Часть 4: Когда зашпаклёванная человечность трещит (2/2)

— Почему же, есть. Либо остаться здесь и выживать на копейки своей никчёмной «работы», — Намджун показывает пальцами кавычки, а затем, опомнившись, кашляет в кулак. — Либо находиться в достатке и под моим покровительством. Я прекрасно понимаю, нет, — исправляет себя Намджун, — я знаю точно: вы нуждаетесь в деньгах. Все малоимущие нуждаются в деньгах. Тебя выдал твой вопрос. И тебя волновала только сумма, а не условия. И ещё что-то про свободу вякал.

— Вы что, такой проницательный, или это я слишком очевидный?

Намджун издаёт смешок, заворачивая ногу на ногу, и замком скрепляет пальцы на колене.

— Да это видно только по одной твоей способности держаться на публике. И выглядите вы соответствующе. Хотя дом у вас, — он оглядывает скромную, но уютную кухню, — приличный. Откуда? Родственники?

— Родная тётя Чонгука оставила в наследство, — Чимин говорит осторожно, параллельно пытаясь понять, можно ли вести с Намджуном откровенные беседы. Он допивает остывший чай, на дне остаётся горстка чаинок. В этот момент Намджун думает, что Чимин слишком наивный, а все наивные люди – простодушные и бесхребетные. Будет сложно, но трудности закаляют. — Почему вы не пьёте свой чай? Вам не нравится? Вам налить новый? Или вы боитесь, что я вас отравлю?

— Да нет, я пью, — смутившись, оправдывается Намджун, потирает плечи и опускает обе ноги на пол.

— Я же слышу, что вы не пьёте. Не пытайтесь одурачить меня.

— На самом деле, я уже недавно ел.

— Господин Намджун, я дам вам точный ответ только тогда, когда поговорю с Чонгуком. И точка. Я многим обязан ему, от него зависит окончательное решение.

— Мне потребуется только твой голос. Музыкантов можно легко найти, как и необходимые инструменты. Твой дружок мне ни к чему. Или вы что?... — Намджун поднимает вверх руку с оттопыренным мизинцем <span class="footnote" id="fn_31798159_0"></span>, а затем снова опоминается. Тяжело перестроиться на общение со слепым.

— Что «что»? — не понимает Чимин.

— Вы с ним в отношениях?

— Господи, нет!

— Тогда он тем более мне там не нужен. Хотя я в любом случае даже не задумывался о том, чтобы платить ещё и ему. Таких скрипачей, как он, ещё тысячи по миру ходит. А ещё он действует мне на нервы. Вы с ним разного поля ягоды. Ненавижу людей, которые из кожи вон лезут, чтобы что-то из себя показать. В нём ничего нет. А в тебе я чую то, что мне так нужно.

Лицо Чимина, обнажённое удивлением, вытягивается, он пытается обдумать услышанное, слова Намджуна смущают его.

— Да как же... Я же с ним только и работаю! Нет-нет, я не могу оставить его здесь, даже не просите! Как он сможет зарабатывать сам? Мы с ним уже столько лет вместе! Столько всего пережили, а теперь хотите деньгами раскидать нас по полюсам! Нет.

— Он и сам отлично справляется. У него есть только внешность. Знаешь, на один раз.

Мерзко.

— Избавь себя от таких товарищей, мой тебе бесплатный совет.

— Вы его совершенно не знаете!

— Это лишнее. Мне это без надобности. Как знаешь. Но я никогда не ошибаюсь. И вообще, думаешь, после того, как я заплачу вам, он будет работать? Да он до седьмого колена своё семейство прокормит. И не забывай – он в моих руках. Как и ты. Ты только скажи то, что я хочу услышать, – и я отпущу его целым и невредимым. Захочу – сверну шею, не захочу – не сверну. А захочу – пристрелю и тебя. Конечно, с собой у меня пистолета нет, но подожди пару минут, и разлетишься мозгами по стене.

Всё же, думает Намджун, для пущей убедительности стоит начать носить с собой оружие, даже если его будет осаждать Седжин. Звук курка выявляет поднаготную и перестраивает ход мыслей на нужную октаву.

Кровь отливает от лица Чимина, он безмолвно раскрывает рот. Как хорошо, что он не был слишком откровенным с Намджуном. Кто знает, насколько он бесчестный человек?

— Эт-то... это шантаж! Грязное, подлое дело! Я в полицию пойду, — если успею, — думает Чимин.

— Попробуй. И кто тебя станет слушать? Я к тебе по-хорошему пришёл, — Чимин возмущённо ухмыляется, складывая руки на груди, — денег предложил. Жильё. Условия. А ты мне в лицо полицией тычешь. Какой ты жалкий. Да они тебе только в лицо рассмеются, когда узнают, против кого ты идёшь.

Против кого?

Чимин знает.

И боится.

Сердце колет в груди. Чимин накрывает его рукой, сжимая мягкие мышцы. Он поднимается со стула, взволнованно и учащённо дыша. Он хочет вылить Намджуну в лицо чай, разбить о его голову кружку, избить его и пригвоздить к холодильнику. Он хочет завопить, расплакаться, броситься под машину, внезапно исчезнуть, лишиться голоса – только бы не достался Намджуну. Чимин хочет умереть. И желание это искреннее и сильное. Такое, какое случилось с ним ещё в детстве. Останавливает только одно – Чонгук всё ещё у них, Намджун не может блефовать, не в его стиле (это Чимин выучил за время их диалога). Чимин жалкая, нетрудоустроенная личность без высшего образования. У него нет ни единого шанса против костюма, набитого деньгами. Самоуверенный, надменный, избалованный и безжалостный. Такие люди доживают до самого победного возраста и не раскаиваются даже на смертном одре. До последнего своего вздоха они будут уверены, что были правы в абсолютно каждом своём решении. Карма до них никогда не дотягивается. Убьют – возомнят себя Богом. Лишат человека воли и свободы – будут думать: заслуженно. Лишат человека счастья – скажут: «Божья кара».

— Хорошо... хорошо... — еле слышно выдыхает Чимин. Он морщится от усиливающейся боли в груди, начинает двигаться, совершая неуверенные шаги по кухне и что-то обдумывая. И Намджун точно знает, что именно не даёт ему покоя. Он всё ещё верит в иллюзию своей свободы и принципов. Когда же он прозреет, поймёт, что никогда в нём этого и не существовало? Чимин не находит себе места. — А если... возможно ли... могу ли я у вас поработать какое-то длительное время? Ну, скажем, год или два. А вы бы сразу отдали деньги?

«На кой чёрт согласился?! Почему не отказал так же настойчиво, как и в первый раз?! Почему запустил в свой дом?! Почему заговорил с ним?! Господи, убейте меня, избавьте меня от его присутствия, как же тошно, чем я всё это заслужил?..»

Намджун, задумчиво вытянув губы, хмурится, не понимая, в чём состоит подвох, и пытаясь предугадать ловушку. Чимин слишком прост для гениальной игры, он слишком честный для подлости. Ничего, Намджун в нём это воспитает.

— Да. Но в этом случае ты даже заикаться не станешь о том, чтобы возвращаться сюда. Понял? Месяц поработаешь, а там видно будет. Как стажёр. Договор оформим. Мало ли у тебя голос пропадёт? Или ты умрёшь. Случайно, конечно. — Понимая, что их беседа подходит к концу, а Чимину требуется время на обдумывание, Намджун встаёт со своего места, дёргает воротники белоснежной рубашки, выпрямляется, поправляет ремень. Он всегда был и остаётся королём ситуации. Он щурится, разглядывая сжавшегося Чимина.

Чимин стоит рядом с ним, повернувшись спиной, и состояние у него такое неясное, туманное. Хочется то ли расплакаться, то ли захлебнуться в ванне. Он нервно грызёт ногти. Этих миллиардеров он никогда в жизни не поймёт. Разве так можно шутить? Разве можно так с живым человеком? Он – гордый патриот своей страны, но впервые в жизни ощущает себя беспомощным здесь, не может надеяться на защиту своего государства. Намджун – это город, это власть, это полиция, это политические выборы, это ценник на продуктах, это заголовки в новостях, это уровень безработицы, это динамичность настроения общества. Чимин страшится жить там, где закон уступает деньгам. Настолько сильно презирает и ненавидит деньги, что буквально живёт в зависимости от них. Столько лет, а обеспечить себя не в состоянии. Он ненавидит себя. Как только Намджун уйдёт, он убьёт себя. И его голос никому не достанется. То, что приносило надежду, доставляет боль и отчаяние.

— Но только подумай сбежать от меня или сделать что-то такое... глупое. Ты ведь понимаешь меня? Я чую все копошащиеся в твоей голове крохотные мысли. — Он, наклонившись к шее Чимина, шумно втягивает воздух. — Они пахнут страхом. Сбежать. Сбежать. Сбежать. Перерезать горло. Вырезать кадык. — Намджун подходит ещё ближе, не дотрагивается, но давит голосом. — Я везде найду тебя и прострелю тебе ноги.

— Не угрожайте мне, иначе я откажусь, — Чимин хватается за остатки здравого сознания и тешит себя мыслью о том, что ещё в состоянии противостоять ему. Ведь у него есть выбор, правда? Его маленькие брови сводятся на переносице. Он поворачивается лицом к юноше, чтобы что-то доказать.

— Да? И что же тогда? Думай, Чимин, думай. Я не особо тороплю, но и не люблю, когда люди медлят. И ещё вопрос, — Намджун уже планировал уйти, но, вспомнив, останавливается, — как долго ты планировал морочить мне голову? Как ты планировал обманывать самого Ким Намджуна? Хочешь сказать, что я тупой?

— Это ваши домыслы.

— Понимаешь, Чимин, по поступкам судят о людях. А ты пытаешься обмануть меня уже второй раз, — и в ответ на удивлённую мину поясняет: — Из кожи вон лез, чтобы доказать, что твои принципы чего-то стоят, а сейчас чуть ли не в слезах стоишь передо мной. А теперь фокус со зрением. Так что уровень моего доверия постепенно падает. Вернуть его невозможно.

— Это всего лишь меры предосторожности и способ защиты.

— Это неспособность принимать себя таким, какой ты есть. Ты слабый. И никому не нужный, кроме меня, пока у меня есть такое желание.

И с этими словами Намджун покидает дом. Стоя на веранде, он набирает Седжина и велит отпустить Чонгука. Ему докладывают, что тот не переставал сопротивляться и даже дал трещину ногой в пуленепробиваемом стекле автомобиля. Удивительно. Намджун наслаждается воздухом вокруг этого дома и, запустив руки в карманы брюк, расслабленно улыбается. Всё идёт по плану. У Чимина нет ни одного шанса.

Морально разбитый Чимин посреди кухни собирает остатки гордости, он не перестаёт верить в свои принципы, думает, что жертва достоинства – это ещё не конец. Он проработает у него год, а затем снова обретёт свободу. Он стоит напротив окна и не подозревает, что Намджун всё ещё следит за ним.

Чимин брезгливо выливает в раковину холодный чай, к которому Намджун так и не притронулся, и замирает над раковиной, уронив лицо в ладони.