Часть 24: Живым или мёртвым (2/2)

Чимин аккуратно обхватывает стакан двумя руками, и в этот момент Намджун, стоявший над ним, резко кричит, пугая его и толкая в плечи.

— Вы чего?! — испугавшись, возмущается Чимин, когда часть виски проливается ему на грудь. — Айщ, я же пролил на себя... — он возвращает стакан на стол, трясёт в воздухе мокрыми руками, затем слизывает с них остатки, причмокивает губами и соглашается: — И вправду, слаще. Но так нельзя делать!

Намджун, посмеиваясь и шатаясь в стороны, смотрит на Чимина, наблюдая за его попытками вытереть с груди виски.

— Снимай, я сейчас же отдам в стирку.

— Нет, забудьте, я так посижу.

«Если это ваша очередная стратегия, Намджун, чтобы унизить меня и заставить войти в неловкое положение, то я пас», — рассуждает Чимин, но, когда принюхивается к себе, морщит нос, ведь от него будет пахнуть.

— Давай-давай, снимай, если не отстираешь сейчас, то от одежды так и будет нести. Когда я трезвый, мне не нравится, когда от людей воняет алкоголем. — Намджун поторапливает Чимина и дёргает за рукав ночной рубашки. — Давай, это мой приказ, они прямо сейчас в стирку закинут, давай.

Сдавшись, Чимин расстёгивает рубашку (Господи, а ведь без неё прохладнее) и отдаёт Намджуну, тот высовывается из комнаты и громко зовёт прислугу.

Но от кожи всё ещё пахнет виски. Дорогим. Чимин не любитель дорогого алкоголя, они с Чонгуком всегда могли позволить себе только пиво или сидр, но сегодня виски заходит очень легко. И, на самом деле, он рад, что Намджун пригласил его к себе и предложил выпить вместе с ним. Им это действительно было необходимо. Наверное, Намджун и вправду воспринял его слова в саду всерьёз (о том, что им пора начать доверять друг другу), в каком-то смысле это – новая ступень в их сложных взаимоотношениях. Если анализировать их общение длительностью в полгода, то можно удивиться, потому что взлёт диаграммы и графиков начинается резко, без предварительной скачущей динамики. Просто угол в девяносто градусов. Так в какой момент Намджун начинает относиться к нему не как к отбросу общества (о чём он всегда намекал), а как к человеку, которому можно доверить свои тайны и с котором можно выпить виски ночью? Чимин начинает чувствовать себя особенным, и он улыбается. До самого конца Чимин не сможет быть откровенным с Намджуном, потому что всё ещё пытается пережить тот негативный опыт в Комнате Кары. Психолог тогда сказал, что такая реакция – это вполне нормально, ведь он здоровый человек, но посоветовал отпустить как можно скорее, чтобы не затянуть с переживаниями.

Он всё ещё считает Намджуна тяжёлым по характеру человеком; несмотря на то, что в последнее время их общение налаживается, он всё равно может вспылить, попытаться унизить (но уже не так открыто), накричать, начать спорить и давить своим авторитетом. Но сейчас он делает это с меньшим энтузиазмом. Если тогда это был осознанный гнев, то теперь это беспомощный гнев. Нет, не особо правильное словосочетание. Чимин не знает, как описать свои ощущения. Это уже просто привычка, от которой страдает Намджун и в которой сам раскаивается, когда приходит к нему в комнату беседовать после ссоры. Но не признается в этом даже самому себе.

Намджун прерывает его размышления, когда приносит смоченное водой полотенце.

— О, спасибо, — Чимин вытирает грудь и кладёт полотенце на подлокотник.

— Штаны не снимешь? На них ведь тоже попало.

— Нет, не попало. Всё нормально.

«Хотя без штанов было бы куда прохладнее. Ещё чего, хочет меня довести, чтобы я в одних трусах перед ним унижался».

— Ты как? Не тошнит? — Намджун возвращается к Чимину, вставая за спиной, и протягивает руку, чтобы притронуться к нему и потормошить за плечо. Но передумывает. Слишком нагло. Убирает руку в карман штанов.

Намджун не слышит, что ему отвечает Чимин, потому что занят своими мыслями. Нельзя отрицать влияние Чимина, а под алкогольным опьянением это осознание полностью раскрывается, как бутон. Нет. Как фугу. Он влияет на течение его мыслей, на самочувствие, на силу боли. Сейчас Намджун понимает, что его всё сильнее тянет к нему, и он не может сбросить это наваждение. Тянет так сильно, что хочет сделать своим. Да разве с ним это возможно? Он неуловим, выпорхнет между пальцев. Ни за что не позволит. Намджун впервые в своей жизни сталкивается с таким видом силы, которая заставляет подчиняться. До восемнадцати лет в понимании Намджуна какой-то такой подобной силой обладал только отец. И это была показательная сила, грубая и жёсткая. Она вынуждала подчиняться, а не слепо следовать за ней. С Чимином всё наоборот. Он манит, окольцовывает, внедряется. И вот Намджун уже хочет увидеть Чимина в своей постели. Голым и довольным. Хочет сделать его самым счастливым. И только тогда Намджун обретёт спокойствие. Не сможет смыть грехи, но притупит.

Но разве это возможно?

Реальность трескается, как стекло, и хрустит под босыми ногами. За такой короткий промежуток времени Чимин вряд ли ответит ему взаимностью. Вероятней то, что Чимин попытается сбежать или – в крайнем случае – покончит с собой, ведь он так сильно влюблён в свободу. Намджун чувствует себя настолько отвратительным человеком, что люди от него сбегают только к смерти? Определённо. Но хочется хотя бы иметь возможность прикасаться к нему, чтобы он не отказывался от прикосновений, чтобы не кривил душой, чтобы принимал добровольно.

Намджун любуется открытой кожей, покрытой, как вуалью, тенями. У него плоские грудь и живот, острые ключицы, помеченные родинкой, и прямая талия. Он больше не такой худой, каким был в первую встречу, и комплекция тела у него привлекательная. Плечи и вправду становятся шире, проглядываются бицепсы. Седжин как-то мимолётно сказал, что Чимин иногда посещает тренажёрный зал в особняке. И вправду старается стать сильней.

— Погоди, я переоденусь. — Намджун крутится на месте, поворачиваясь в сторону гардеробной, шагает на кривых ногах, запинается о горшок, Чимин охает и поднимается с кресла, но Намджун говорит, что всё в порядке, и уходит.

Возвращается он в домашних штанах, но без верха. Жарко ведь, да? Ну или Чимин внезапно упадёт ему на грудь и почувствует голую кожу, крепкую грудь и мышцы? Он устоит перед этим? Как только Намджун появляется, Чимин продолжает пересказывать свой последний сон о бегемотах.

— А хочешь, я покажу тебе всю свою комнату? — вдруг перебивает его Намджун, а затем, не дожидаясь согласия, выдёргивает из кресла, обхватывает его запястье и подводит к шкафу, вставая сзади. Как в тот раз.

— Ой, я... я тут немного в прошлый раз поизучал кое-что, — постыдно признаётся Чимин. — Но я буду рад. Наверное.

«Что у него на уме? Наверное, он всегда такой добрый, когда пьяный. Надо с ним почаще выпивать тогда. Глядишь – и отпустит раньше срока».

— В прошлый раз? — удивляется Намджун и нежнее обхватывает руку Чимина, незаметно оглаживает большим пальцем кожу. Хочет поцеловать ладонь.

— Когда я там у вас беспорядок навёл. В гардеробной.

— О-о-о-о.

Чимин сглатывает слюну, когда понимает, что между ним и Намджуном некомфортно маленькое расстояние. Он чувствует его пьяное дыхание и горячую кожу. Они не прикасаются телами друг к другу, но от тела Намджуна разит жаром. И почему в его комнате стало так резко душно? Всё внимание он концентрирует на большом пальце Намджуна, который накрывает его выпирающую на запястье косточку. Что-то бережное есть в этом касании. Намджун говорит ему что-то почти в ухо, наверное, описывает шкаф (или что вообще перед ним?), а Чимин вспоминает случай в автомобиле, когда Намджун положил ему на бедро свою руку.

Что-то опасное. Дискомфорт. Мерзость.

Он начинает волноваться сильнее. А что если Намджун специально раздел его, чтобы испробовать на нём тот круг с Брайлем? Господи. Хочет отпечатать на его коже предупреждение. Но предупреждение о чём? Чимин ведь ни в чём не провинился. А если Намджун считает его виновным в том, что именно он довёл его до приступа? Но Чимин ведь не виноват! Он совсем перестаёт слушать Намджуна, конечности его деревенеют, ему вообще до комнаты нет дела. Определённо есть какая-то задумка в том, что он позвал его выпить вместе с ним. Пытается притупить его бдительность, и фактор неожиданности сыграет сильную роль. Постепенно Чимин начинает трезветь, сильное опьянение всё ещё не покидает его тело, но флёр трезвых размышлений накрывает сознание. Чимин наивно полагал, что Намджун хочет просто подружиться с ним. Но разве он не отрицал суть дружбы?

Или, может, Чимин просто выдумывает, и ситуация гораздо проще.

Он ведь никогда до этого не общался с пьяным Намджуном. А если это нормальное его состояние? Ведь есть люди под алкоголем, которые ведут себя дико и некультурно, которые в пьяном бреду улетают в другие страны, которые влезают в драки, которые спят со всеми подряд и играют свадьбу с первыми встречными. А если Намджун, пьяный, просто не любит, когда на человеке надета рубашка? Он ведь всегда только в них и ходит. А сейчас устаёт. Чимин с недоумением кривится. До какого бреда он может ещё додуматься, чтобы успокоить себя? Как много вопросов и как мало ответов. <span class="footnote" id="fn_32325707_0"></span>

Намджун, прихватывая со стола начатую бутылку виски, постепенно подводит Чимина к своей спальне, он накрывает его тазобедренные косточки, как бы подталкивая его вперёд, и чуть давит на них (женщины всегда в восторге от этой манипуляции), и – да, действует! – Чимин от этого жеста посмеивается и чуть наклоняется вперёд.

ГОСПОДИ!

Дыхание Намджуна сбивается. Он прижался задом к его паху! Намджун прикрывает глаза и мысленно стонет.

Чимин, пьяно хохоча, наклоняется в сторону и пытается увильнуть, Намджун повторяет своё действие, и Чимин реагирует точно так же. Сейчас голова взорвётся. Какой он нежный, тонкий, хрустальный, грациозный. Полон любви. Девственная натура. Перед глазами плечи, слегка выпирающие на шее позвонки, треугольник из родинок, чёрная копна волос. А шея его слишком привлекательная для того, чтобы пометить её губами. Когда он бывает в постели с женщинами, они очень бурно реагируют, когда Намджун впивается в их шеи, они извиваются в руках, стонут, царапают. А как отреагирует Чимин? Сознание мутнеет. Намджун сейчас задохнётся фантазиями. Он хочет прижать его к себе, мазнуть губами, втянуть в рот кожу и насладиться его томными вздохами и трогательными руками в попытке остановить.

— Тебе здесь щекотно? — спрашивает Намджун, отпивает из бутылки и давит на тазобедренные косточки.

— Ой, да! Щекотно!

У Намджуна кружит голову от того, что Чимин раз за разом проезжается по его паху, ненамеренно, но Намджуну этого достаточно для того, чтобы представить, как будет брать его сзади. И талия его идеальная для того, чтобы сжать её. Под размер его ладоней. Чёрт возьми. Он продолжает проталкивать его вперёд, напирая на него сзади, и предлагает Чимину виски, тот соглашается и пьёт из горла.

Намджуна разрывает изнутри от желания прикоснуться к голому торсу, но если позволит себе, то не сможет остановиться, и он чётко ощущает эту грань, потому что знает, как тяжело будет вернуть доверие. Не вытерпит разочарованного взгляда, не выживет после оглушающего отказа. У Чимина слишком тонкая натура, и от малейшего грубого обращения он закроется и не позволит к себе притрагиваться. Между ними возникнет пропасть. Но как же Намджуну кружит от него голову. Он легко проводит кончиком носа по волосам на затылке. Можжевельник и розмарин. Намджун быстро проводит Чимина по периметру спальни, но больше не прижимается к нему своими бёдрами – у него крепкая эрекция, и, на самом деле, зря он надел домашние штаны. Член слишком сильно выпирает, как флагшток. Чимин двигает руками и неосторожно задевает его эрекцию. Немного неожиданно. Он только пьяно бубнит: «Ой, что это?» Отпивая виски, Намджун давится и кашляет. В голову воткнулась картинка, как он, обхватив ягодицы Чимина, проводит между ними членом. Так, всё, на этом стоит прекратить. Но как тут можно остановиться, когда единственный раз в жизни выпадает возможность так близко находиться к Чимину? Может, всё таки он ответит ему взаимностью? Пожалуйста. Или он ещё недостаточно пьяный для того, чтобы ответить: «Да, я согласен»? Так легко удалось стянуть с него рубашку, избавиться от остального не составит труда.

— Давай, давай, выпей ещё, — Намджун подсовывает бутылку Чимину. Если Чимин отрезвеет слишком быстро, он может попасть в неловкую ситуацию, и надо, чтобы они были наравне.

— Нет, хватит, правда, — но Чимин всё равно принимает и выпивает. — Если меня стошнит, это будет на вашей совести!

— Вот это кровать, она очень большая, — предупреждает Намджун, когда Чимин натыкается на кровать и едва не падает с ног, но затем передумывает и сам толкает его. — Королевский размер.

— Наверное, тут очень одиноко по ночам, — бубнит Чимин и, вставая на четвереньки, ползёт по ней и изучает. — Ого, и вправду большая. Тут человек пять поместится! Зачем вам такая большая кровать?

Намджун ненадолго выпадает из разговора, глядя на ползающего перед ним Чимина, на его зад. Ох, Боже. Пристроиться сзади. Намджун тихо мычит, закусывая губу и закатывая глаза. Отпивает. Агрессивно. Уставившись. Чимин усаживается на постели в турецкую позу и упирается локтями в колени.

— Слышите?

— А?

— Кровать такая зачем большая? Вы же сюда даже женщин не водите.

— Откуда знаешь?

— Я же говорил: слепого сложно обмануть. Я хоть ничего не вижу, но всё чувствую и слышу. — С гордостью признаётся Чимин и отвлекается на воспоминания: — Я когда маленьким был, обкладывал себя в постели игрушками. Всех-всех тащил к себе. У меня появилась привычка, и я некомфортно ощущаю себя теперь, если со мной в кровати рядом ничего нет.

— Но ты же сейчас тоже без всего спишь.

— Вот именно.

— Давай мы купим тебе игрушки, — Намджун загорается идеей. Эротические. Он стоит в стороне, не желая присаживаться на кровать, эрекция всё ещё не спадает, и нужно переждать и не приближаться к Чимину, чтобы она поскорее исчезла.

— Можно? Здорово! Иногда я спал с Чонгуком, и он рассказывал, как я всегда зажимал его на другом конце кровати и прижимался. В жару он никогда не разрешал ночевать у него в комнате. Так зачем вы купили такую большую кровать?

— А зачем себя ограничивать? Я не должен пытаться уместиться. Весь этот дом построен для моего удобства, чтобы я ни в чём не нуждался.

— А вам здесь не бывает одиноко?

— Да не только здесь, — просто отвечает Намджун. В окно заглядывает луна, освещая Чимина со спины, хорошо, что он не видит. Не видит ни кондиционера, который можно было отключить, ни окна, которое можно было раскрыть, ни эрекции Намджуна, которой быть не должно. — Я как-то не задумывался над тем, что мне в постели чего-то не хватает. Я люблю свободное пространство, — пьяно выдыхает и ерошит волосы. — Не люблю ограничения, они меня с ума сводят. Как будто в смирительной рубашке. Если со мной в кровати кто-нибудь спал бы, я чувствовал бы дискомфорт.

— Ого, странный вы. Вы чувствовали бы себя в опасности, потому что боялись бы, что вас во сне может кто-то прирезать? Вот это было бы в вашем стиле. Как же вы с женой потом жить будете?

— Уж как-нибудь проживу, не беспокойся.

Он чувствует больной укол. Намджун не утверждает, что он хочет быть с Чимином до конца жизни, но хочет не отпускать его от себя как можно дольше. Потому что, как и говорил Седжин, если встретил своего человека – постарайся удержать его как можно сильнее. Но если человек страдает рядом с тобой, то надо найти силы, чтобы отпустить. Что Намджун будет делать, если Чимин исчезнет? К примеру, просто растворится одним утром? Вылетит в окошко вместе с ветром и полетит навстречу свободе, лавируя между высотками Сеула.

Невольно Намджун сравнивает Чимина с ней.<span class="footnote" id="fn_32325707_1"></span> В их поведении проскальзывает что-то одинаковое. Их взгляды на мир, их доброта, их жертвенность, их целеустремлённость, их приземлённость. Если наслоить их улыбки друг на друга... Нет. Невозможно. Намджун прикрывает ладонью глаза. А под веками их растянутые в улыбке губы. Стискивает челюсти. Откуда-то со дна сознания раздаются щелчки, которые он уже давно не слышал.

— Быстро! Быстро спой что-нибудь! — приказывает Намджун, застыв на месте и накрыв голову ладонями. Он начинает учащённо дышать. Паника. Её губы шевелятся, пытаются донести до него слова. Что за слова? Что она сказала?! — Быстро спой, Чимин!

— О, да, да, сейчас, — растерявшись, Чимин тут же забывает все тексты песен, которые он репетировал и с которыми выступал. И песня сама находит его.

Он начинает тихо напевать «Верни меня к жизни» в колыбельном мотиве, но потом переходит на оригинальное звучание, потому что, пьяный, чувствует какой-то сентиментальный порыв. Любовь к песням, которые Чимин часто исполняет в одиночестве (потому что сакральное), привил Чонгук. У него разнообразный музыкальный вкус, Чимин с самого детства предпочитает джаз (особенно Рэя Чарльза), но обожает петь что-то не из репертуара джазовых музыкантов, а из того, что чаще слушал Чонгук.

У них был небольшой музыкальный центр, и Чонгук несколько раз в месяц мог принести с барахолки новые диски. Он любил слушать всё подряд – от баллад до тяжёлого металла. И часто он любил переслушивать диск с альбомом группы «Die Antwoord». Бывало, он мог включить с самого утра что-то потяжелее и, весело насвистывая, готовить завтрак. Чимин просыпался по будильнику, а потом слышал: Чонгук уже вовсю готовился к новому дню. Чонгук никогда не проводил утро в тишине. Готовил и собирался либо под музыку, либо под включённый телевизор, либо под играющее радио. Иногда, если Чимин просыпался раньше него, они могли вместе исполнять какие-нибудь песни. Чимин искренне любил такие дни.

«Верни меня к жизни» – у Чонгука эта песня получалась просто восхитительно. Чимин любил как и подпевать, так и аккомпанировать Чонгуку на пианино, возможно, их голоса были созданы для этой песни. И сейчас, когда Чимин поёт её, он чувствует себя не на своём месте. Он должен сидеть за клавишными, а Чонгук – исполнять.

Намджун вслушивается в голос Чимина, концентрируется на его словах и ритме, старается утопить щелчки и всплывающие картинки. Губы Чимина, которые затрагивает лёгкая улыбка, движутся маняще. И Намджуна постепенно начинает отпускать. Взяв под контроль дыхание, Намджун ощущает, как сердце замедляет ритм (и уже не ухает бешено в груди), и отпивает виски. Почему у Чимина такой восхитительный голос? Снова манит. Можно ли представить, что Чимин занимается по жизни чем-то другим? К примеру, раскладыванием бумаг в офисном кабинете, завёртыванием собранного букета в упаковку, сбором мусора, отмыванием машин или консультированием людей в банке? Невозможно. Чимин слишком возвышенный для подобной работы.

Намджун понимает, что с него достаточно алкоголя, когда ноги подкашиваются. Чимин заканчивает, выжидает паузу, а потом спрашивает у Намджуна, удалось ли ему справиться. Без слов Намджун подаёт ему бутылку, и Чимин всё понимает.

— Опять эти ваши приступы? — констатирует он.

— Всё прошло.

— Мне кажется, такие внезапные приступы – это не есть хорошо.

— Я знаю.

— И почему ничего не предпринимаете?

— Слишком много... Господи, слово забыл, — эрекция, наконец, спадает, и Намджун аккуратно присаживается на край кровати, чтобы не задеть Чимина и чтобы он не пролил алкоголь на постель. Ему же тут ещё спать. Если это вообще возможно. Намджун не хочет умереть, но хочет ненадолго исчезнуть из этого мира. Но разве имеет он сейчас право останавливаться? — В общем, обстоятельства не позволяют.

— Понятно... — задумчиво тянет Чимин и делает маленький глоток. — Хотя нет. Непонятно. Какие?

— Такое лечится терапией и препаратами. А если я начну принимать их, это скажется на моём состоянии. Я не могу себе сейчас позволить такую роскошь. У меня будет мало энергии для моего ритма жизни. Я буду туго соображать, и у меня будет недостаточно мотивации. Я превращусь в овощ. И я буду в таком состоянии какое-то время. Таких быстро вышвыривают.

— А если не секрет, то что с вами?

Намджун ничего не отвечает. Он до конца ещё не смирился со словами врача. И почему-то именно эту тайну не может доверить Чимину. Это странно. Ведь он признавался и в убийствах, и в использовании людей, и в своём тяжёлом прошлом. Но о настоящем говорить опасается. То, что ему ещё самому непонятно, доказывать и объяснять не хочет.

— Извините за мой нетактичный вопрос.

— Ты не виноват.

— А вам тяжело пришлось переживать её смерть? Вам удалось уже это отпустить?

Что, чёрт возьми, за херню ты несёшь?! Я похож на человека, который всё простил и отпустил? Я похож на счастливого, здорового человека?! Я похож на придурка, который может простить их УБИЙСТВО?! Гнев рвётся из Намджуна наружу, но он вовремя берёт себя в руки. Ведь Чимин не хочет причинить ему боль, правда? А если спрашивает, то из любопытства, а не из желания поглумиться, правда? Ведь он, такой стальной, смог пережить потерю семьи и зрения, а Намджун тут, видите ли, убивается от горя. Намджун стискивает челюсти. Ты думаешь именно так?!<span class="footnote" id="fn_32325707_2"></span>

Он оборачивается и смотрит на Чимина, который располагается на подушках позади с бутылкой в руках. Свет луны, его голый торс, взъерошенные волосы, открытые глаза. Всё это кажется нереальным. Но Намджун хочет, чтобы эта картина была привычной. Нет, Чимин… он не может причинить боль намеренно.

— В последнее время я всё чаще вспоминаю прошлое, — вдруг начинает Чимин, он скатывается на подушках, и его пятки слегка касаются Намджуна, который вздрагивает от этого неожиданного действия. У него между ног всё потеет, и Чимин, аккуратно поддев через ткань штанов боксеры, оттягивает их, чуть раздвигает ноги и расслабленно выдыхает – член больше не чувствует давления. — Мне тяжело его отпустить.

— Значит, тебе некомфортно в настоящем, — с грустью подчёркивает мысль Намджун и смотрит на его ступни. Хочет сжать и помассировать. Тебе некомфортно рядом со мной, а отпустить тебя я боюсь.

— Вы правы. Мне очень не хватает того, что было раньше.

— Это инфантилизм.

— Может быть. Я ведь понимаю, что всё хорошее когда-нибудь заканчивается. Но обычно к такому моменту бываешь готов меньше всего, потому что кажется, что это наступит ещё не скоро, и кажется, будто у тебя отняли это слишком рано, ведь ты даже не успел всем насладиться. А когда занавес опускается... теряешься. И остаётся только прокручивать в голове последний акт спектакля. С таким понятием тяжело жить настоящим и смотреть в будущее, у человека ведь нет глаз на затылке. Получается смотреть только в одну сторону. Либо то, либо другое. Вам ведь тоже не удалось отпустить прошлое, между прочим.

Намджун снова не отвечает. Задумывается.

— Мы с вами в этом похожи. Только между нашими воспоминаниями о прошлом есть большая разница: вы не можете простить, а я не могу отпустить. У вас на душе боль от предательства, а у меня просто тоска по комфорту. Вы бредете мечтой о мести, а я – о возвращении. Иногда мне кажется, что Чонгука и не было в моей жизни. Будто я книгу какую-то прочитал. Будто он мне приснился. Именно поэтому я везде таскаю с собой дневник. Я вряд ли когда-то смогу снова прочитать его. Но он – как факт того, что Чонгук был в моей жизни. Что он не миф. Не выдумка. Я очень хотел бы когда-нибудь снова прочитать свои старые записи. Там есть наши фотографии, когда мы были совсем-совсем маленькими.

А я их видел, Чимин. Видел тебя из прошлого. И ты невыносимо прекрасный для этого мира и для меня.

Почему Чонгук так много значит для него? Есть ли у меня шанс когда-нибудь занять его место?

— Не хочу издеваться над вами, но у меня есть возможность вернуться в то прошлое. Оно обязательно вернётся, когда я зайду в дом. Но вот как помочь вам – я не знаю.

— Хочешь помочь? Воскреси их. — Едко отвечает Намджун, а потом, заметив тень стыда на лице напротив, уже с горьким удивлением спрашивает: — Почему ты так относишься ко мне? — Грудь Чимина тихо поднимается и опускается.

— Как?

— Как будто всё простил и забыл, какой я на самом деле.

— Сам не могу понять. Часто задавался этим вопросом, но ответа не нашёл. Может быть, я просто чувствую то, что вы так сильно не хотите показывать. Не знаю. Да и у меня особо выбора нет. На самом деле, если мы были бы с вами просто знакомыми, соседями, к примеру, то я и на двести метров к вам близко не подходил бы, — смеётся Чимин и снова отпивает. Виски и вправду хороший. — А тут просто приходится. Я ведь тут ни с кем не общаюсь, да и я на вас работаю. Не хочется ведь нарушать отношения с начальством, да? Не скажу, что вы приятная личность, но иногда с вами можно общаться, как сейчас.

— Неужели я такой невыносимый?

— Но вы ведь сами стремились к этому образу, разве нет? Вы заложник своих же взглядов. Сами виноваты во всём. И правда, которую я говорю, поможет вам.

— Ты прав.

— А сейчас сожалеете?

Намджун, задумавшись, замолкает. Сожалеет, но только по отношению к Чимину. Остальных людей он не жалеет и не собирается. Он хочет, чтобы Чимин чувствовал в нём положительного человека, который больше не хочет причинять ему боль. Но Намджун понимает, что стереть ошибки прошлого невозможно. Теперь придётся выстраивать между ними доверие на том, что есть. Материал для основы слишком неподходящий.

— Никогда не поздно исправляться, и я верю, что у вас получится. Главное, что вы это осознаёте.

Или устаёте.

— Хочешь знать, как я планирую...

Не упасть в его глазах!

Что ты мелешь, Намджун? Сначала врал, а теперь хочешь вынести наружу свою грязь? Ну уж нет. Не смей. Дела с уродом – это только твои дела, твой грех.

— А, нет, ничего.

Намджун с ногами забирается на постель, подбирается к Чимину и, упираясь в соседнюю подушку рукой, незаметно и тихо нависает над ним. Так вот он какой вблизи – когда под луной, под Намджуном. Раскрытый. Маленький нос, открытый лоб с рассыпанными родинками, закрытые глаза, невозможно трогательный.

— Как думаешь, меня... я могу кому-то нравиться?

— Мы же обсуждали это уже, Господин Намджун, вам просто стоит чуть-чуть поработать над своим характером. Тут исправить, тут подлатать, тут заменить, тут подпереть.

Это не тот ответ, на который рассчитывал Намджун. Он был уверен, что Чимин сжалится и своими словами заведёт его сердце, как шарманку.

— Вы уже спать хотите? — догадывается Чимин, когда чувствует, как кровать рядом с ним продавливается.

— Ну... я что-то устал уже. — И отстраняется.

— Да, я тоже. Всё в сон клонит. Я не смог уснуть, когда вас увезли, так сильно переживал. И Господин Седжин ведь, как назло, долго на связь не выходил. И чтобы унять себя, чтобы не переживать, чтобы успокоить, попросил сотрудников показать мне, как оказывают первую помощь. Это отвлекло, — он расслабленно улыбается и зачёсывает волосы назад. Эти родинки.

— Да, мне передали.

— Но вы очень крепкий. Ещё и нашли время выпить. — Чимин шевелится на подушках, пытаясь подняться с бутылкой в руках. — И сейчас думаю, что, как только лягу в постель, меня тут же вырубит. Ах, как лень умываться.

— Ты куда? — искренне удивляется Намджун.

— Спать? — и замирает. Он что-то упускает?

— Оставайся тут.

— Звучит так, будто я живу на другом конце города. Моя спальня ведь находится через стену. Да и не хочется мне у вас тут на полу спать. А ещё у вас жарко. Я весь вспотел между ног, извините за такое откровение.

Зачем на полу? Спи в моей кровати. Вместе со мной. Ты ведь говорил, что на той постели тебе чего-то не хватает. Ты мог бы обнять меня или положить голову мне на грудь. Тебе не жаль оставлять меня? Не жаль уходить? Зачем Намджун тешит себя иллюзиями? Чимин ведь не может к нему что-то испытывать. И от этого становится паршиво. Это первый раз, когда алкоголь не помогает, а только усугубляет. Намджун хочет напиться сильнее, но больше уже некуда.

Намджун, растерянный, глядит на то, как Чимин, нащупав тумбочку, опускает на неё бутылку и, шатаясь, медленно сползает с кровати. Лунный свет обводит его изгибы. До чего же он красивый. И сам он целиком и полностью слишком привлекательный для того, чтобы завалить в кровать обратно. Когда Чимин вписывается лбом в дверной косяк и, смеясь, потирает лоб, Намджун, сваливаясь с кровати, тут же приходит ему на помощь и подаёт руку.<span class="footnote" id="fn_32325707_3"></span>

— Что ж... ты и вправду не хочешь остаться?

— Зачем? Ещё дальше продолжать? Мы ведь и так оба устали. Наговориться ещё успеем.

— Нет, ты не понял.

Остаться со мной и заснуть.

— Вы хотите поиграть со мной в твистер?

Намджун сглатывает. Если бы эти слова принадлежали бы женщине, Намджун воспринял бы это как флирт. Но у Чимина мозг иначе устроен.

— Мы могли бы поспать, — и делает ход козырным тузом. — Вместе.

— Так мы вместе и поспим, — Чимин достаёт из своего веера карт Джокера. — Вы – у себя, я – у себя.

То, как сильно он отказывается слышать какие-либо намёки в моих словах, говорит о том, что он совсем не подразумевает в моих действиях какой-то любовный подтекст. Он не может представить, что у нас могут быть чувства по отношению друг к другу. Я для него Монстр. А не тот, кого можно полюбить. Намджун проводит Чимина до его спальни. Они оба слегка пошатываются, Намджун иногда опирается о стену. Как же много ошибок он сотворил в своей жизни. Как же он виноват перед Чимином. И как сильно он не хочет отпускать его. Что же делать?

— Почему ты вечно открываешь окно? — тут же спрашивает Намджун, включая свет и замечая открытое окно в спальне Чимина. Может быть, Чимин из вежливости пригласит? Может быть, он упадёт случайно и уснёт, а Намджун поймает его, отнесёт в постель и ляжет с ним, а на утро скажет, что просто был слишком пьян? Намджун обошёлся бы с ним нежно.

— Надо так, и всё, — резко отвечает Чимин. Если Намджун снова поднимет эту тему с окном, то он ударит его. — Погодите-ка, — и останавливается в середине комнаты, он пьяный, но всё ещё до каждого сантиметра помнит расположение мебели. Удивительные координация и баланс. — А вы случайно в моей комнате недавно окно не закрывали? Когда ваш отец попал в больницу.

Намджун, поджав губы, отводит взгляд в сторону. Почему-то он не подумал, что Чимин может так легко обнаружить чужое присутствие.

— Что вы тут делали вообще?

— Зашёл... кое-что забрать.

— В моей комнате?

— Которая находится в моём доме, — поправляет.

— Но это личные границы!

— Ну да.

— Вы невыносимы.

— Мы это уже выяснили, — дразнит.

— И ещё хотел спросить, а почему вы без рубашки?

— Так жарко же.

— И то правда. Что ж, я очень благодарен вам за то, что вы пригласили меня к себе. Мы очень душевно поговорили с вами, это было неожиданно и приятно – иметь возможность пить с вами. Извините, если я своими вопросами задел вас или ещё что-то в таком духе. Но я пьяный. И спасибо за небольшую экскурсию по вашей комнате! Буду рад снова побывать там и выпить, но только установите кондиционер! Иначе у нас получится с вами трусо... трусо... трусовая вечеринка! Я очень рад, что беда обошла вас стороной и что ваше здоровье в порядке. Правда. Это здорово. Ещё раз спасибо!

— Да.

Чимин, немного подождав, что от себя добавит Намджун, закрывает дверь спальни. Это вполне в его духе. Это просто Чимин чёрт знает что воображает. Наверняка Намджун искал в его лице не друга, а просто лишнее тело для алкоголя – собутыльника, если грубее. Ведь если бы он пил в одиночестве, то это был бы алкоголизм? С этими мыслями Чимин уходит в душ, чтобы отмыть запах виски, немного взбодриться и полностью свежим лечь в постель. Наверняка Намджун сам не проснётся в семь утра после такого, поэтому можно не переживать и спать до тех пор, пока не выспишься. «И ведь этот бесчувственный пень даже в ответ не поблагодарил. Никаких манер, он себе друзей так и не найдёт, — вздыхает Чимин и трёт губкой ноги. — Я бы хотел, чтобы он поблагодарил меня хотя бы за то, что я посидел с ним, выпил за компанию и выслушал…»

Намджун ещё какое-то время стоит напротив его двери, пытаясь отвыкнуть от его близкого присутствия. Перед глазами стоит его лицо, когда он навис над ним. Каким он был очаровательным под ним. Его слегка нахмуренные брови, нос пуговкой, полуприкрытые губы со вкусом любимого виски, голая грудь. Намджун прижимается лбом к двери. А как он был близок к нему, когда вёл в спальню. Как он трогал его. Как Чимин прижимался к нему и хохотал. Какая реакция была, когда он нажал ему на косточки. И эрекция снова возникает.

Искать женщину в такой час – это верхушка безумия. Пошатываясь и терзая себя воспоминаниями о Чимине в его постели, Намджун возвращается в комнату, понижает температуру кондиционера, убирает стаканы и бутылку, отставляя на тумбочку возле дверей, отключает свет на столе, идёт в душ. А Чимин всё ещё не отпускает его. Вот же, он был тут несколько минут назад, и рассказывал о своём сне с икающими бегемотами. Горькая обида. Чимин ведь ни за что не полюбит его таким. А измениться так сильно, чтобы быть достойным его души, у Намджуна никогда не выйдет, на это уйдут столетия. Он слишком сильно погряз. Не по колени, а по шею. Намджун, сжав губкой твёрдый член, мастурбирует ей под душем, вспоминая Чимина на кровати под собой, затем в память внезапно врезается её лицо, но он отгоняет её и возвращается к Чимину. Его пение, которое всегда приводит в порядок всю нервную систему. Господи, до чего великолепный. Что было бы, если бы Намджун наклонился и поцеловал его?

Вот Чимин отвечает, тянется к нему, обхватывает шею, прижимается к нему своим пахом, трётся о его член, просит, позволяет снять с себя штаны. Намджун представляет, как бросает его на кровать, поднимает ему ноги, заводит назад, нависает, проводит членом между ягодиц. О, так сильно представляет. Кончив, Намджун не сдерживается и бьёт кулаком по плитке. Это невозможно! Так больно. И, чтобы подавить внутреннюю боль, ударяет. Ударяет. Ударяет. Ударяет. Ударяет. Ударяет. Ударяет. Ударяет. Прежде Намджун страдал только от одного мира, теперь ему придётся мириться с самим собой и тем фактом, что Чимин никогда не сможет принять его. Чимин мечтает о двух детях (девочке и мальчике), смущается во время разговоров с женщинами и не воспринимает намёки Намджуна. Ударяет. Ударяет. Чимин не мечтает о тиране, об узурпаторе его свободы, он мечтает о том, кому может дарить свою любовь и кто будет откликаться на его чувства.

Намджун падает, обессиленный, в кровать, на то место, где лежал Чимин, и вспоминает его вопрос.

«А вам здесь не бывает одиноко?»</p>

До твоего вопроса, Чимин, со мной было всё в порядке. Но теперь мне кажется, будто тебя не хватает у меня во всём. Намджун, повернувшись на бок, смотрит в окно. Зима снова приносит у себя за пазухой несчастье. Намджун думал, что Чимин уничтожит его предательством. Подушка немного пахнет виски и розмарином. Ну и, конечно, можжевельником. И твоим пением, и твоей улыбкой. После душа Намджун трезвеет, и ему становится стыдно за себя, за то, как он нагло вёл себя с Чимином, как пытался раздеть его, как толкал на свою кровать и воображал. А если Чимин всё это понял, но просто тактично решил прикинуться дураком, чтобы не потерять работу? Как Намджун мог позволить себе всё это? Он ещё никогда в жизни так не напивался.

Прекрати, Ким Намджун! Тебе не стыдно за самого себя? Унижаешься, страдаешь от какого-то парня, который оставит тебя через год! Ты ведь дал себе обещание, что никогда больше не позволишь кому-то приблизиться! «И клятвы дают, чтобы их нарушать». На тебя жалко смотреть. Возьми себя в руки. Ты должен сосредоточиться только на уроде, не можешь забивать себе голову каким-то человеком, который даже не достоин тебя. Да, да! Именно он не достоин тебя! Строит из себя святого человека! Жизнь всегда наказывает притворщиков!

Так что заткнись и поверь в себя. Заткнись и отомсти. Заткнись и забудь.

Или заткнись и смирись.

Намджун ненадолго засыпает, чтобы снова проснуться через два часа живым или мёртвым. Живым или мёртвым. У него нет другого выбора. Сердце должно выдержать. Ведь у Намджуна нет проблем с сердцем, да, Чимин? Только с головой. Нет выбора. Нет его.