Часть 6. Разочарованные (1/2)
Новый год
В «Астории», 18 (31) декабря 1916 года
Райнер и Хор сидели при ярком свете саксонской люстры в кабинете гостиничного ресторана. Он был убран по-новогоднему, нарядными елями, которые соседствовали с пальмами. Вдоль стен были расставлены напольные фарфоровые вазы с букетами из лапника и омелы.
— Освальд, ну что за убийственный вид, — сказал Хор. — Ладно, приступим.
Он опустил в бокал шампанского листок с желанием, притопив его десертной ложкой. Рядом с бокалом покоилась газета «Вечернее время» со статьëй под заголовком «Таинственное убийство».
— Твоя очередь.
Райнер сидел с отсутствующим видом, подперев голову кулаком.
— Я забыл перо.
— Возьми мою.
— Сэм, твоя жена, — предупредил Райнер, глядя вперёд, а сам подобрался.
— Не уходи, ты нам не помешаешь, — сказал Хор.
К ним шествовала леди Мод, волоча шлейф синего безрукавного платья. Подойдя к ним, она извинилась, что нарушила их уединение.
— Скучно в компании Мэриэл Бьюкенен, не так ли, — усмехнулся Хор.
— Снова слушать историю несчастной любви к князю Александру Георгиевичу, как их заставили расстаться, — она отрицательно развела руками, — нет, избавьте. Пусть пишет свои мемуары.
— Ну разумеется, скука. Вот аэропланы… — задумчиво протянул Хор. — Я угадал?
— Когда бы я могла совершить воздушное путешествие, сопровождая тебя? — Она обняла его одной рукой за плечи, другую положила на руку.
— Когда я стану министром авиации, надо полагать, — без запинки ответил Хор.
Мод кинула взгляд на Райнера и перевела взгляд на Хора. Он утвердительно кивнул, и она присела за стол.
— Итак, поздравительная телеграмма дядюшке отправлена в Лондон. Я позаботилась о должной секретности, чтобы сюрприз удался. О, кстати, Распутин, говорят, покинул наш бренный мир, — кивнула она на газету.
Райнер зажмурился.
— Я первый, кто сообщил Европе и остальном миру эту весть, — сказал Хор, привлекая его внимание.
— Это произведет сенсацию в духе «Нью-Йорк Сан», как тогда весной, — бесцветным голосом заметил Райнер, приподняв подбородок.
— Теперь по-настоящему, — возразил Хор.
— Молись, чтобы газетчики не намудрили, — натянуто сказала Мод. — Все концы должны быть спрятаны. Говорят, у нас тут кое-что… всплыло.
— Не у нас, а у русских, — шёпотом возразил он. — Не стоит наводить панику. Бьюкенен будет благосклонен, я в этом уверен. А Император не тронет кузена и мужа племянницы. И потом, русские такие фантазёры…
— Князь Феликс под домашним арестом, вы слышали? Не успел в Крым убежать, — с азартом подхватила Мод. — Зеваки на парапете обнаружили пятна крови. Власюк слышал выстрелы. Жандармы задержали прямо на перроне…
От этих слов заныло в груди. Повторение новостей причиняло новую боль.
— Кто расследует это дело? — осведомилась Мод.
— Директор Департамента полковник Васильев, насколько мне известно. Вчера утром заявился к князю.
— Ясно, всё, не смею вам мешать. — Она встала и напоследок заметила, посмотрев на бокал: — Кажется, твоё новогоднее желание размякло.
— Оно уже сбылось, вот только что, — улыбнулся Хор.
Мод покачала головой и удалилась из кабинета.
— Сразу видно, что это дело рук русских. Никто никогда не подумает на Британию. Тайна века. Мы унесëм ее в могилу. Ты меня слышишь? — обратился Хор к Райнеру. — Ты же там не наследил? Да что с тобой?
Райнер полез в накладной карман френча и положил перед Хором стреляную пулю и гильзу.
— Тебя там не было. Он говорил со мной, обращался ко мне, с окровавленным ртом, понимаешь? Он узнал меня. Мы ещё недавно пили чай из самовара, спорили о политической обстановке. А я убил его, намеренно. Думал, не хватит духу, но я смог. Там было такое месиво. Месиво. Все посходили с ума. Он просто умолял меня его добить…
— Не ты, — оборвал Хор и жёстко добавил: — а Феликс Юсупов, запомни. Об этом толкует весь Петроград. У тебя был отличный товарищ и ты правильно его употребил. Феликс Юсупов убил 'Dark Forces'.
— Его имя — Григорий Ефимович Новых, — с достоинством произнёс Райнер, пряча трофеи.
— Как будет угодно.
— И что касается Феликса… — Райнер начал ревниво относиться любому упоминанию князя, будто эта привилегия должна безраздельно принадлежать ему. — Нет, не смей говорить о нем так, словно мы переложили этот груз на его плечи.
— Я понял, не забывайся, — осадил его Хор. — Феликса никто в беде не покинет. Ты собираешься загадывать желание? Прояви уважение к чертовой традиции. Это придётся запить.
Он подал знак, подошёл официант и подлил бокалы.
— Да, да, — продолжил Райнер. — Русские дураки, они нам так помогли…
— ”Русские помогли”? — язвительно спросил Хор и со значением добавил: — Вот Сибил<span class="footnote" id="fn_31754318_0"></span>…
— Что Сибил?
— Она немало сделала для британской миссии. Мой главный осведомитель, глаза и уши. А ты что думал? Такая и о Дмитрии Павловиче позаботится, не даст в обиду, если не дай бог чего распутинские фанатики задумают. И о Феликсе заодно. Надо бы усилить охрану. Он во дворце у великого князя ютится, наверное. Они же не разлей вода… Кстати, в марте мы, скорее всего, расстанемся. Меня переводят в Рим.
Райнер безразлично промолчал. Наконец взялся за перьевую ручку и без раздумья записал желание. «Чтоб нам скорее, мой дорогой Феликс, свидеться». «Надеюсь, твой арест продлится недолго. Жаль, что мы не вместе» — было второе желание.
— Может, я могу помочь в исполнении? — спросил Хор.
— Сомневаюсь. — Райнер отправил записку в шампанское.
— О чëм ты загадал?
— Не сбудется ведь, если скажу.
— Брось. Я вот загадал хорошую весть и услышал её, но она тебя совсем, вижу, не радует. Всё разрешилось, такое избавление, согласись. Иного выхода не было, но всё позади.
Райнер мрачно покосился на него.
— Представь, — продолжал Хор, — какая-нибудь газетёнка, скажем, Daily Mirror поместит фотографию прекрасного лика нашего prince на первую полосу. Разве он не об этом мечтал?
Райнер поднял голову.
— Нет, — он выразительно посмотрел на Хора. — Не об этом. Он хотел спасти Россию и помочь старому другу — как знал и как умел — и поэтому благородно принял вину на себя, согласившись стать ширмой для британских разведчиков. Он вчера просил меня и брата Ирэн побыть с ним. Он успел отобедать, ему оставалось сесть в поезд.
— Освальд, ты меня разжалобил. К чему эта сентиментальность? Возьми себя в руки. Быстро же заговор раскрылся. Но так даже лучше. Пусть бегут по ложному следу. А с князем твоим всё будет хорошо.
— Я его потерял, — сказал Райнер с упрёком.
— Напротив, — легко сказал Хор. — Куда он денется? Вы теперь связаны, как братья-близнецы. Сообщники если угодно. Так что прекрати страдать. Но встречаться вам я бы не советовал, не стоит сейчас появляться рядом с князьями.
Неразлучные братья, которые замочились в крови. Убийство омрачило историю их дружбы и тем не менее парадоксально сблизило. Подарок судьбы. Это не просто дружба сообщников. Дружба с Феликсом ему теперь необходима как воздух: она поддерживает веру в правоту и заглушает голос совести. Дружба из благодарности. Жизнь после убийства. Теперь Райнер присматривал за тем, чтобы Феликс давал верную картину событий.
Хор взял листок для второго желания. «Желаю нам ещё раз встретиться и чтоб Райнер служил у меня под началом, разумеется». Третьим желанием Хора было стать министром авиации, а Райнера — чтобы никто между ним и Феликсом больше не стоял и они были вместе.
Лицо
17 (30) декабря, на Мойке
Марианна осматривала свою шею. Каралли что-то щебетала доктору, а он только кивал и поддакивал невпопад, безучастно глядя вдаль.
— Вы меня слышите, я должна была быть на репетиции, понимаете… Так сложилось…
— Да, да…
Феликс тщательно умывался в уборной, словно кровь все никак не сходила. Закончив, набрал воды в ковшик из ладоней и ещё раз плеснул на себя. Закрутил краны, и, изучив своё отражение, промокнул лицо полотенцем, протянутым Райнером. Затем он развернулся, пристально посмотрел на него и вдруг резко набросился, вцепившись ему в плечи.
— Николай не мог взять на себя этот грех, — истошно воскликнул он, — это бремя… Распутин унижал его своим существованием… Ну мы не могли иначе…
— Феликс!
На крик прибежал вернувшийся Дмитрий. Феликс отпустил Райнера, бросился ему на шею и зарыдал.
— Митя, нам пришлось, нам пришлось. Что теперь?
— Успокойся, всё позади, всё кончено. — Дмитрий утешительно похлопал по спине. — Мы взяли на себя работу Ники. Аликс бы ему не позволила этого сделать.
Дмитрий не знал, что ещё сказать, какое слово уместно сейчас более всего. Они совершили убийство, быть может, в патриотическом чаду. Он пошёл на это дело во имя Феликса, не зная ни страха, ни сомнений, чем гордился. Был вопрос, на который он не находил ответа. Неважно, что привело ночью во дворец, — честолюбие, сорванная помолвка или Феликс, — он знал, чем это обернётся, но всё равно пошёл. Почему? Это убийство, как ни обеляй, ни обосновывай, ни облагораживай этот поступок, и ничего рыцарственного в нём нет. Что он хотел этим показать? Был рядом, когда готовились, стоял рядом, когда добивали, помогал избавиться от трупа, зная, что может рассчитывать на милость императора. Только с Феликсом всё обрастало хоть каким-то смыслом. Фанатичная преданность Феликсу.
К изумлению Дмитрия Феликс неожиданно добавил:
— Я не знаю, что на меня нашло. Прости за… гирю.
— Не беспокойся.
— Я всё беру на себя, — говорил он, смаргивая слезы, — всё, как договаривались. Я хочу сказать это во всеуслышание. Освальд, Митя, пойдёмте.
Они вернулись в кабинет. Он вновь созвал гостей.
— Господа, запомните, — он показал подбородком на фон Дерфельден и Каралли, — вы их никогда не видели. Их здесь никогда не было.
Все понимающе кивнули.
— Сухотин, Лазоверт и Райнер, — предостерегающе произнёс он, — их имена, как и наши, нигде никогда не должны всплыть. Мы всё сохраним в секрете. Запомните главное: я убил Распутина, я беру ответственность за это убийство.
Гости устроили овацию. Напоследок клятвенно пообещали оставить в тайне всё, что произошло на Мойке. Пора было расходиться.
— Марьяна, ты со мной? — спросил великий князь.
— Митя, останься, — попросил Феликс.
— Только верну дам и сразу к тебе, — пообещал он.
Воронье высоко оповещает пронзительным клекотом о смерти. Цель достигнута. Россия освобождена из тёмных оков, и некому больше петь в уши императорской чете.
***</p>
Семнадцатого<span class="footnote" id="fn_31754318_1"></span> декабря поутру к Феликсу пришёл полицмейстер Казанской части генерал Григорьев. Он получил рапорт городового, слышавшего выстрелы, и хотел узнать подробности. В Петрограде уже бурно говорили о загадочном исчезновении старца. Императрица и фрейлина Вырубова были убеждены, что это дело рук Юсупова. Князь, не скрывая, что в его доме была пирушка, напел генералу про выстрел пьяного гостя в сторожевого пса. После ужина он собирался на время уехать в Крым к Ирине, пока всё не уляжется. К счастью, он был женат на царской племяннице, а жилище императорской семьи неприкосновенно, поэтому обыск без санкции Императора был невозможен. Феликс честно всё объяснил слугам, и они пообещали молчать. Вместе с Иваном он очистил квартиру от пятен крови.
Уже на перроне, перед самым отходом поезда, его задержали жандармы. Князю надлежало вернуться во дворец Сандро и не покидать город. Феликс желал быть поближе к Дмитрию и потому попросил великого князя о приюте. Удерживать насильно во дворце Сандро его не собирались, и никто против его желания не возражал. Дмитрий Павлович попросил аудиенции у Императрицы, узнав, что его считают главным подозреваемым, — восторженные патриоты даже готовили ему овацию в Михайловском театре, — но раз за разом получал отказ. Императрица скорбела по «царскому другу» и не хотела ничего слышать о предполагаемых убийцах, требовала немедленного расстрела. Слух о казни взволновал заводских рабочих. Они заявили, что не дадут Дмитрия в обиду.
Царь, напротив, казался необыкновенно повеселевшим, каким его не видели с начала войны, но всё изменилось после общения со сторонниками Распутина. Восемнадцатого<span class="footnote" id="fn_31754318_2"></span> декабря водолазы выловили из Малой Невки тело Распутина, которое заговорщики сбросили в полынью. Первого января генерал Максимович сообщил, что Дмитрий Павлович официально арестован. Все только и говорили о скандальном аресте молодого члена царской семьи, великого князя. Народ, заводские, фабричные — все ликовали, празднуя «освобождение России от злого духа». На офицерских собраниях выпивали за здоровье князей. В театрах пели гимн, перед розовым дворцом у Аничкова моста и на Мойке вставали на колени, в церквях служили благодарственные молебны.
Новости они теперь узнавали из газет и от посетителей. Приходили письма поддержки от рабочих. Были и угрозы от таинственного комитета, приговорившего участников убийства к смертной казни.
Приехавшая из Пскова сестра Мария сообщила, что войска Северного фронта встретили весть об убийстве ликованием. Четыре дня князья проведут под домашним арестом вместе. Распутинцы обещали месть. Один раз под видом посещения раненых группа людей пыталась проникнуть через англо-русский госпиталь по лестнице в квартиру Дмитрия Павловича, расположенную на первом этаже, но их остановила охрана Сибил Грей. Протопопов, обеспокоенный последними происшествиями, выставил дополнительную охрану перед дворцом на Невском, стремясь защищать Дмитрия Павловича от покушений. Следом генерал-губернатор Хабалов по настоянию Трепова прислал жандармов.
Вскоре Феликса по высшему приказу вызвали к Трепову, председателю совета министров. Князь попытался через него достучаться до государя, сказав только, что пора спасать Россию, не теряя драгоценного времени на розыски, но имëн товарищей не выдал и сам и ни в чем не сознался. Феликс был уверен, что Николай втайне рад избавлению от Распутина. Страна на пороге страшных потрясений, сказал он Трепову, и только коренные изменения в монархии, в августейшей семье и внутренней политике спасут от революции. Это был его последний зов.
Тем временем Александр Михайлович срочно вернулся из Киева, где он командовал военной авиацией, и попросил императора принять его. Хлопоты тестя закончились приказом Дмитрию немедленно оставить Петроград и отправиться под начало генерала Баратова на турецкий фронт. Члены Императорского дома вручили императору письмо в защиту Дмитрия, намекая на состояние его здоровья, но оно было отвергнуто. Феликсу тоже предписывалось покинуть Петроград и <s>чалиться на киче</s> уехать в имение Ракитное, что в Курске, где ему следовало прибывать постоянно. Глубокой ночью они снова были разлучены. Поезда скоро помчали их: Феликса в Курск, Дмитрия в Персию. Он успел передать Каралли прощальное письмо.
Князь позже вспоминал, что его везли как арестанта, изолированно и в сопровождении агента охранки и офицера-наставника пажеского корпуса. Великого князя сопровождал генерал-лейтенант Лейминг и адъютант его величества граф Кутайсов. «Больно было нам с Дмитрием расставаться, — вспоминал Феликс. — Четыре дня вдвоём под арестом связали нас прочней долгих лет дружбы. Мечты погибли и надежды рухнули. Где и когда свидимся мы теперь? Будущее было темно. Мрачные предчувствия мучили нас».
Марианну в январе, уже после отъезда Дмитрия и Феликса, также взяли под домашний арест, но он продлился недолго. (Вера избежала этой участи.) Приходили с обыском и забрали всё любовные письма с инициалами «Д. П.». Однако императрица ясно дала понять, что не хочет видеть фон Дерфельден в списке подозреваемых. Пуришкевич благополучно вернулся на фронт с санитарным поездом. Сухотин — в штаб.
</p>
С Дмитрием
31 декабря 1916 — 3 января 1917
</p> Под окнами дежурили агенты царской охранки, как в те времена, когда ему запрещали видеться с Феликсом. Случайные прохожие шли вдоль Фонтанки, останавливались перед дворцом, преклоняли на секунду колено. Каждый считал своим долгом отблагодарить великого князя. На их место, точно смена караула, вставали новые, чем нервировали царскую охрану. Кое-где время от времени скандировали «Свободу Дмитрию Павловичу».
— Как они мне надоели, — простонал Дмитрий. — Фанатики!
— Это наши сторонники, — заметил Феликс.
Он обошëл усеянную всевозможными ангелами, автомобилями, бонбоньерками, восковыми свечами и мишурой, упирающуюся в потолок ель с притаившимися у подножия игрушечными волками, цепляя и подкидывая серебряные нити.
— Россия за нас, Митя.
— Всё одно фанатики! — бросил Дмитрий. — И Николая среди них, как видишь, нет. Я не могу взять в толк… Вместо того, чтобы хотя бы выступить с речью, объединиться с народом, они с остервенением разыскивают — кого? Пальцем о палец ударить не хочет. Я уверен, на него давит Аликс. Три моих прошения об аудиенции отклонила, даже не выслушает. Меня заранее зачислили в преступники. Прости за выражение… <s>просрали все полимеры</s> все успехи растратили.
— Ты прав, — согласился Феликс. — Сейчас заниматься арестами, расследованиями… видимо, распутинский яд слишком долго пропитывал верхушку государства и Николай оказался феноменально неспособным к принятию волевых решений, неспособным воспользоваться ситуацией. У всех просто патологическая боязнь действия и отсутствие планов. Увы, мы сделали, что могли, но изменить ход событий нам оказалось не по силам. Мы просто спасали Россию. Мы протянули руку утопающему царю, а они брезгливо предпочли утонуть. Мой очаровательный, несравненный Дмитрий, мне так жаль.
Феликс обнял его за плечи и отвёл от окна. Зрелище на набережной только тешило ложную надежду, рвало душу и вызывало новый приступ отчаяния.
— Разочаровательный, — съязвил Дмитрий.
— Послушай, — Феликс стиснул его плечи, — может, ты напрасно отверг предложение тех офицеров. Несколько полков готовы поддержать политическое выступление.
Дмитрий молчал.
— Гвардия может взять Царское Село… Одного твоего слова…
Дмитрий убрал его руки и повернулся.
—Ты что же, обвиняешь меня в непоследовательности?
— Зачем ты так? — холодно спросил Феликс. — Отвергаешь любое разумное предложение и сутками мучаешь себя, тщетно надеясь, что Николай прозреет и чудесным образом переменит курс. Надо же что-то делать. Для чего пережили мы ужасную ночь убийства, для чего пролили кровь мужика…
— Кровь мужика… — задумчиво повторил Дмитрий. — Гвардейский поход в Царское хочешь. Феликс. — Он обхватил его голову руками. Феликс придержал его запястья. — Они убедят Николая отречься, Аликс упрячут в монастырь, а ребёнка посадят на престол при регентстве Николая Николаевича. Нет. Это измена.
Феликс впервые в жизни испугался ссоры и готов был с покаянием целовать ему руки, но вместо этого произнëс:
— Я, между прочим, с недавних пор тоже родственник царя и всё понимаю. Ты рассуждаешь о лояльности, а государыня требует нашего расстрела. Она не имела права брать тебя под арест. Даже Протопопов смешался. Такое право есть только у государя. Твоё место — в Ставке.
— Феликс, между нами, конечно, могут быть разногласия, — с расстановкой сказал Дмитрий. — И я уважаю мнение старшего друга. — Затем добавил: — Прости.
***</p>
Феликс заглянул в апартаменты. Дмитрий сидел в кресле у разожженного камина в расстёгнутом кителе, держа меж пальцев сигарету.
— Я тебя потерял. Куда ты исчез?
— Не переживай, далеко мне уйти. Я полностью подчинен воле Аликс. — усмехнулся Дмитрий. — Просил начальника охраны усмирить наших сторонников. Потом поднялся в госпиталь, к Сибби. Повстречал Мэриэл — она считает, что мы её избегаем. Явилась Маланья. Знаешь, что она мне заявила? «Я не понимаю, отчего из убийства этого мужика делают такое grand cas. Ведь если бы я убила моего старшего дворника, на это бы никто не обратил внимания!» Как Райнеру это понравится?
— Митя, сейчас тяжёлая обстановка. Ники боится беспорядков, никто не станет вмешиваться… — недоуменно заметил Феликс. — Ну пошумят и разойдутся…
— Они мешают спать болящим! — отрезал Дмитрий. — Наша участь решена, тебе так не кажется? Мне от народной любви ни горячо, ни холодно!