Часть 4. Накануне (1/2)

16 (29) декабря 1916 года, в «Астории»

За окном, в бездонной темноте, просматривался главный купол, будто паря невесомо, отдельно от собора, сре­ди вьющегося снега. В кресле под окном, держа прямую осанку, сидел великий князь. Глаза были наглухо закрыты, он время от времени ронял голову на грудь и тотчас резво, механическим движением вскидывал. По углам тускло горели светиль­ники.

Слышно лёгкое шевеление. Оставив ворох одеял, по­луодетый Феликс, даже не пытаясь его разбудить, поднял Дмитрия и увёл в соседнюю спальню, где они, судя по грузному звуку, повалились. Дмитрий бессвязно бормотал, иногда прерываясь на тяжёлые и бурные всхлипы. Рывком встав с кровати, Райнер по­следовал за ними. Феликс не знал, как подступиться к беспробудно спящему штабс-рот­мистру и высвободить его из плена форменной одежды.

— Прости, я тебя разбудил, — сказал он, заметив Райнера в дверном проеме.

Вместе они принялись стягивать с Дмитрия сапо­ги.

— Зачем вы увязались за мной? — спросил вполголоса Райнер.

— У тебя было неважное состояние, как у морфиниста.

— Я не морфинист, — отрезал Райнер.

— Я не смог отпустить тебя одного.

Князь слукавил. Ему не сиделось в канун убийства Распутина во дворце: что-то гнало прочь, родной дом стал враждебным. В этот раз не спасал и дворец Санд­ро<span class="footnote" id="fn_31105630_0"></span>, отца Ирины, в котором Феликсу позволялось гостить в отсутствие тестя.

Суета с великим князем, продолжавшим спать, искренне за­бавляла. Когда Феликс бережно расстегивал ему пуговицы на кителе, Дмитрий от­рывисто заговорил во сне:

— Немцы… Переправу через Инстер… заняли… Заняли… Все…

— Это у него после Каушена, — объяснил Феликс. — Каждую ночь спектакль.

Дмитрий начал уворачиваться, отбиваясь руками.

— Митя, успокойся! — раздраженно потребовал Феликс.

Великий князь уже свернулся в почти утробной позе, подтянув к груди колени, со скрещенными руками, и лежал, зажав в кулаке Святого Георгия. Никто больше не делал попыток его раздеть.

— Вот и почивайте так, идиот! — сердито прошипел Феликс.

Оба вернулись в постель и не заметили, как проспали до полудня.

Марлевая повязка, густо пропитываясь кровью, застилает глаза. Вновь и вновь, взрывая землю, конь несёт его в опасную разведку, сквозь призрачный посвист неприятельских пуль. Что-то раскалённое жужжит совсем рядом с ухом. Кругом нависает давящий свод неба, которое Дмитрий ни с каким другим уже не спутает. Изо сна в сон он сбивается с пути и не может найти дорогу.

Феликс разомкнул веки. Палевое солнце плыло по бледно-голубому небосклону. Крупный снег падал не переставая. Дмитрий в гордой позе лорда, свежий и бодрый, об­лаченный в непривычный халат, что-то напряжённо обдумывал. На ещё влажных волосах был проведён пробор. Он приложил к уху трубку и завертел ручку звонка, затем начал с кем-то разговор в иносказательной манере.

— Я знаю, что ты не подведëшь. Выбери что-нибудь современное. Это было бы слишком маскарадно. Прошу, не называй её дурочкой. Не беспокойся, ты назначена на главную женскую роль. Она будет «подголоском». Ты ведь всегда мечтала о карьере актрисы. Уверена? Помни, «гороховый<span class="footnote" id="fn_31105630_1"></span>» цвет снова в моде. Целую. — Великий князь положил трубку.

— У нас будет ещё одна гостья, — сообщил Дмитрий, почувствовав на себе любопытный взгляд, словно Феликс давно бодрствовал.

Феликс сел в постели и, уставился на него, непонимающе сведя брови.

— Речь шла только о Маланье<span class="footnote" id="fn_31105630_2"></span>.

— Вера тоже участвует. Требуется вторая. Для пущего правдоподобия, — с расстановкой пояснил Дмитрий.

— Ты с прошлого года водил меня за нос, неистово отрицая связь с балериной, — Юсупов был обескуражен.

— Теперь открыто признаю, — спокойно сказал Дмитрий. — Оставим препирательства. К слову, она ещё актриса, — заметил он.

— Ты лгал мне в лицо, — Феликс попытался принять возмущенный вид, но у него ничего не выходило. — Ждал уязвимого момента?

— И в помыслах не было, — великодушно улыбнулся великий князь.

— Освальд уже знает? — смягчившись, спросил Феликс.

Дмитрий покачал головой.

— Скажи ему.

— Непременно.

— Как думаешь, ещё не вся охранка видела, как ты бываешь у Маланьи на квартире?

— За нами не следят, — убеждённо ответил князь.

Феликс успокоенно откинулся на подушки.

***</p>

— Что? Об этом не может быть и речи! — запротестовал Райнер.

— Тише. Зачем же ломать стулья, — примирительным голосом сказал Фе­ликс, и выступив вперед, спокойно повторил:

— Дамы тоже участвуют. Потом склонился к Дмитрию и о чём-то вполголоса пере­говаривался.

— Джентльмены, вы с ума спятили! Это безумие. Так не делают, — сокрушал­ся Райнер.

— Помолчи, Освальд! — вполоборота бросил Феликс.

От неожиданности повисла пауза.

Увидев его замешательство, Феликс хотел было что-то добавить, но выдал лишь запальчивое «Без тебя обойдемся!»

Дмитрий на это до боли стиснул его запястье.

— Ты и вправду лишился ума, — в отчаянии обхватил голову Освальд. «Никаких кокоток. Это невозможно. Всё дело сорвется».

— Освальд, — вкрадчиво обратился Дмитрий. — Подумай головой: привезет Феликс Распутина, скажет, что в бельэтаже вечеринка, он задумается: что-то не слыхать бабьих голосов, маленький. И что ему на это ответит Феликс?<s> У нас там симпосий</s><span class="footnote" id="fn_31105630_3"></span><s>, как у древних греков, Григорий Ефимович?</s>

Уголки губ Освальда неуверенно поднялись.

Дмитрий заискивающе уставился в ожидании последнего слова на Фе­ликса, опасаясь его ревности.

Снисходительно покивав, князь безразлично повел плечами, и, обведя обоих взглядом, просто сказал:

— Хорошо. Велю Ивану и Василию сервировать на семь кувертов<span class="footnote" id="fn_31105630_4"></span>. И не беспо­коить.

— Феликс, — предостерегающе произнёс Дмитрий. — На сколько, ещё раз?

— На восемь, — неохотно поправился Феликс и задиристо добавил: — Если сэр, разумеется, удостоит нас присутствием сегодня вечером.

— Из всего сказанного я могу вывести, что тебя наставлял Хор, — заметил Райнер, пытаясь обосновать участие дам.

— И ты всё знал? — с запоздалым возмущением спросил он, слов­но это должно вызвать у Феликса стыд.

— Ты же не посвящаешь в ваши с капитаном Скейлом дела, — парировал Феликс и дипломатично добавил: — Только отчасти, про Ма­ланью — этот царский кутила не сознавался, что была ещё и актриса-бале­рина. Более того, пару раз Его Высочество был у неё на квартире на Театральной площади. Это всё, что я знал.

— Скейл отправлен в Румынию, — сообщил Райнер. — Сейчас не время злопамятства.

Великий князь приволочет двух mistresses<span class="footnote" id="fn_31105630_5"></span> — их всё устраивает? Для них обыкновенное явление — на троих? Они вообще знакомы и в пылу полигамной любви не переубивают друг друга? Почему Сэм ничего не согласовал со мной, знал же, что буду против. Им можно доверять?

— Вы уверены, что филёры за ними не установили слежку?

— Я ручаюсь, что с ними неприятностей не будет, — сказал Дмитрий.

— Вы меня разыгрываете, господа. Просто цирк. Кто эти дамы? — де­ловито осведомился Райнер.

— Мои близкие подруги. Всё согласовано с Хором, — значительно за­метил князь.

«Всё согласовано с Хором…»

Освальд, ничего не объясняя, направился к выходу и толкнул ручку двери.

— Да, убирайся! — бросил вслед Феликс.

Глаза Дмитрия округлились в паническом изумлении.

— И приведи себя в должный вид. Никакого морфия, это вечеринка трезвенников! — добавил князь.

— Зачем ты с ним так? Если он не придёт? — укорил его Дмитрий.

— Куда он денется? Придёт. Он же не самоубийца, — заверил Феликс.

***</p>

Лето&#039;1916

Резкий запах йодоформа<span class="footnote" id="fn_31105630_6"></span> как примета приближающегося санитарного поезда заполняет все пространство на вокзале. Прибытие отчаянно затянулось, уже давно затемно, но никто и не думает рас­ходиться. Жандармы прогоняли людей, но вскоре на дебаркадере<span class="footnote" id="fn_31105630_7"></span> встречающие вновь упрямо вы­строились в ряд. Началась разгрузка поезда с офицерами. Санитары перекидывают дощатый мосток и выносят первых раненых. У многих лица в обвязке. Сходят сёстры милосердия в туго завязанных косынках. Кто-то узнал среди них свою дочь. В носилки полетел град из конфет, роз и пучков простых полевых цветов. Кто-то по-умному прихватил папиросы. В ожидании отправки по лазаретам офицеров размещают в зале первого класса. Он потерял левый глаз и теперь носит повяз­ку. В бою отхватило три пальца на правой кисти, но как легкораненый — я могу ходить! — отказался от носилок и реши­тельно спускается сам. Он старается быть веселым и бодро улыбается. — Могло быть и хуже, все не так уж и страшно.

***</p>

Офицер держал на обеих руках по маленькой дочери-близнецу, его левый был глаз по-прежнему перевязан. Тёплый ветер овевал шеи, то по­лоща, то надувая, то листая матросские воротнички.

Одна смотрела с опасением и сомнением.

— Папа, ты нас видишь?

— Вижу, — усмехнулся он. — Это зовется монокулярным зрением.

— Ты нас не перепутаешь? — осторожно спросила она.

— Как же я могу вас перепутать, — успокоил он.

— Тебе же сказали, — закатила сестра глаза, — у папы теперь полярное зрение.

— Не &#039;&#039;полярное&#039;&#039;, а мо-но-ку-ляр-но-е, — засмеявшись, поправил он.

Затаив дыхание, она дотронулась кончиками пальцев до повязки.

— А где твой глаз? — непринужденно спросила она.

— Потерял где-то на войне.

— Это болит?

— Вовсе нет.

Она встретилась с прищуренным взглядом сестры, задумавшей испы­тать отца, и прочитала по губам: «не подсказывай».

— А кто из нас Таня, — лукаво осведомилась вторая. — Мы же одина­ковые.

— Бессовестные, — пожурил он для порядка и думал было в шутку неправильно ответить, но оставил затею и вместо этого недоуменно протянул:

— Как я могу вас перепутать? Ты — Татьяна, — перехватил одну поудобнее, — а ты — Мария.

***</p>

Райнер и Хор подошли к решетчатому окну и выглянули вниз. Уи­льям Комптон стоял на площади, беседуя с незна­комцем в военной форме. У мужчины отсутствовал один глаз. Временами шофер поглядывал на кирпичную арку Главного штаба, чувствуя, что за ним наблюдают.

— С кем это наш Билли? — спросил глава британской разведывательной миссии в Петрограде.

— Это же тот молодой русский офицер, за которыми мы установили слежку. Чрезвычайно много совпадений. Николай Белоусов. Одноглазый беспалый капитан армейской пехоты и отец близняшек — не иголка в стоге сена. Надеюсь, Комптон вербует ярого сторонника борьбы с «нечистой силой», — хмыкнул Райнер. — Мне стало известно, что он все-таки лежал в одном из лазаретов нашего друга, — сообщил Райнер.

— Слежка ничего не дала. Ты теперь за всяким, кто заговорит с нашим шофером, будешь следить? Райнер, обуздай свою counterspy-паранойю, — скептически сказал Хор.

— Как я посмел. Союзники мы или кто, — язвительно процедил Райнер.

— Прекращай паясничать, лейтенант.

— Меня удивляет твоя беспечность. Ты и в агентшу под code name &#039;Slavyanka&#039; не поверил. А я тебе даю факты.

— Довольно игр в шпионов, Райнер! — Это же бредовая, как полуденный зной, мысль, — возразил Хор.

— От Комптона исходят одни неприятности. Ты заметил, нас стали усердно донимать филёры. Вчера один был замечен возле тумбы на проспекте, делал вид, что изучает афишу. Сама неприметность. Мне порой кажется, что Петрограде каждый дворник или конюх — осведомитель охранки.

— Тогда настало время подробно обо всем расспросить самого Компто­на и заодно познакомить с современным фотографическим искус­ством, — заключил Хор.

— Нельзя обойтись без этого? — с сомнением протянул Райнер.

— Освальд, сам ноешь, что кругом шпики, жить не дают. Ты должен, — настаивает Хор. — Лучше сделать это сейчас. И лучше, если это сделаем мы.

***</p>

— Я Вас не понимаю, мы едва знакомы с этим капитаном! — с недоуме­нием воскликнул Комптон. Он взглянул на Райнера: — Это Николай. Думаю, он старше Вас.

— Это я знаю. Я же не впервые вижу Вас в его обществе. Хорошо, а вот с тем солдатом в конце вы о чем говорили? Тоже знакомый?

— Я даже имя его не выговорю. У него в Зимнем однополчанин лежит, но там все заполонила французская делегация Красного Креста, не пройти. Воинам пора обедать, а они затеяли фотографироваться, бессердечные. Мы перекинулись парой слов и всё.

Он сидел и растерянно косился то на одного, то на другого.

— Билли, Билли, Билли, — с укором повторил Райнер и предупреждающе спросил: — Уверен, что не хочешь нам рассказать больше?

— Я всегда был с вами честен, — пожал плечами Билли.

— Что насчет этой дворничихи? — Райнер протянул фотографию. —

Комптон вытянул лицо и отрицательно покачал головой:

— Я ее не знаю.

— Ну ещё бы.

Райнер озадаченно переглянулся с Хором, и тот кив­нул.

— Знаете, рядовой Комптон, — Райнер выдвинул ящик и нащупал кон­верт. — Не надо полагать, что Вы здесь самый умный.

Агент неторопливо, словно давая привыкнуть, с тем чтобы потом он признался, что завербован охранкой, пасьянсом раскладывал зло­счастные, интимного свойства фотографии его похождений в общественных банях.

— Да Билли у нас просто русалка, — ехидно заметил Райнер. — Что Вы головой поникли, понурый сидите? — делая вид, что смягчает обстановку, добавил он, как разложил всю галерею.

Наступила тишина. У Комптона лицо обдало кровью. Вот уж точно bloodу hell<span class="footnote" id="fn_31105630_8"></span>. Начальство уличило в недозволенном, в мужеложстве, да ещё в разгар войны. Он не строил иллюзий насчет того, ка­ким способом они сами были завербованы в Secret Intelligence Service, а уж Райнер вообще валяется под послами, не вылезая, — об этом так часто повторялось шепотом в кулуарах, что стало истиной. Фотографы умудрились запечатлеть весь банный процесс, ещё и превосходного качества. Подсматривание за его интимной жизнью в интересах Короны. А ведь Георг V не давал санкцию на уничтожение Распутина.

— Подумаешь, сходил попариться, — сконфуженно сказал Комптон.