречается тайно, а сейчас гораздо реже. О нём больше никаких слухов не распространяют. Со своими приближёнными Намджун работает достаточно давно, и никто из них не заинтересован в том, чтобы передавать информацию уроду, потому что сами понесут от этого потери, в этом Намджун уверен точно. Если урод сместит его с трона, то он уволит весь штат и занесёт их в чёрные списки, потому что у него фобия конкуренции. Твою мать! Проклятый Седжин! Намджун мысленно возвращается к тому дню. Когда она была жива. Всё было хорошо. До того дня.
О боже
боже
бое
боже
бое дыж \б
боже дыш дыша
Намджуна начинает тошнить
че
чет
черт
чёрт
ч
ч
ч
ч
ё
ерт
Намджун начинает считатть своё ыдхание перед глазами всё плыват как пеед потерей созания м как плохо он дышит дышит ДЫШИТ ДА ЖЫДИШТ ОН ДЫШИТ он ведь убил её потому что оне простил своего сына А ЗА ТО ЗА ЧТО
он ведь убил его мать убил её единственного человек единственную родственнуюд ушу и почму развораивает эту стратегию Намджуна клонит в сторону он упирается руками в стену отсчитывая скорость дыхания. Кардиограмма сердца готова к запуску через три, два… Какой шаг он предпринял? Какой шаг спровоцировал? Намджун вспоминает. Только если та статья. Урод всегда имел стремление избавлять Намджуна от близких людей. Он мог их подкупить, надоумить или переубедить. Чтобы Намджун до конца жизни остался один. Чтобы умер в одиночестве. Он стремился уничтожить то, что породил. В этом не было никакого смыслаъ
не
никаого
смысла
зачем рожали
зачем рожали
почему не сделали аборт
если ненавидел до самого последленго
ДА ЛУЧШЕ БЫ ТЫ СДОХ И НЕ ВЫЖИЛ</p>
СЛЫШИШЬ
СДОХ
ПОСЛЕ ЭТОГО СРАНОГО ИНСУЛЬТА
Намджун упирается лбом в стену, накрывая голову руками. Он тут же забывает, о чём ему только что сообщил Седжин. Это было несколько минут назад или нет сколько столетий назад? Седжин реальный? Намджун считает
вдох
выдох
вдох выдох
вдох
вдох
вдох
выдох
ывдохыазыа
выдох
тихо</p>
всё в порядке
Намджун вспоминает Чимина, купающегося в свете луны
как он пел
и успокаивал
Чимин пел, потому что любил его
он понимал, насколько Намджуну плохо
и старался спасти его из псоледний х своих сил
самых высших самых лушчих самых благородных и богородных
Чимин самое лучше в этом мире</p>
Фотографии Чимина в статье!
Намджун опоминается. Раздаётся выстрел возле уха.
Взять себя в руки! Немедленно!
Слышишь? ТРЯПКА, СЛЫШИШЬ?!
Намджун вдыхает и выдыхает. Всё в порядке. Тихо. Чимин любит его, иначе не стал бы петь ему. Послал бы. Или сожрал бы. И посмеялся бы.
Седжин, отойдя от Намджуна на несколько метров, наблюдает за ним. Он привык. Все привыкли. Что Намджун просто иногда выходит из строя. Им ведь всем необходим отдых, да? Усталость копится и бальзамирует. И это короткое замыкание Намджуна – как вата в трупе человека в гробу. Чтобы щёки не просели. Чтобы выглядел живым.
Намджун, наконец, приходит в себя, и все делают вид, будто ничего не было. Могло ведь произойти что-то страшней. Он тянется ко лбу, чтобы вытереть воду, но рука, трясущаяся, как промозглые ветки деревьев под мощным ветром, промазывает, оцепеневший Намджун смотрит на руки и ужасается эффекту. А что если он догадался, что Намджун наконец-то решился покончить со всем этим? Но как? Проник ему в голову? А если сейчас он в его голове? Это урод вызвал в мозге Намджуна изменения, которые приведут его к смерти, если не начать лечение. Урод слышит его мысли? Мысли распространяются по всем каналам, расплываются радиочастотами, и кто-то там их принимает. Намджун никому свою стратегию не рассказывал, только Седжину, а Седжин не может предать его: если Седжин предаст, то этим он опровергнет суть своего существования. А суть его существования заключается в безропотном подчинении Намджуну. Этого не может быть.
Только статья. Только та злополучная статья. Хочется вернуться к этой потаскухе, поломать ей все кости и бросить выживать в одиночестве на границе Северной Кореи. Чимин ни в чём не виноват. Он ангел, он святой, он великомученик, преподобный, посланник Бога, подарок высшего разума. Чимин, ласковое дитё, не заслуживает ни грамма сомнения или злобы. И Намджун, его рыцарь, должен уберечь.
Но с чего урод решил, что Чимин заслуживает внимания? Заслуживает того, чтобы к Намджуну приставлять сотрудника? Хочет избавить Намджуна от товарищей. А почему Седжина ещё не убрал? Из благодарности не трогает. Да. Точно. Да-да.
Может быть, дело всё же не в нём? Может быть, у него какой-то другой план? Но насколько масштабный? Так много в уроде ненависти к своему сыну, что он может воодушевиться любой причиной для очередного боя. Он в своих мыслях – Тарас Бульба, но чем Намджун это заслужил?
Чем?
— Я уже усилил охрану, — голос Седжина звучит, как из-под толщи воды. Намджун трясёт головой, думая, что вода застряла в ушах, но заложенность не проходит, он, щурясь, смотрит на Седжина, пытается прочитать по губам. — Но сложно предположить, кого он приставил и где. Его человек может находиться в нашем штате, а может, наблюдает с расстояния. Это полностью моя вина. Я осознаю вред, который нанёс вам, — снова кланяется.
— И ты это ещё не выяснил?! — кричит Намджун и хватает мужчину за воротник, трясёт его, как копилку с монетами. — Ты хоть понимаешь, в какой опасности я нахожусь?! Ты забыл? ЗАБЫЛ? — и, толкнув Седжина в грудь, выпускает из захвата, тот, не удержавшись, падает в бассейн. Книга идёт на дно, а Седжин всплывает на поверхность. — Ты набирал новых людей в штат?
— Н... набирал, но это было полгода назад.
— Полгода? И что? Уволь.
Седжин мотает головой.
— Я взял только одного сотрудника, он племянник Мин Хвэчана.
— Кого? — с недоумением.
— Мин Хвэчан. Я раньше работал с ним, когда был на службе у вашего отца.
— И что? Если племянник, то не может быть крысой? Уволь.
«Уволь» – это его любимое слово, благодаря которому он полностью ощущает свою власть. От него зависят люди.
— Но он...
— Нет. Погоди. Надо пристрелить. И послать ему в коробке. Да, — Намджун задумчиво кивает головой. — Это будет очень хорошим ответом. Я покажу, что ничего не боюсь.
— Что? Но Мин Хвэчан хороший человек, он ведь и вас защищал, когда вы были совсем маленьким.
— Не помню таких.
— К тому же, если это окажется не он, то вы просто убьёте невиновного человека, — настороженно говорит Седжин. Он пытается осадить Намджуна и аккуратно внушить ему мысль о том, насколько абсурдны его идеи. Почему такая паника? Намджуна защищают самые лучшие люди Кореи.
— Ну и что ты тогда прикажешь делать, а? Сидеть и ждать, пока пристрелят меня или моих людей?!
И Намджун заходит в сауну. Седжину помогают выбраться из воды, подают полотенце и махровый халат, книгу достают со дна сачком и относят сушиться. Рация и мобильный телефон накрываются. Придётся покупать новый мобильный. И он остаётся ждать на лавочке, потому что последнее предложение Намджуна означает, что разговор ещё не окончен. Он может прервать диалог в любой момент, хлопнуть дверью, выгнать, уйти в себя. Намджун руководствуется этим методом, который ему посоветовал психолог. Это позволяет Намджуну окончательно не озвереть, в тишине и спокойствии, без лишних раздражителей он может прийти в себя. И ему приходится пользоваться этим правилом после того, как полиция посоветовала ему быть более сдержанным, потому что на всё подряд они не могут закрывать глаза.
Вот он сидит в сауне, выливает воду на камни, и его не волнует высокая температура. Он концентрируется на чём-то светлом, стараясь сдерживать себя от мысли размозжить кому-нибудь голову раскалёнными камнями. Намджун хорошо защитил себя, достаточно, чтобы не было ни одного сквозного отверстия для нанесения урона. И есть у него одна Ахиллесова пята. Теперь есть.
А что если урод приставил человека не для того, чтобы отобрать, а для того, чтобы просто следить и контролировать? Но что он может выследить? Для того чтобы узнать о том, какой шаг предпримет Намджун, необходимо подкупить Седжина. А Седжин неподкупный, остаётся только клонировать его. Нет, нет, нет. Стоп. Всё не так просто, Намджун. Мысли шире. А что если... нет, странно. Но какого сотрудника он подослал? Кого-то из охраны? Вполне возможно, наиболее вероятней. Они максимально приближенны к нему. Кого-то из обслуживающего персонала? Менее вероятно, но всё ещё возможно. Кого-то послал в компанию? У него там своих людей достаточно. Есть только три системы координат. Дом. Охрана. Работа. Что же делать? Мог ли он подкупить кого-то? Очень даже вероятно. Думай, Намджун, думай.
А если?
Задумчиво трёт подбородок, втягивая щёки.
Ну...
Так, на секунду предположить.
Аккуратно. Без лишний движений и мыслей.
А если Чимина подкупил?
Невозможно. Почему невозможно? Потому что Чимин не выходит из дома. А если через третьего человека с ним связался? Можно. Понял, что Чимин знает о нём гораздо больше, чем все остальные сотрудники, но чуть меньше, чем Седжин. Да, да. Заставил выяснить, кто за человек и кем приходится его сыну. А Чимин, конечно, взболтнул лишнего, не подумав. Естественно, без предательских мыслей. Или Намджун возводит его в культ? Но что дальше? Что дальше-то, Намджун? Ты собираешься подозревать человека, который не имеет ни одного грязного умысла за душой? Святой человек, он заслуживает икону, а не надгробие. Сомневаешься в единственном светлом человеке в этом мире, которым ты дорожишь. Ниже уже падать некуда, Намджун, не-ку-да.
За эти сорок минут Намджун не приходит к какому-то определённому выводу, потому что под подозрения попадают абсолютно все (кроме Чимина и Седжина, конечно же). И Намджун начинает чувствовать себя тревожно. Разум запутывается и зацикливается. Не может думать больше ни о чём другом. А если урод именно этого и добивался? А? Чтобы окончательно свести своего сына с ума, потому что узнал о его проблемах с головой. А ведь это твоя вина, это ты решил угробить меня, ты хочешь, чтобы я загремел в психушку, чтобы из меня сделали овоща, чтобы я умер там, прямо на постели, так и не поняв, ради чего всё это было.
А что если Намджун – это всего лишь эксперимент?
Намджун замирает сердцем и душой. А если эта та самая непреложная истина? Откровение, как с ревностью.
О, Боже.
Просто захотел себе живой образец, заставил её родить, убрал за ненадобностью из своей жизни, а потом начал проверять на Намджуне свою теорию. К примеру, как быстро человек сойдёт с ума от предательств и смертей? Или как быстро разгадает загадку поставленного над ним эксперимента? Как подопытная крыса сможет прийти к ответу, что она – подопытная крыса, а не личность, не человек? А сколько проживёт в таком состоянии? Что предпримет? Иначе как объяснить смысл его рождения? Они никогда не любили его. Она сбросила его на тирана, а тиран потерял интерес и решил раздавить ботинком.
Намджун уже ничего не знает.
И Седжин усиливает охрану.
_____________________</p>
Теперь Намджун чаще меняет автомобили, и перед каждой поездкой их тщательно осматривают (а если бомба, а если тормоза, а если поломанный двигатель?), и передвигается он в окружении семи охранников, с которыми работает больше трёх лет. И даже собственный рабочий кабинет теперь не выглядит таким безопасным местом. Панические мысли о заговоре и близкой смерти, когда Намджун сидит в своём кресле, быстро разрастаются, как споры грибов под плиткой ванны. И переговоры с бизнес-сотрудниками, инвесторами, коучами, политиками, министрами и представителями различных сфер он ведёт только по телефону.