Часть 20: Заточенными костями в глазницы (2/2)

— Так было необходимо, Намджун, у тебя нет права на развлечения! Я предупреждал тебя, радуйся, что я не вычеркнул тебя из списка наследников. Я всё сказал!

«Радуйся?»

— Да пошёл ты к чёрту! — Намджун начал громить его кабинет, завалил отца на пол, дотянулся до открытого сейфа в столе, достал пистолет, но не успел.

Не услышал, как они зашли, скрутили, отвезли в стационар.

Да как же так?

Как же это...

так?

Не пустили к ней на похороны.

Он ненавидел весь мир так сильно, что

не нашёл

никаких больше подходящих слов

Он не хотел умереть, хотел убивать.

А его задавили, подавили, перестроили, перевоспитали.

_____________________</p>

— Вы всё ещё скучаете по ней, да? — в беседе с Намджуном Чимин не чувствует, что должен быть осторожным в подобных вопросах, он понимает, что он первый человек, которому выговорился Намджун, поэтому требуется вытянуть из него всю оставшуюся боль.

— Нет.

— Никогда не слышал, чтобы человек так откровенно лгал. Любой ответ, который вы озвучили бы, автоматически означал бы «Да».

— И зачем спрашивал?

— Чтобы вы это приняли.

А тот, кого он считал единственным верным другом, оказался совсем другим человеком. И Намджун не знал, в чём больше разочаровался: в нём или в собственном выборе.

Если друг оказался вдруг

И не друг, и не враг, а — так;</p>

Он был рядом, когда она умерла, связался с её родителями, отправил деньги, пока Намджуна удерживали в больнице, нашёл её могилу, оставил букет, помолился. Он помог Намджуну сбежать из палаты (нашёл униформу), отвёл на кладбище и был рядом всё время, пока единственный друг рыдал от боли и бессилия. Грязь смешалась с отчаянием, в почве расцвела новая ненависть.

Тогда он предложил Намджуну пожить у него какое-то время, и Намджун не выходил из квартиры почти целый месяц (даже на парковку), потому что знал, что они его ищут. Целый месяц они разрабатывали бизнес-идею, составляли стратегию и рассчитывали траты. Это было единственным, что отвлекало Намджуна, он перестал заниматься спортом, несмотря на его советы, и похудел в итоге так сильно, что его вес составлял всего шестьдесят килограммов, но затея о мести мотивировала и вдыхала жизнь. Намджун видел, как уничтожает отца в его же сфере, а он заправлял энергией, заряжал энтузиазмом. Но всё кончилось. И друг и вправду оказался – «а так».

— Господи, Намджун, на тебе лица нет, — Седжин стоял в одних семейниках и белой майке в проходе и торопливо вытирал руки полотенцем. Зря вытирал – пришлось придерживать обессиленного Намджуна, промокшего под дождём. — Что случилось?

От кастрюли на плите поднимался пар, на кухне стоял запах тушёных морепродуктов, Седжин, усадив Намджуна за стол, быстро скинул нарезанный на доске зелёный чили в кастрюлю и убавил температуру. На его лбу и над верхней губой выступили капли пота, он вытерся полотенцем, поставил греться в миске воду (чайник не успел отнести в ремонт), помыл две кружки, достал два пакетика растворимого кофе «Нестле» <span class="footnote" id="fn_32223005_0"></span>, высыпал, дождался, когда вода закипит, и залил кипятком. Весь день у него болела голова, и последняя надежда оставалась на кофе, Седжин откладывал этот вариант, потому что знал, что из-за болей всё равно не сможет уснуть, но когда на пороге появился Намджун, он понял – этой ночью у него не будет времени на сон. Он поставил перед Намджуном кружку с кофе, тот сморщился от тошнотворного запаха дешёвого кофе, но отхлебнул и сморщился сильнее.

— Ничего. Ничего, — приговаривал Седжин и глядел на Намджуна. Точно, он же мокрый.

Торопливо он поднялся на второй этаж, пропал на несколько минут, а спустился с сухими комплектом домашней одежды – длинные выцветшие штаны и футболка с концерта группы «Jaurim», дождался, пока Намджун переоденется, закинул его костюм в стиральную машинку, подпёр дверцу стулом, вернулся к плите и, добавив специи в суп, снял кастрюлю, разложил по тарелкам и подал к столу с отварным рисом. А кофе Намджун всё же выпил.

— Так и что же случилось, Намджун? — встревоженно поинтересовался Седжин.

— Я ненавижу морепродукты, — Намджун отставил тарелку в сторону, но, отвернувшись, всё ещё смотрел на еду.

— Ах, да, прости, что не подготовился к твоему приходу, отварил бы тебе королевского краба, — Седжин громко опустил перед Намджуном тарелку и жестом приказал есть. — Томатный соус очень хорошо сочетается с морепродуктами. Попробуй, тебе понравится.

— У меня проблемы. — Тут же признался Намджун, водя ложкой в бульоне. — У тебя… будет возможность позволить мне провести у тебя несколько ночей? Хотя бы 2 дня. Извини, если докучаю тебе, правда, но мне больше некуда идти, Седжин. Ты единственный, к кому я могу обратиться.

— Ну… нет проблем. Я всё равно живу один, детей нет, собаку не держу. Правда, мне тебя уложить некуда. Спальный мешок только есть.

— А диван?

Седжин, мотнув головой, цыкнул и принялся за еду, а потом добавил чёрный перец.

— Господин Ким знает, что ты здесь?

— Понятия не имею. Наверняка его люди следят за мной. — Намджун говорил и ел одновременно, ел быстро, словно голодал целую неделю.

— Не ешь так быстро. И много тоже не ешь, тебя может стошнить. Ты ведь наверняка давно ничего съестного не употреблял.

— Вкусно. Спасибо.

Седжин ухмыльнулся, упёрся одной рукой в бок и глядел на Намджуна. Мокрые волосы постоянно лезли ему в глаза, но он не обращал на них внимание. Когда с едой было покончено, Седжин заварил ещё два пакетика кофе (это были последние, и, судя по пустому холодильнику, придётся идти в магазин) и дал Намджуну, на этот раз он не выразил недовольство и покорно выпил.

— Значит, спальный мешок я тебе дал, телевизор можешь смотреть в любое время – только громко не включай, у меня чуткий сон, а уснуть потом долго не смогу, – уборную я тебе показал, если будут вопросы, не стесняйся спрашивать. И завтра сходи в магазин, я тебе список продуктов и деньги оставлю на столе.

— Я? В магазин? — Намджун возмущённо ухмыльнулся, ткнув себе пальцем в грудь. — Никуда я не пойду, ты чего?

— Извини, но прислуги у меня своей нет. Это взрослая жизнь, Намджун, привыкай. Или ты надеялся, что, когда откажешься от наследства, у вас с ней будет работать прислуга забесплатно? Ключ я положу в тарелку на тумбочке при входе. Завтра меня не будет, я должен буду сопровождать Господина Кима, уеду рано. Хочешь – оставайся, не хочешь – можешь уходить. Но если уйдёшь, то закрой дверь и ключ положи в углубление возле калитки, ты сразу поймёшь, о чём я говорю, когда увидишь. И слушай… — Седжин, глядя на Намджуна, разбирающегося со спальным мешком, погасил верхний свет и зажёг торшер. — Я так понимаю…

— Да. — Грубо ответил Намджун, даже не обернувшись, разозлился и резко дёрнул молнию, и мешок порвался. Чёрт. — Извини. Проклятье. Я ведь… я ведь не знал. — Он обессиленно уселся на пол. — Мы ведь были с ним друзьями ещё с самой школы. Как друзья могут предавать? Я ведь всё-всё ему доверял. Уступал ему, давал в долг, выручал и прикрывал. А потом…

— Я предупреждал, что в бизнесе, Намджун, друзей быть не может.

— Наверное, ты прав… Знаешь, я каждый раз недоумевал от того, что этот урод, — отец – он больше не мог произнести этого слова, — всегда оказывался на шаг впереди меня. А оказалось, что эта змея передавала ему каждый мой ход! И все аудиторские проверки, от которых он якобы был в шоке, – его рук дело! И он разработал схему воровства через поставщиков! Он давал им «вознаграждение» и закрывал глаза на повышение цен. Он продавал инсайдерскую информацию широкому кругу, все СМИ следили за мной, они всегда знали, где я нахожусь! Господи, ты видел, во что они превратили её могилу?! Нелюди! Он просто… он просто оставил меня с огромными кредитами, он занял у меня столько денег. Это он! Это он! Он! Он виноват в её смерти! — Намджун закусил нижнюю губу, подавляя слёзы, но не сдержался. Вытер запястьем. — А договор был полностью оформлен на него…

— У меня есть отличный юрист, Намджун, давай я позвоню ему, и он проконсультирует тебя.

— Мне сейчас вообще нельзя высовываться. Эта Иуда подставила меня. Два дня назад застрелили одного члена совета директоров.

— Нет, — догадался Седжин. — Не мог.

— Мог, Седжин. Оказывается, ещё как мог. Меня ищет полиция. Пожалуйста.

— Так. Всё хорошо. Я на твоей стороне и никому о тебе не расскажу, ясно? Завтра никуда не высовывайся. Вообще никуда, даже во внутренний двор. Даже мусор вынести. Я сам продукты куплю, а ты пока поешь то, что есть в холодильнике, должно хватить на два дня. Мы что-нибудь придумаем.

Часы показывали половину третьего ночи. Седжину оставалось спать два часа. Когда он уже начал подниматься по лестнице, уставший голос Намджуна дотянулся до него из гостиной:

— Ещё раз извини за неудобства, Седжин, я благодарен тебе за помощь. У меня и вправду никого не осталось. И если посреди ночи услышишь крики… — Намджун ненадолго замолк, решаясь на что-то, а потом продолжил: — Не пугайся. Мне всегда снятся кошмары.

Седжин задумчиво кивнул головой так, будто Намджун мог увидеть его.

— Что ж, если не хочешь засыпать, то можешь выпить сладкую газировку в холодильнике, должно взбодрить, — и скрылся на втором этаже.

Это был конец всего.

Намджун замолкает, смотря в одну точку, и Чимин по внезапной паузе понимает, что тот снова ушёл в себя.

Он понимал, что какая-то трагедия гложет Намджуна и не даёт ему покоя, ведь была причина, по которой Намджун очерствел и покрылся слоем гнева, потому что человек зол в той степени, в которой несчастен. Чимин понимал. Но не знал масштабов. На его месте Чимин уже давно бы сломался. Не восхваляет, не принижает – пытается понять. Он видит смысл в испытаниях и страданиях, но не видит смысла в кознях. Это не тот способ, через который закаляется сталь в человеке, это что-то другое... бесчеловечное. Обычно так людей губят, раздавливают.

— Люди – это единственная причина, по которой человек в конце концов становится безразличным.

Чимин поджимает губы. Хочет согласиться, но верит, что люди друг друга лечат.

— И чтобы избавить себя от боли, необходимо абстрагироваться от всего мира.

— Как это сделали вы? — допытывается Чимин и слышит ухмылку. — Может быть, я как-то могу помочь вам?

— А я похож на человека, которому нужна помощь?

Чимин тут же приподнимает брови. Ответ на поверхности. Намджун всё ещё не хочет быть честным с самим собой. И, исходя из его слов, Намджун сам лишён свободы.

— Но почему вы решили всё это рассказать мне? Я заслужил второй шанс?

Намджун и сам не знает. Он молчаливо смотрит на Чимина, словно хочет выведать у него ответ. Чимин сидит на стуле с прямой осанкой, пальцами он массирует закрытые глаза и слегка давит на них. Странная привычка.

Вздох.

— Тяжело носить в себе воспоминания. Я должен освободить место.

Для новой боли.

— Когда прошлое тебя не беспокоит, всегда проще идти вперёд.

— А меня вот беспокоит ещё несколько вещей, — нетерпеливо начинает Чимин. — Что вы сделали с той журналисткой?

— Странный ты. Ошиблась она, а беспокоишься ты. Она сама во всём виновата, а за проступки надо отвечать. Ты же выучил этот урок?

— Что вы сделали?

Каменное лицо Намджуна не шевелится ни под одной эмоцией. Он только безразлично приподнимает брови.

— Лишил работы. Лишил дома. Лишил возможности работать в достойном месте. Морально унизил.

Невозможно.

Стоит только Чимину обрести надежду, что слова Седжина имеют вес.

А Намджун даже не собирается меняться.

— Понимаешь ли, Чимин, — тяжко вздыхает Намджун, разводит руками, делая небольшую паузу, чтобы грамотно подобрать слова, заглядывает на потолок. — Она абсолютно точно знала, на что шла. Меня не интересует, какие цели она преследовала. Но если я не решил бы проблему – последствия которой я, между прочим, всё ещё разгребаю, – я точно так же, как и она, лишился бы и дома, и работы, и половины жизни, которую я положил в основу своего бизнеса. И она не засомневалась. Не пожалела. А я не стану проявлять милосердие к глупым людям. В этом мире каждый просто защищает себя. Каждый сам за себя. Правила пишутся кровью. И у этого случая есть прецеденты, только вот большинство людей в этом мире безмозглые. И я тоже выучил урок. Если бы не СМИ, она была бы жива. Алчные существа. Меня никто не жалел. Когда они раскрывают правду, обязательно кто-то страдает. Я больше этого не хочу. Не потерплю.

Чимин категорически не согласен. Но, возможно, в действиях Намджуна… есть смысл.

— А что с тем мужчиной, который пострадал? Вы ведь… в него стреляли.

— Уволен.

— Что? Но почему?

— За неисполнение договора. У него чётко прописано, что он должен слушаться моих приказов. Нарушаешь – значит, не заслуживаешь работы у меня.

— Он жив?

— Да. Только ходить нормально не сможет.

Чимин сглатывает.

— А вы позаботитесь о нём? Деньгами хотя бы…

— Они очень много получают, Чимин. Очень много.

— Если честно, я боялся, что вы уволите Господина Седжина.

Намджун цыкает и наклоняется вперёд.

— Я часто говорю, что уволю его, раз в неделю как минимум. Но он единственный человек, который за все годы моей жизни ни разу не подвёл меня. У меня больше нет времени, сил и эмоций искать кого-то другого.

— А я думал, у вас совести не хватит его заменить, — разочарованно подмечает Чимин. — Знаете, мне не нравится ваше правило, что мужчина не должен извиняться. Я чувствую груз ответственности за свой проступок, и только вы можете облегчить его, приняв мои извинения. То, что произошло, исправить уже невозможно, но я понял, что совершил большую ошибку, обнажив то, что вы всегда скрывали от внешнего мира. Вы ведь никому не рассказываете о том, что происходило с вами, потому что знаете, что на вас нападут и не поймут. Извините меня, Господин Намджун, я не хотел причинять вам неудобства своим поведением. Я осознаю масштабы своего проступка, но не хочу, чтобы доверие между нами было нарушено. Я говорю это искренне.

И каков будет ответ?

— Споёшь что-нибудь?

— Конечно.

Боль Намджуна обретает голос. И голосом становится Чимин.