Часть 18: Не/прикасайся/ко/мне (2/2)
Щелчок.
— Ах, чёрт, магазин пустой. Знаешь, сколько весит этот чёрт? 734 грамма. Быстрое действие. Девять миллиметров. Магазин на пятнадцать патронов.
— Господин Намджун!
Из-за двери кричит Седжин, которого только что вытолкнули в коридор (а точнее, в пустоту, в представлении Чимина), но его перебивает топот ног. Бегут тяжёлые мужчины. Бегут быстро. Оперативно.
— Проклятый Седжин, если ты сунешься сюда, я спущу в тебя весь магазин, как только затолкну в это дерьмо все пятнадцать патронов!
— Господин Намджун!
Намджун наполняет магазин, нажимая патроном на патрон, и делает это с некой нервозностью, несколько патронов со звоном скачут по бетонному полу, и Чимин хочет упасть, собрать их, протолкнуть в свой рот, проглотить. Кажется, в тот день было только два градуса. Потепления в том году больше не обещали. Обещали только усиливающиеся дожди, а затем снег – много снега.
— Суки подколодные, я же приказал ждать меня за дверью! — Всё происходит в одно мгновение. Намджун ребром ладони вбивает магазин в пистолет, выпрямляет уверенную, жёсткую руку и делает первый выстрел, попадая в коленный сустав одного из охранников. Ни грамма сомнения за душой.
Чонгук тогда взял у него сумку, набитую дневником, одеждой, плюшевой игрушкой и плеером с аудио-книгами. Он ещё никогда в жизни не слышал, чтобы так истошно вопили. От выстрела заложило правое ухо. Нет, Чимин в принципе не предполагал, что на такое способны человеческие лёгкие и связки. Громче грома в тучах. Чонгук уверенно взял его под руку, сказал, что они отбывают ровно через час и что им нужно поторопиться, если хотят успеть. Это вопль, наполненный самой сильной болью, словно его вывернули наизнанку и принялись соскабливать обнажённые мышцы с костей ложкой для десертов. Чимин точно слышал выстрел, слышал буквально в полуметре от себя, и он готов поклясться, что если бы дёрнулся, то пуля прошла бы сквозь него.
— Уберите это дерьмо с моих глаз! УВОЛЕН! Выбросьте его возле ворот! Я же говорил, чтобы меня НЕ ТРЕВОЖИЛИ, НЕ ТРЕВОЖИЛИ, Я ТАК ПЛОХО ОБЪЯСНЯЮ?!
Всякие крики тут же прекращаются и сменяются на болезненные стоны. Мужчина, накрыв рот вспотевшей ладонью с дрожащими пальцами, глядит на простреленное колено и думает о том, что никогда больше не сможет бегать или ходить без хромоты. Он опирается на второго охранника и при поднятии вскрикивает, пытается притронуться к колену, и в этот момент Намджун снова стреляет, но попадает ниже планируемого места – в ступню. Снова вопль. Закатанные глаза. Потеря сознания.
— Утащите эту свинью, я же сказал. Меня выводят из себя его крики.
Звуки боли прекращаются. Чимин молчит, думает-надеется, что он оглох за одну секунду – за тот момент, когда из пистолета вышла вторая пуля. Но он слышит. Слышит, как Намджун вынимает магазин и заполняет пустое пространство. Они тогда успели запрыгнуть буквально за минуту до отбытия. Потные, едва способные дышать и разговаривать, у них онемели пальцы, но улыбки горели, как свежие факелы на фоне ночного неба.
— Итак, жалкая моль, ты думаешь, что можешь трепаться налево и направо о моей личной жизни, о которой ты НИЧЕРТА не знаешь, я прав? — Чимин больше не слышит взаимодействий с пистолетом, но носом чувствует этот тошнотворный запах металла. То ли от крови, то ли от пистолета. — ОТВЕЧАЙ. — И фантомное присутствие железного карателя на затылке оживляет Чимина. Он с такой лёгкостью сделал первый выстрел, что Чимин больше не сомневается в том, что Намджун отвечает за свои слова.
— Нет...
— Что? Говори ГРОМЧЕ, шваль. ГОВОРИ.
— Нет.
— ГОВОРИ.
Чимин клянётся, что он слышал спусковой крючок. Почувствовал волосами на затылке.
— Нет! Нет! Я ни о чём подобном не думал! Пожалуйста, пожалуйста, Господин Намджун, пожалуйста!
— Не смей! — Намджун ударяет пистолетом по спинке стула. — Говорить! — Удар. — Больше! — Удар. — Положенного! — Удар.
Спинка стула трещит, и Чимин чувствует спиной, как одновременно на последнем ударе ломаются две перекладины, острия упираются ему в лопатку. Они так и не спали на протяжении всего пути, хотя несколько раз откидывались на спинки кресла (мягкие, а не деревянные и колючие), они долго разговаривали, возбуждённые встречей спустя долгие годы, и обсуждали, вспоминали, хохотали, накидывались друг на друга с самыми несдерживаемыми и крепкими объятиями. Чимин и вправду устаёт плакать, но слёзы идут, он не смахивает их, потому что боится, что, как только отпустит сиденье стула, его унесёт в бесконечное пространство, которое только что поглотило вопящего мужчину. А там, в бесконечном пространстве, боль прерывается, или Чимин просто перестал её слышать?
— Итак, моя дорогая СВОЛОЧЬ, давай начнём сначала. По моим, — УДАР, — ПРАВИЛАМ. Ты думаешь, что имеешь право распространять обо мне сплетни?
— Нет! — Чимин хочется сжаться до куба размером сантиметр на сантиметр, стать гранулой соли, раствориться. Но он говорит. Соль не может разговаривать.
— Ты думаешь, что у тебя есть право без моего ведома разговаривать с посторонними людьми?
Чимин ждёт команды, и она наступает с очередной отлетевшей перекладиной. Сколько их остаётся?
— Нет!
— Ты думаешь, что твой голос – это сраная защита?
— Нет!
— Так с чего ты, гнида, решил, что можешь меня так ОСКОРБЛЯТЬ?! Кем ты себя возомнил?!
— НЕТ!
— Тварь, Господи, и куда я только глядел, а! Глаза есть, а видеть разучился!
Сегодняшнее утро началось с семи утра. Он проснулся, завёл дом, поплавал в бассейне, получил утренние газеты за столом. Он всегда старался узнавать новости о мире быстрее своего отца, но на этот раз он опоздал.
«Известный землевладелец, номер один в списке Форбс Южной Кореи, владелец самой крупной строительной компании открывает тайны своей личной жизни».
«Не брезгует даже самыми бесчеловечными методами».
«На его счету – десятки использованных женщин и мужчин».
«Скрывает нелицеприятные факты от общественности».
«Подкуп правоохранительных органов».
«Жизнь пестрит гомосексуальными связями с молодыми мужчинами».
А коронует абзацы статьи фотография Чимина из-за забора. Растерянного, напуганного, осознающего.
Намджун уже привык к деспотичному отцу, знает его характер и реакции на внешние воздействия, но на этот раз тот превзошёл все ожидания. Он знает, почему повесилась его мать, а отец отказывается признавать даже спустя годы. Но Намджун сильнее – выдержит.
И выдержал. Не сломал мебель, не свернул посуду, не сжёг планету, не отправился войной против человечества. Просто встал из-за стола, собрался, не обмолвившись с Седжином и словом, сел на заднее кресло автомобиля, отправился в центральный офис новостного издания, приказал уволить всё руководство и её, нашёл квартиру, вытащил наружу, отвёз в поле, раздел и уехал. Возвращаться ей больше было некуда и не за чем.
Вернулся в особняк, спокойно открыл дверь кабинета, сдержанно позвал Седжина, а голос – не его вовсе. Монотонный и бездушный. Седжин зашёл, закрыл дверь, а потом произошёл взрыв.
— Ты возомнил себя выше меня, выше того, кто спас тебя, дерьмо собачье! Ты знаешь ведь, знаешь, зна-а-а-аешь, как я не переношу, когда меня обманывают и подводят, — предают, – чуть не произносит Намджун, — ты хотя бы понимаешь, ЧЕГО всё это мне стоит? Ты понимаешь, ЧЕМ я отплатил за это?! ЧЕМ? ЧЕМ! До твоей сраной башки, в которой не умещается ничего, кроме нытья, доходит факт того, что я НЕСПРОСТА оберегаю свою личную жизнь?!
А затем Чимин вдохнул полной грудью. Он чувствовал начало новой жизни, он радовался тому, что именно с Чонгуком вступил в новую главу. Его атаковали шумный город, хаотичное движение толпы, грохот метро, шустрое такси и порог дома. Чимин, ты даже не представляешь, как я рад, что нашёл тебя! Да, Чонгук, это очень здорово. Я так сильно пытался связаться с твоими ближайшими родственниками, но никто ничего не знал, и я почти отчаялся, представляешь? Представляю, ты большой молодец, Чонгук, самый лучший. Они говорили, что тебя отвезли в другой город, Чимин, говорили, что тебя кто-то приютил, а ты оставался всё в том же Пусане, только чуть-чуть левее, я знал, что ты никуда не пропадёшь! С тобой – точно никуда не пропаду!
А Намджун всё говорит и говорит, кричит, надрывается, бьёт стул (щербатая спинка лишается последнего зуба), а затем стреляет в пустое пространство.
— Я никогда и ни за что не даю кому-то второго шанса! Те, кто предают, отправятся в ад! Но ты!..
— Я уже в нём.
УДАР. И спинка стула целиком отлетает в неизвестность. Но руки всё ещё обхватывают сидение. УДАР. Ножка стула, треснув, сгибается пополам, и Чимин валится на пол, но пальцы не выпускают. Помнишь, как мы любили играть с тобой на детских музыкальных инструментах? А я купил точно такие же, но взрослые и такие здоровские! Последние пол года я вспоминал и тренировался, и у меня уже УДАР здорово получается, хочешь послушать? Чёрт, я ненавидел играть Вивальди в УДАР музыкальном училище, но сейчас, когда у меня свобода выбора, мне так нравится УДАР классика! Сейчас, зацени!
У гнева Намджуна, даже такого необъятного и скалистого, всегда существует своя кульминационная нота. И Чимин не понимает, её конец уже наступил, или всё ещё только впереди? Когда наступает та самая точка, гнев постепенно оседает, а пепел вылетает куда-то в окно. После сегодняшнего взрыва полетит не пепел, а осколки, Чимин хочет защититься, но сидения стула не хватит, пальцы обжигает, а он всё ещё держится.
Может быть, это длится чуть больше, чем целую вечность. Из бесконечного пространства больше никто не выпрыгивает и не получает пулю, но Чимин чувствует присутствие Седжина. Не знает. Не может объяснить, просто подсказывает интуиция, что он не позволит Намджуну застрелить его.
Какое лицо человека в гневе?
Какое лицо у человека с пистолетом в руках?
Какое лицо у человека, встретившего на своём пути тысячу и одно предательств?
Какое лицо у человека, схватившего сиденье стула в страхе соскользнуть в бесконечность?
Какое лицо у человека,
который помнит погоду в тот день, когда его забрал Чонгук,
но не помнит,
УДАР
зачем вообще родился?
Щелчок.
— ТВОЮ МАТЬ! ТИШЕ, тише, тише, — Намджун крепко жмурится, закатывая глаза, давление внутри формирует форму шара, он раскрывает рот, накрывая голову, и просто не может поверить.
Щелчок. Щелчок. Щелчок. Щелчок. Удар кулака. Он в кого-то или во что-то попал. Вмятина. Удар. Удар. Удар. Да за что?
Седжин и вправду стоит за дверью. Он не пытается подглядеть, только прислушивается и отсчитывает удары или выстрелы, он знает, в отличие от Намджуна, что в магазине пистолета данной модели помещается только 13 патронов, и он точно знает, что всего было 12 выстрелов, считая те два, что выбили вопль из Реуля. После 13-го выстрела он заходит, видит на бетонном патроны и щепки деревянного стула, Чимина, валяющегося на полу и прижимающего к груди сидение, Намджуна, проломившего стенки стального шкафчика.
Он не причинил ему вреда.
По крайней мере, внешнего.
Седжин с облегчением выдыхает, прикрывает глаза и молится.
— Что ты здесь ДЕЛАЕШЬ?!
— Господин Намджун...
— Я ПРИКАЗАЛ ТЕБЕ ВЫНЕСТИ ОТСЮДА СВОЮ ЗАДНИЦУ! — Намджун направляет пистолет на Седжина, целясь в плечо, крючковатый палец дёргается, но ничего не происходит.
— ...я немедленно увожу отсюда Господина Чимина...
— КТО ТЫ ТАКОЙ ЗДЕСЬ, ЧТОБЫ РЕШАТЬ ЧТО-ТО, КТО ТЫ ТАКОЙ...
— ...потому что вам необходимо успокоиться, вы в неуравновешенном состоянии. Господин Чимин, вставайте, — и Седжин действует быстрее Намджуна, ошарашенного тем, что его люди больше не подчиняются ему. Что он может сделать? ЧТО?
Седжин быстро поднимает Чимина с пола, помогает встать ему на ноги, уводит из Комнаты Кары и запирает дверь. Намджун остаётся в одиночестве. В темноте. Как тогда, когда его запирали в уборной за непослушание. Седушка печёт на груди.