Часть 23: Почемупочемупочемупочемупочему? (2/2)

— Уважение – это очень важно. И есть ещё один важный момент, — Седжин встаёт со стула и присаживается на край стола. Ему немного проблематично сидеть рядом с Намджуном на одном уровне. Особенно когда дело касается обсуждения слишком глубоких тем. Необходимо аккуратно подбирать слова. Одна осечка – и он перестанет воспринимать его всерьёз. — Вы должны принимать человека со всеми его недостатками. Вы должны уметь меняться. Конечно, в разумных пределах. Просто если человек не стремится исправиться, не стремится изменить свою жизнь, самого себя, когда это действительно необходимо, то он не сможет полноценно любить и быть любимым. В какой-то момент это всё закончится. Наверное, спустя столько лет вы уже и забыли, что такое забота.

Намджун медленно кивает головой. И ему становится от этого грустно. Нет, не грустно. Тяжело. Он так сильно отвык от всего этого, что воспринимает мысли Седжина как что-то противоестественное, это против его природы. Но ведь несколько лет назад Намджун был точно таким же.

— И хочу вам честно признаться, но иногда я лгал своей жене. Нет, я не изменял ей, но иногда утаивал правду, потому что понимал, что правда огорчит её гораздо больше. Просто… я знаю, как вы относитесь ко лжи, и я не пытаюсь вас разубедить. Но если ваш человек вас внезапно обманет – не что-то серьёзное, – попытайтесь запомнить, что иногда человек врёт, чтобы не потерять близкого, чтобы не упасть в глазах и не ранить. Я лгал, потому что боялся разочаровать, ведь я и вправду работал на ужасного человека, и не хотел, чтобы она знала об этом. В конце концов она ведь ушла от меня. Но я рад, что она так и не узнала тёмную сторону моей жизни, по крайней мере в её памяти я остался как человек, который просто был слишком сильно влюблён в работу. Я и вправду желаю вам счастья, Господин Намджун, искренне хочу, чтобы вы нашли своего человека. Понимаю, что ваш опыт говорит об обратном, но когда-то этот человек появится в вашей жизни. К тому же, в вашем возрасте уже пора заводить детей.

Намджун с миной ужаса отталкивается на стуле от стола и с презрением смотрит на Седжина. Совсем старик из ума выжил! Но его слова впечатлили. Намджун никогда ещё не лгал, чтобы сохранить возле себя близкого человека и не упасть в его глазах. В те когда, когда они ещё любили друг друга, его жизнь не была омрачена омерзительными фактами.

— Вам ведь придётся наследство кому-то передавать. Мне казалось, случай с вашим отцом был подтверждением. Неужели хотите своё состояние раздать на благотворительные фонды или передать государству? Это совсем не в вашем духе. Думаю, вам следует перечитать «Сонеты» Шекспира. Он там очень здорово вдохновляет на создание потомства!

— Не неси бред. И вообще, ты мешаешь мне работать, — Намджун сгоняет воодушевившегося Седжина со стола и снова берётся за бумаги.

Седжин, ухмыльнувшись, недолго смотрит на него сверху вниз, замечает его смущённое выражение лица (и это не из-за бумаг) и всё понимает. Но когда? В кого? Он думает, стоит ли Намджуну сообщать о планируемых действиях его отца, которые он узнал от приближённых, но решает сохранить молчание, пока полностью не убедится в действительности. Пожалеет? Вряд ли. Намджуну сейчас лучше не нервничать.

_____________________</p>

Морозы становятся крепче, Чимин всё так же не закрывает окно в своей спальне, а Намджун пытается привыкнуть к этой чёртовой зиме через окно в автомобиле.

Он ещё долго отрицает тот факт, что слова Седжина повлияли на него, но потом решает, что больше не может обманывать самого себя. Да и к чему это? Чтобы унять боль. Конечно. Но ведь она не может долго храниться внутри него. Должна найти выход.

За несколько часов до ужина Намджун выводит Чимина в сад. У него сегодня не выходной (он в принципе забывает значение этого слова), но день наименее загружен, и когда терпеть бумаги было больше невмоготу, Намджун убеждает себя, что прогулка на воздухе не помешает ему. Но гулять в одиночестве в саду это разве не странно? Точно. Нужно пригласить его. Он согласится? Никогда не отказывался. Точно.

На улице постепенно начинает темнеть, а снег всё продолжает валить, и расчищенные с утра дорожки снова покрываются сугробами. Намджун смотрит на Чимина, следя за тем, чтобы тот не поскользнулся, и слушает – он пересказывает услышанную историю Теда Банди<span class="footnote" id="fn_32303754_7"></span>, – а потом, не заметив, мощно врезается в фонарный столб. Звон сначала смущает Чимина, но он тут же, осознав, что случилось, начинает громко хохотать.

— Просто тут темно, — оправдывается Намджун, потирая ушибленный лоб. Он кривит лицо, потому что приложился сильно – аж до звона в мозгах.

Намджун предлагает сесть на лавочку, он снимает перчатки, стряхивает снег, помогает сесть Чимину, устраивая его возле левого подлокотника, и присаживается рядом, вытянув вперёд ноги, а затем сокращает между ними расстояние. Улыбки Чимина пахнут искренностью и солнцем – как раз тем, чего не хватает Намджуну. Ненавидит зиму. Чимин вспоминает, на чём остановился, продолжает рассказ, просунув руки в карманы, а потом, закончив, замолкает. Хорошо здесь. Свободно. Свежо. Не оставляет только в покое то, что Намджун подсаживается всё ближе и ближе. Или опять воображение.

— Как себя чувствует ваш отец? — первым начинает Чимин и выдыхает большой клуб пара. Его немного клонит в сон.

— Не знаю. Я уверен, что он не помрёт так просто. Эта сволочь, к сожалению, очень живучая.

— Вы никогда не сможете его простить?

— Да ты смеёшься, — удивляется Намджун. — Ты уже забыл, о чём мы с тобой тогда разговаривали?

— И вправду... — Чимин ненадолго замолкает, а потом решается на вопрос: — Но он ведь ваш отец. Я, если честно, не могу представить, чтобы я желал смерти своему папе. Для меня это дикость. Он ведь воспитал меня. Хоть и пропал. Мне кажется, вам нужно просто сесть и всё обговорить, пока не стало слишком поздно. Я вот иногда скучаю по папе и думаю, что моя жизнь сложилась бы иначе, если он был бы рядом. Слушайте, Господин Намджун, я очень давно хочу вас уже спросить, но как-то всё не решался.

— Да? — Намджун, заинтересованный, поворачивает к нему голову. От его волос пахнет можжевельником и розмарином – и это настолько сильно успокаивает, что едва не убаюкивает. Он закидывает левую руку на спинку лавочки. Как же хочется... уткнуться носом в его шевелюру и заснуть на десять лет.

— Помните тот инцидент с газетой? Когда я проговорился? — Чимин осторожно подбирает слова, боясь спровоцировать Намджуна на всплеск агрессии.

— Ага. — Его локоны выглядят очень привлекательно для того, чтобы намотать на палец, а уши его выглядят очень привлекательно для того, чтобы забрать за него волосы и слегка пощекотать. Взгляд Намджуна плавно скользит по линиям профиля Чимина. Красивый.

— Но если быть честным... вы ведь любите честность, да? А доверия без правды не бывает. Вы ведь хотите, чтобы мы доверяли друг другу. Так что...

Намджун чуть ближе наклоняется, вдыхая запах полной грудью. Сейчас обнимет его, не сдержится, стянет с него шарф. О, Господи.

— Вы ведь и вправду всё ещё встречаетесь с другими женщинами?

Намджун, потупив взгляд, останавливается, а затем, отстраняясь, выпрямляется и со строгим удивлением смотрит на Чимина. Пахнет не розмарином, а озадаченностью.

— Зачем ты это спрашиваешь?

— Просто мне кажется, что от этого вы ещё несчастней. Есть такой термин, который обозначает... беспорядочный... беспорядочные половые связи. Он появился ещё в девятнадцатом веке, и...

— Промискуитет, — поторапливает его Намджун. У Чимина есть плохая привычка слишком долго мусолить тему и неторопливо подбираться к самой сути. Ему нужно потренироваться над своей речью и над правильным формулированием мыслей.

— Точно, так вы знаете?

— Конечно.

— Ну... я бы не сказал, что это какое-то заболевание, но вот если рассматривать с психологической точки зрения...

— Гены, повышенная потребность в любви, — перечисляет Намджун, загибая пальцы, правой руки. Он всё это прекрасно знает, потому что десятки раз обращался с этим вопрос к себе. — Комплекс неполноценности, страх одиночества, безответственность. И на появление этого явления влияют желание отомстить бывшему партнёру, развод, расставание, боязнь привязанности, неудачный половой акт, поиск впечатлений, инфантильность, стремление к доминированию. Я ничего не упустил?

— Нет, — соглашается Чимин, поджав губы. Если Намджун это всё осознаёт, то почему продолжает? — А как вы думаете, что из всего этого...

— Чимин, не в этом дело. Я не одержим сексом, это совсем не то.

На улице холодно, щёки Чимина покрыты здоровым румянцем, но от слов Намджуна он сильнее рдеет – до самых кончиков ушей.

— Мне, во-первых, не нужны серьёзные отношения. Не думаю, что в ближайшее время я смогу найти себе женщину, которая выдержит меня. Женщины в моём окружении, понимаешь, они не ищут своего человека. Они ищут источник своего комфорта. А я ищу в них желание отдаться мне. Обманываем друг друга, это на добровольных условиях.

«А может быть, ты просто ревнуешь?» — именно так хочет думать Намджун, но он понимает, что это очень маловероятно.

— А во-вторых?

— Во-вторых?

— Да, вы сказали: «Во-первых».

— А. Во вторых, у меня просто повышенное либидо.

— Но ведь можно жить с одним человеком, а не переходить от одного к другому.

— И тогда мы снова возвращаемся к нашему «во-первых». Это замкнутый круг, я не ищу потенциальную жену, мне она не нужна. Я сейчас полностью сфокусирован на себе. Чтобы потом она вдруг повесилась, если я вдруг чем-то не смогу ей угодить, или чтобы она при разводе забрала свою половину? Ещё чего.

— Вы из-за жадности совсем один останетесь.

«Ну ты же у меня есть».

— Переживаешь?

— О, нет, я... — Чимин смущается и подкладывает ладони под бёдра. Тепло. — Просто мне жаль.

— Жалеть меня не надо.

— Я знаю. Но ничего не могу поделать со своей натурой. Хочется, чтобы всем было комфортно в этом мире.

— Всем не поможешь. Да и не все этого заслуживают.

— Знаю... — расстроенно выдыхает Чимина. Кажется, последние полгода он старается свыкнуться с этой мыслью. Чимин встретил определение слова «Промискуитет» в одной из книг, которые ему дал Седжин, и сразу же подумал о Намджуне, ведь тот вряд ли станет самостоятельно признавать свои проблемы, но можно ведь обсудить и поднять эту тему. Сейчас Намджун более восприимчив к критике с его стороны, подмечает Чимин, можно воспользоваться этим шансом. — Но те методы, которыми вы руководствуетесь, чтобы отстранить от себя этих девушек…

— Наивный ты. Они ни перед чем не остановятся, ты просто не видел, на что они способны. Жутко меркантильные. С ними возиться не стоит, нужно вообще уметь поставить на место с первого раза, доходчиво объяснить. Не все это умеют. А один раз припугнул – и к тебе никто не сунется. Меньше хлопот, меньше потраченных зазря нервов.

— Но ведь вы губите им жизнь...

— А они мне, и что?

— И всё же мне кажется, что это наносит вам вред.

— Думаешь? — Намджун расслабленно откидывается на спинку, у него жутко затекает рука, но он не уберёт её, потому что так Чимин ближе. Даже если не прикасается к нему, то хотя бы находится в его личном пространстве. От волос всё ещё пахнет можжевельником. С ним комфортно. Да, он пытается осудить, повлиять на него, но это ведь можно считать проявлением заботы? Намджун очень хочет так думать. Как сильно он не пытался бы отрицать, но всегда приятно, когда кто-то искренне пытается позаботиться о тебе. Теперь пахнет нежностью.

И что же ты творишь со мной?

— Вы от этого ещё более одиноки. Всё пытаетесь потопить свою боль в других женщинах. Я в этом вижу такой смысл. Мне кажется... точнее, я хотел бы, чтобы вы перестали этим заниматься.

Намджун строит недоумённое выражение лица, приподняв брови.

— Это... это просто мысли вслух! Вы не подумайте, — опомнившись, начинает оправдываться Чимин. — Но если только предположить... это вообще возможно?

Намджун замолкает и, опустив голову на спинку, смотрит на небо, на снег, который не перестаёт идти, он закрывает глаза и вспоминает разговор с Седжином. Он сказал ему, что способность меняться – это очень важная составляющая. Это жертва, но Намджуну уже давно пора расплачиваться. Запах можжевельника дурманит. Он, не поднимая головы, смотрит на Чимина, тот сидит, повернувшись к нему спиной, и свет фонаря золотой каймой подчёркивает его щёки. А щека его очень привлекательна для того, чтобы провести по ней ладонью. На плечах у него собирается снег. Намджун набирается наглости и стряхивает, объясняет своё действие вслух, и Чимин благодарит. Хочет сжать его плечо.

Может быть, ты хочешь наклониться назад и прижаться к моей руке? И плечо его очень привлекательно для того, чтобы прижать к себе и обнять. И голова его слишком привлекательна для того, чтобы уложить её себе на грудь.

— Конечно, в теории возможно всё, — после длительного молчания отвечает Намджун.

Интересно, а как он отреагировал бы, если бы не разговор с Седжином? В последнее время Намджун не может сопротивляться Чимину, и, возможно, он всё же согласился бы с его задумкой, не до конца осознавая, ради чего это делает. Небо делается совсем тёмным. Особняк живёт, дышит через раскрытые горящие окна. Вдалеке Намджун видит проходящую по периметру охрану и жестом руки показывает им, что всё в порядке. Они уходят за угол, но скоро вернутся.

— П... правда? И вы не будете мне лгать?

— Я хоть раз это делал? — с обидой замечает Намджун.

— Нет. Хотите анекдот?

Намджун ухмыляется, выдыхая через нос.

— Ну, давай.

— Я, кхм, снова услышал его от охраны, я иногда – мне стыдно за это! – подслушиваю их разговоры. И они так здорово шутят, а ещё у них смех такой смешной! Что сказал слепой, зайдя в бар? — делает небольшую паузу. — «Привет всем, кого не видел!»

Чимин подминает губы, а затем, когда Намджун начинает смеяться, не сдержавшись, хохочет вместе с ним, падая на него и хватаясь за него руками.

— Вот что мне в тебе нравится, Чимин, — не переставая смеяться, говорит Намджун и мягко похлопывает Чимина по колену, — так это твой энтузиазм и позитив. Можешь рассмеяться своим недостаткам в лицо.

— Да, вы правы. Иногда это очень полезная штука. Мне её подсказали в центре реабилитации. Но на самом деле меня мучает ещё один вопрос: а когда мы были с вами на том оркестровом концерте, вы... вы... — как же Чимину неловко обсуждать с Намджуном его половую жизнь. — Вы с кем-то встретились?

— Хочешь сказать, занимался ли я сексом с кем-то?

Чимин активно кивает головой.

— Почему ты не можешь выговорить это слово?

— Это просто неприлично!

— Это естественно. Чимин, ты же не думаешь, что пробудешь в девственниках до конца своей жизни?

Лицо Чимина, вспыхнув красными красками, вытягивается от возмущения, он всплескивает руками и от шока не может выговорить ни слова.

— Ты ведь в курсе, откуда берутся дети, да? Я просто не знаю, как воспитывают незрячих. Вот есть женщина, у неё есть влагалище, есть матка, яйцеклетка, а есть мужчина, у него есть половой член, есть сперма, и когда они...

— Хватит, Господи, хватит! — несдержанно вскрикивает Чимин и соскакивает с лавочки. От неловкости он мнётся на месте и понимает своё невыгодное положение: они на открытом пространстве, и если он захочет куда-то сбежать, то обязательно споткнётся, заблудится, что-нибудь себе сломает, и со стороны это всё будет выглядеть комично. Поэтому он просто крутится во все стороны, лишь бы Намджун не увидел его смущённое лицо. Оно горит – хоть в сугробы падай.

— Зачем вы говорите такие вещи вслух?

— Я уже сказал: потому что это естественно. Ты же сам говорил, что хочешь детей, а в твоём мире Дева Мария только одна такая была со своим непорочным зачатием. Давай, просто скажи это. Скажи. Се-кс.

— Я буддист!

— А порно ты смотрел?

— Это безумие!

— Давай, Чимин, ты же сказал, что хочешь быть честным.

— Ну… если честно, один раз… На кассете. Когда родители занимались огородом, мы с Чонгуком сидели в комнате с телевизором, нашли какую-то кассету без коробки. Подумали, что это мультик…

— Ты малолетний извращенец!

— Не говорите таких плохих вещей!

— А там была гомосексуальная пара или гетеросексуальная?

— Хватит!

— Если бы там было двое мужчин, тебе бы это понравилось?

Намджун несдержанно улыбается, и улыбка звучит в его голосе. Взгляд смягчается. До чего Чимин превосходный.

— Почему вы уходите от темы? — Чимин пересиливает себя, чтобы не сгореть со стыда.

На самом деле, Намджун и вправду не хочет обсуждать этот вопрос, потому что с недавнего времени ему становится совестно перед Чимином. Что-то постыдное проклёвывается наружу. Наверняка это опять слова Седжина не дают покоя.

— Я уже забыл, о чём мы говорили, напомнишь? — Намджун победно ухмыляется, раздвигая ноги.

— Хватит шутить. Спали же с кем-то?

— Если ты хочешь спросить, занимался ли я сексом с другой женщиной в тот день...

Когда ты больше часа ждал меня в салоне автомобиля, а потом с тобой произошла истерика. Хочешь, чтобы я признался, чтобы я упал в твоих глазах? Седжин ведь так говорил: «Лгать, чтобы не потерять, чтобы не упасть в глазах». То...

— То нет.

Чёрт.

Намджун никогда не думал, что станет врать. У него ведь аллергия на ложь, но и вправду не хочет упасть в глазах, не хочет разочаровать его своей подтверждённой за годы теорией о «взаимоиспользовании». Чимин ведь может решить, что я захочу воспользоваться им, как и всеми остальными людьми.

«Вчера в гости к нам приходил Чонгук со своей семьйой, он научил меня как клясться на мизинцах мне это очень сильно понравилось!! Мы поклялись што будем вместе до самого конца».</p>

— Вы не врёте?

На этот вопрос Намджун решает промолчать. А если он сейчас попросить поклясться на мизинцах?

— Почему молчите? — Чимин догадывается. Он не знает, зачем спросил об очевидном. — А что вы сделали с той женщиной, о которой говорил Господин Юнги?

— О... о какой женщине? — Намджун напрягается и меняет положение на лавочке, усаживается, выпрямляясь, опуская ноги на землю и подавая корпус чуть вперёд.

— Которой вы воспользовались дважды. — И говорит резко и строго. Не пощёчина, а подзатыльник. Причём ощутимый. Он всё слышал?

— Тебе послышалось.

— Господин Намджун.

— Что?

— Вы врёте уже второй раз.

— Да ты!..

— Если вы хотите, чтобы между нами было доверие, мы должны быть правдивы друг перед другом.

Чимин поворачивается к нему, и Намджун может разглядеть эту складку между его бровей – в ней хранятся обида, серьёзный настрой и разочарование. Внезапно лицо Чимина приобретает мягкие черты – он больше не хмурится, расслабляется, слегка улыбается (снисходительно), недолго думает и садится обратно на лавочку, падая на спинку. Намджун как по команде возвращается в прежнее положение, мышцы левой руки ноют, но он всё равно закидывает её за плечи Чимина – делает это так, словно это невинный жест, который ничего под собой не подразумевает. Как в кинотеатре на задних рядах.

— Нам ведь с вами ещё работать целый год, и я и вправду сожалею, что совершил тогда ошибку, рассказал то, чего не следовало, и нарушил ваши границы. Мне хочется загладить вину, но я не смогу быть честным с вами, пока мы не обсудим это всё и не придём к обоюдному согласию.

«Целый год».

А что будет потом?

Намджуну становится тревожно. Почему? Что происходит? Время идёт быстро. В девятнадцать лет для Чимина, возможно, этот год как целых десять лет, а для Намджуна год почти как одно мгновение – из-за работы он не успевает замечать, как взрослеет и черствеет. Лёгкая паника возбуждает сознание. Как он может допустить это? Чимин не может уйти от него. Чимин ведь должен остаться с ним, разве это не очевидно? Взгляд Намджуна мечется по большим сугробам, сверкающим под фонарями. Окна в особняке закрывают, но он продолжает гореть изнутри, как новогодняя игрушка, и сознание напоминает «Снежный шар». Кто-то трясёт его с силой, мысли порошат, мир переворачивается с ног на голову. Что она тогда сказала? Она сказала: «Я от тебя ухожу»? Или, может быть, она сказала: «Я была единственным человеком, который был с тобой до конца»? Или, может быть, она сказала: «Если ты не остановишься, то потеряешь всех близких людей»?

— И раз мы заговорили про работу... скажите, пожалуйста...

Голос Чимина смазывается, звучит откуда-то издалека, как из-под люка в асфальте, он снова мямлит, тянет, неторопливо доходит до сути. Намджун медленно поворачивается к нему, в голове возникает вакуум, шум давит со всех сторон, сердечный ритм учащается, и рёбра трещат. Намджун загнанно дышит, оттягивая шарф. Что-то явно происходит с ним. На него так наверняка повлиял Чимин. Но возбуждение ведь не вызывает боль в лёгких. На него так влияют слова Седжина? Но Намджун уже в осознанном возрасте.

— ...да и вообще, знаете, без отпуска ведь никак, да?...

В панике Намджун прикладывает пальцы к запястью, пульс до самой крыши (как после кошмара), сердце словно гонит по шоссе на ста восьмидесяти. Перед глазами всё мутнеет, но кто-то продолжает истерично трясти его «Снежный шар» сознания, фонарь прожигает глаза, и падающий снег напоминает стену дождя. Как тогда, при столкновении Роллс Ройса с ней. Наступает мелкое покалывание в пальцах рук и ног, и Намджун с ужасом думает, что у него инфаркт или сердечный приступ. Рядом никого нет, только Чимин, который всё ещё продолжает о чём-то говорить. Надо что-то сказать! Крикнуть! Пусть он заткнётся и позовёт на помощь! Давай же! Боль в груди возрастает, Намджун выбивает из себя тишину через открытый рот, в горле возникает сухость, и лёгкие пронзает изнутри морозный воздух, перекрывает выход для голоса, затягивает голосовые связки.

— …и вы ведь отпустите меня, когда наш контракт подойдёт к концу? Чонгук хотел забрать меня.

Он не может! НЕ МОЖЕТ! Намджун хватается за колено Чимина, впивается пальцами в кости и, сжимая мышцы, трясёт изо всех сил. Скажи хоть что-нибудь! Ты хочешь завалиться на землю с приступом? И умереть раньше урода?! Почему с ним случился инсульт? Почему он вычеркнул его из завещания и вписал её имя?

— Г-господин Намджун, мне больно... — Чимин пытается отцепить от себя чужую руку, которая едва не разрывала его мышцы в клочья. Он морщится и болезненно стонет.

Почему всё то, что он создавал годами, должно перейти в чужие руки? Почему всё то, что он создавал, должно обязательно разрушаться? Почему они уничтожают то, во что он вложил огромную часть своей жизни? Почему они отбирают у него то, ради чего он страдал и ради чего терпел унижения и боль? Почему они все уходят от него? Почему оставляют одного бороться с самим собой и своими страхами? Разве давным-давно он не заслужил чего-то большего? Почему наступает конец тогда, когда Намджун даже не достиг своего счастья? Почему всё хорошее, так и не начавшись, должно заканчиваться? Почему она умерла? Почему он не услышал то, что она тогда сказала ему? Почему он плачет? Почему они отняли их у него? Почему они запретили ему обрести своё счастье? Почему они отняли мечту? Почему они загубили его деньгами? Почему они поступают так со своим ребёнком? Разве он не заслужил родительской любви? Почему они никогда не признавали его? Почему они никогда не замечали его? Почему они запретили ему рыдать на её могиле? Почему они никогда не любили его? Почему не разрешили почтить память своей матери в восемь лет? Почему его пульс настолько бешенный, что его вены вот-вот лопнут? Почему они накрыли её мешком? Почему они не пустили его к ней? Почему урод не признал, что довёл её до самоубийства? Почему он решил отдать ей долю перед смертью? Почему не хочет отпускать даже на том свете? Почему он ненавидит его? Почему пытается уничтожить собственного сына? Почему друг предал его? Почему они не позволили ему спросить у неё перед смертью, о чём же она ему тогда сказала? Почему время губит, а не лечит? Почему его комфорту снова настаёт конец? Почему Чимин оставляет его? Почему Чимин хочет быть честным? Почему Чимин заставляет раскрыться, а потом обещает уйти? Почему он хочет унести с собой часть Намджуна? Почему Чимин появился в его жизни? Почему Намджуну так больно, когда Чимин раз за разом говорит, что хочет вернуться к своему брату? Почему Чимин хочет оставить его одного?

Намджун уже ничего перед собой не видит, он готов закричать, завыть от боли, которая концентрируется внутри него, он готов распороть себе грудную клетку, чтобы выпустить это наружу. И он бьёт себя по рёбрам. Если сердце остановилось, то, может быть, он сможет завести его ударами? Давай же, давай! Заводись! Он не может умереть, пока урод жив. Мир не может быть настолько безжалостен к нему! ПОЖАЛУЙСТА! Ведь он страдал ради того, чтобы выжить и отомстить. Этого просто не может быть. ПОЖАЛУЙСТА.

Почему они предают его? Почему оставляют ни с чем? Почему, когда он шёл всем навстречу, они отвернулись от него? Почему они не смогли поверить в него? Почему они попытались подавить? Почему пытались погубить? Почему они лишили его пяти лет жизни? Почему Намджун выжил? Почему они не сделали аборт? Почему они позволили этому всему произойти? Почему они снова и снова отбирают? Почему ломают всё снова и снова? Почему губят его снова и снова? Почему он не заслужил извинений с их стороны?

Чимин.

Почему ты хочешь оставить меня?

Чимин слышит тяжёлое дыхание Намджуна и удары по грудной клетке (этот тяжёлый звук, словно удары по гигантскому полому шкафу, он узнает всегда) и понимает, что что-то идёт не так.

— Вам плохо?! — Чимин тянется в сторону Намджуна, пытается его остановить, и тот отбивает ему пальцы. — Чёрт-чёрт-чёрт-чёрт! — он быстро растирает его плечи, пытаясь успокоить, а затем кричит изо всех сил: — СЕДЖИ-И-И-ИН! КТО-НИБУДЬ! КТО-НИБУДЬ, ПОМОГИТЕ! — Чем громче кричит, тем сильнее мороз расцарапывает лёгкие. — Да что с вами?! Скажите хоть что-нибудь!

Пальцы глубже проникают в мышцы вокруг колена, стеснение в груди продолжает возрастать, давящее чувство заглушает мир, и Намджун, схватившись за сердце и накренившись, медленно летит вперёд, как срубленный столетний дуб – тяжело и со стоном.

Чимин.

Почему ты

мир летит перед глазами, небо и земля меняются местами

как и все они

хочешь оставить меня

мысли сливаются со снегом

одного

и заставляешь раскрываться перед тобой и страдать?

— ДА ИДИТЕ ВЫ УЖЕ СЮДА! — вопит Чимин, размахивая руками в разные стороны. Охрана ведь всегда должна находиться на своих точках.

С хлопком Намджун падает на землю, снег смягчает удар. Боль становится настолько невыносимой, что Намджун перестаёт чувствовать что-то кроме неё. И он понимает, что вот-вот может умереть.

Почему они

и сознание затухает.