Часть 15: Милосердие (2/2)

— Я не лгу вам, — осторожно шепчет Чимин и обнимает себя, почувствовав холод в комнате.

Когда стрелки на часах указывают полночь, Чимин, поглощённый беседой с Намджуном, не чувствует сонливости или разбитого состояния. Диалог с ним становится занимательным и увлекательным.

— Так и почему ты не высыпаешься? — интересуется Намджун, резко прервав свой рассказ.

Он принимает удобную позу на двуспальной кровати, вытягивается, подкладывая руки под голову, и устраивается на подушке. Чимин на соседней стороне шуршит одеялом.

— Не знаю, просто не высыпаюсь, — отвечает Чимин и указательным пальцем вырисовывает узоры на простыне. — Ложусь в десять, просыпаюсь в семь или в восемь, но когда просыпаюсь, то ощущаю себя разбито. Будто я работал всю ночь. Извините, но я действительно не мог больше терпеть ту комнату. Я не пытался выбить себе лучшее положение, даже мысли не было, но если бы остался там… Стыдно вам признаваться, но там у меня несколько раз случались истерики.

— Зато я знаю. Это потому, что ты недостаточно находишься на улице. А если быть точнее, вообще не выходишь за порог. Человеку необходим витамин Д и свежий воздух. Это простая аксиома. Если всё это приведёт к психологическим болезням, то ты станешь бесполезным для людей, и не думаю, что кто-то станет возиться с тобой. Никому в этом мире нет до тебя дела. Ты никому не нужен. Ты должен рассчитывать только на себя одного.

На этих словах Чимин замирает, прекращая двигать одеялом, и пытается прочувствовать вес слов Намджуна.

— Особенно с твоим-то положением. Именно поэтому ты должен быть сильным. Ты всегда будешь один до конца своей жизни. Никто никогда искренне не будет переживать за тебя. На это способна только родная мать. Скоро ты останешься один, и тебя никто не хватится.

— Не знаю...

— Поэтому тебе, как минимум, стоит начать с прогулок. Разнообразить свою жизнь хоть как-нибудь.

— Да куда я могу выйти? — Чимин поднимается на постели, поджимая под себя ноги. — Я с превеликим удовольствием покинул этот дом хотя бы на время, чтобы встретиться с Чонгуком.

— Не говори глупостей, здесь есть сад. Здесь работает прислуга, которая поможет тебе изучить весь особняк. Сад тут большой, а если тебе станет интересно, то садовник подробно расскажет тебе о каждом растении. Ты просто ищешь оправдания, будь честным перед самим собой.

— Я честен! Но не могу же я позволить незнакомым людям быть моими глазами. А если они соврут мне?

— Может, и я лгал тебе тогда в комнате?

— Да разве в этом был смысл?

— А другим людям тогда для чего лгать тебе?

Чимин затыкается, обдумывая подходящий ответ, но факт остаётся фактом: с незнакомыми людьми ему некомфортно. Он боится встретить людей с недобрыми намерениями, боится проявления их жестокости и нездорового интереса. Придётся отвечать им всем, потому что Чимин боится задеть человека или оскорбить своей прямолинейностью. Он не такой. Распознать двуличие ему становится очень сложно, эта способность срабатывает выборочно (что-то на уровне затупленной интуиции), потому что он мало общается и не имеет понятия о классификации людей, но у Намджуна, кажется, это чутьё хорошо развито, даже если может ошибиться.

— Не знаю... вы другой?

— Какой «другой»?

— Отзывчивый и искренний.

Проговорив это, Чимин тут же слышит слева от себя громкий смех и замирает на месте, словно истукан. Что смешного? Смех Намджуна длится целую минуту, и Чимин думает, что он сказал какую-то глупость.

— Ты уверен, что говоришь это тому человеку? Наверное, ты путаешь меня с кем-то.

Люди с кладбища хором расхохотались.

— Уверен, Господин Намджун, уверен в этом так же сильно, как и в том, что меня зовут Пак Чимин, — он сводит брови на переносице, поджимает губы, гадая, какое выражение лица сейчас у Намджуна. Стоит ли продолжить? — Вы всегда говорите обо мне всё, что думаете. Не жалели меня, когда узнали о моей особенности, не боялись даже шутить по этому поводу. А все остальные остерегаются этого делать. Вы, наверное, сейчас скажите, что мои слова – глупости, но это именно то, что я думаю о вас. Даже ваше стремление показать мне мир с другой стороны говорит о вашей заботе, кто ещё станет говорить с малолеткой и буквально на пальцах всё объяснять ему? И знаете что? Я всё время хотел сказать это вам. Это ваша... привычка приходить ко мне в комнату после конфликта. Приходите, объясняете свою позицию, но уже на спокойных тонах. Вы не извиняетесь за своё поведение, хоть иногда я хотел бы этого, но всё равно вносите ясность, объясняете, почему поступили так. Обвинили – объяснили, у вас такая тактика, такая своеобразная стратегия. Я вас не ненавижу, — на этих словах Чимин отыскивает на постели ладонь Намджуна и накрывает своей, чтобы тот поверил в искренность его слов. — Да, в первые дни нашего знакомства я испытывал к вам жуткую неприязнь, потому что вы вели себя просто отвратительно, но сейчас я питаю к вам симпатию. Сейчас вы вызываете уважение, хотя несколько месяцев назад я всеми силами пытался избежать общения с вами.

Ну вот. На милосердие всё же хватило энергии. Нужно быть сильным и всепрощающим, чтобы в конце концов добраться до внутренностей Намджуна. На лице Чимина расцветает улыбка: ему всегда приятно говорить людям ласковые слова, особенно он гордится тем, что смог пересилить себя, стать выше Намджуна в моральных принципах и сказать в его адрес что-то лестное. Ведь это его собственное мнение, его мысли, его умозаключения. Ладонь Намджуна не шевелится, и в это мгновение Намджун рад, что Чимин не способен видеть. «Ну же, ответь что-нибудь, — истерично думает Намджун, пальцы едва сжимаются, — не позволяй ему понять, что тебя тронули его слова. Ведь это полный бред. Неправда». Но если быть откровенным, то подобного он никогда не слышал ни в школе, ни от матери, ни от отца, ни от друзей из прошлой жизни.

— Д-да ты шутишь... — усмехается Намджун.

— С такими вещами не шутят! Что бы вы ни говорили, но глубоко в душе вы добряк, который хочет получить признание и нуждается в верности. Я, — Чимин накрывает свою грудь руками и хлопает по ней, — я признаю вас. Я уважаю вас. Таким, какой вы есть внутри на самом деле.

Чимин вздыхает, когда Намджун продолжает молчать, и думает о том, что ещё можно добавить, чтобы звучать убедительно, но бушующие эмоции, вызванные откровением, перешедшим на новый уровень, блокируют способность здраво рассуждать. К лицу приливает кровь, Чимин вдруг вспоминает про время и щупает часы.

— Уже поздний час, Господин Намджун! Вам ведь не нравится, когда я занимаю у вас много времени, да? — тараторит Чимин и не раздумывая спрыгивает с постели, дёргает Намджуна, стягивая его с кровати, и подталкивает на выход. — Что-то мы с вами и вправду заболтались! Забудьте, забудьте обо всём, что я вам тут сейчас наговорил! Спокойной ночи!

Попрощавшись, Чимин захлопывает дверь перед самым носом удивлённого Намджуна и, хватаясь за сердце, скатывается на пол.

— Что это сейчас вообще было? — звучит по обе стороны.