Часть 5: Что-то об уродливой цене (1/2)

О своём прошлом Чимин вспоминать не любит, а обсуждать его – тем более. Единственная отрада, которую он оберегает за семью печатями, – это Чонгук и связанные с ним воспоминания о встрече спустя долгие годы разлуки. Слова бессмысленны, но душа вибрирует от прикосновения к гербарию, наполненного прошлым. Когда Чимину морально тяжело, он неизменно вспоминает о том дне, когда побег стал ознаменованием начала новой жизни, где будет только он и Чонгук. В моменты припадка, истерики, панической атаки, осознания собственной ничтожности или беспокойного сна Чимин немедленно хватается за этот обрывок воспоминания и убаюкивает себя им. Если бы не Чонгук, то он погиб бы. Пропал бы. Растворился. Если он умрёт, Чонгук будет держать траур до своего самого последнего дня, если Чимин пропадёт, Чонгук перероет весь мир. Чимин боится потерять его, потеряет Чонгука – потеряет себя. Он его тень, его сердце, его кожа, его дыхание. То, что они пережили, укрепляет их, то, что создаёт брешь в отношениях между ними, улучшает и заставляет переосмыслить.

А Чонгук способен найти выход из любого положения. Как и сейчас.

Чонгук это наполовину заполненная кружка, а Чимин – её пустота.

Уже полдень. Дом разрывается от вспыхнувшего разногласия. Чимин раскрывает балкон, лицо тут же обдаёт тёплым ветром, он слышит треск цикад и пытается вспомнить, насколько изумрудной была трава в последний раз, когда видел её. Чимин хочет ступить на лужайку, упасть на колени и рвать траву руками и зубами, чтобы почувствовать, какая она по цвету и насколько горячая. Какой же у неё цвет? Какой цвет у власти? Какой цвет у денег? Какой цвет у костей Намджуна?

— Чимин, если он ставит такое условие, то почему не согласиться? Я тебя ваще не понимаю! — настаивает на своём Чонгук, подающий с дивана голос, он уныло свешивает голову. — Этот чертила предлагает нам деньги на два года вперёд! Да ты понимаешь, что даже банк, который досконально перерыл кредитную историю вплоть до анального отверстия моего прадедушки, отказал мне в кредите. Чуть ли не мне в задницу залезли! А какой-то напыщенный индюк в костюмчике готов засыпать нас миллионами только за то, что ты умеешь петь! — Чонгук потирает ступню правой ноги – она ещё не до конца зажила после попытки вынести стекло. Кто же знал, что оно пуленепробиваемое? — Ты, главное, у него побольше попроси! У жадности нет границ, как и у его великого самолюбия. Так что в этом плане мы будем квиты, не ссы!

Чимин раскрывает рот, чтобы высказаться, но Чонгук продолжает:

— Ты ведь и жить у него будешь, так к чему тебе деньги? Пусть он мне их отдаст, а я оплачу все задолженности и заплачу той противной семейке Чхве наличкой. Будь проклята та старуха!

— Не говори таких слов, Чонгук! Она ведь не специально...

— Но платить-то и страдать в итоге должен я! Нехрен было под колёса лезть, — кричит с дивана Чонгук, спрыгивает и, прихрамывая, в несколько шагов добирается до Чимина, застывшего на пороге балкона под солнцем. Он хватает его за плечи и поворачивает к себе. Наверное, для того, чтобы звучать более убедительно. — Послушай, Чимин, мы ведь не согласились в первый раз потому, что не верили, что в мире существует такой сумасшедший человек, как он. Какой придурок готов отвалить бабки двум музыкантам? Помнишь, как мы шли с тобой в тот вечер и обсуждали, как было бы круто, если этот чепушила и вправду стал бы платить нам деньги за наши выступления. Ты тогда так сильно обрадовался, что даже смеяться начал. А сейчас заднюю даёшь. И в чём проблема?

— Ни в чём, думаю... Если только не учитывать, что ты останешься здесь один. Как ты будешь выступать без меня?

— Выступать? Зачем мне выступать, если у меня будут деньги?

Не найдя подходящих аргументов, Чимин замолкает и задумчиво закусывает нижнюю губу. У него нет никаких доводов, а тёплые руки Чонгука такие убедительные и обнадёживающие, в них можно верить. Чимин хочет увидеть блеск в его глазах, почувствовать звучание его улыбки, он дрожащей ладонью накрывает его лицо, улыбается. Он всё тот же.

— К тому же, я буду навещать тебя, договорились?

— Обещаешь?

— Обещаю.

Чонгук вглядывается в сосредоточенное лицо напротив и наслаждается его прикосновениями.

— Мы можем стрясти с него столько денег, что нам спокойно хватит на десять лет вперёд!

— Чонгук!

— Что «Чонгук»? Я уже знаешь, сколько лет «Чонгук»? Ты думаешь, вот эти богачи на каждом куске хлеба экономят? Они же швыряются баксами друг в друга. Наша месячная зарплата – его чаевые в ресторане! Да они же на попе мирно сидят и купаются в деньгах! Они не знают, что такое настоящий физический труд. Который ломает тебя, пережёвывает, проглатывает и смывает в унитаз! Они дрочат на свой капитал и думают о том, как бы разбогатеть ещё больше! Я таскаю тяжести на спине, по ночам кручусь на кровати от температуры, а потом выхожу на работу на следующий день – и так по кругу. Суки. Суки. Суки!

— Чонгук...

— Прости, Чимин, но ты и вправду не понимаешь, сколько я уже болезней себе заработал, пытаясь прокормить нас. Я тебя не обвиняю, но эти богачи у меня уже поперёк горла. Я пытался узнать ещё какую-нибудь информацию об этой плесени, но мало чего нашёл. Скорее всего, что-то личное он уже заставил удалить со всех просторов. Но вот что нашёл: он из провинции – прикинь, да? – долгое время учился в Новой Зеландии, до жопы образованный, с занебесным айкью, владеет несколькими языками и даже имеет двойное гражданство и несколько участков в Швейцарии. Не женат. Вроде. На каких-то сайтах писали о том, что была какая-то невеста, но последним таким статьям уже пять лет, и теперь про это ничего не видать. Может быть, она его просто развела и сбежала? И про детей тогда уж вряд ли можно будет что-то найти, даже если и обрюхатил кого-то, то либо заставил аборт сделать, либо утопил, либо увёз на другую планету. И вот весь-то он из себя такой идеальный, а лично поговоришь – так в лицо харкнуть захочется. Чем глубже человек заталкивает свои секреты, тем они уродливее и тяжелее. Он больной ублюдок, но ты сильный парень, Чимин, очень сильный. Ты сильнее него.

Чимин, приоткрыв рот, чтобы возразить, отрицательно качает головой, но Чонгук трясёт его за плечи.

— Нет, Чимин. Сильный. Ты сожрёшь его с потрохами. Покажешь ему, что мы, дети Пусана, кому хочешь задницу надерём. Нас воспитал жёсткий физический труд и несправедливость мира. Он против нас двоих ничто. Он нас не одурачит. Как он раздобыл денег для своего бизнеса – не велика загадка, но нас это не волнует. Пусть что хочет говорит. Мы выдоим из него все бабки, без трусов оставим. И не вздумай больше переживать, что я не смогу выступать без тебя.