Часть 6. Утешение Лань Ванцзи (1/2)

— Ты пробовал что-нибудь засовывать в себя? — спрашивает Сичэнь, и Лань Ванцзи трясет головой. Во всяком случае, ему так кажется. Он дышит коротко и поверхностно; лицо и грудь наверняка горят. Член у него стоит, но это не то отчаянное возбуждение, требующее немедленной разрядки, как с ним иногда бывает. Сейчас желание тихо тлеет внутри, непрестанно и горячо, не пытаясь вырваться наружу — по крайней мере, пока.

Сичэнь стоит, точнее, нависает над ним, сидящим на корточках с запрокинутой головой. Большим пальцем он гладит Лань Ванцзи по щеке, и нежность этого жеста резко контрастирует с тем, как мгновение назад он хватал его за волосы, с его поджарым мускулистым животом. Сичэнь мощный, красивый, уверенный, и Лань Ванцзи никогда еще не было так спокойно, как сейчас, под его взглядом.

— И ты ни разу не позволил Вэй Усяню?

Лань Ванцзи снова качает головой.

— Хотел бы попробовать, каково это, А-Чжань? Когда тебя трахают? Хотел бы узнать, что чувствует твой Вэй Ин, когда его трахаешь ты?

Лань Ванцзи зажмуривается и тихо стонет. Просто не может сдержаться. Сичэнь нажимает большим пальцем на нижнюю губу, проталкивает его внутрь, давит на язык.

— Я задал вопрос, А-Чжань, — говорит Сичэнь, и от легкого разочарования в его голосе Лань Ванцзи хочется ерзать и плакать.

Он кивает; палец во рту не дает особо шевелиться. Когда Сичэнь вытаскивает его, ведя теплой и влажной от слюны подушечкой по щеке, Лань Ванцзи пробует снова:

— Да, сюнчжан. Пожалуйста.

— Хороший мальчик. — Лицо у Сичэня открытое, мягкое и…

Ох…

Глаза Лань Ванцзи вдруг начинает щипать, вдох застревает в глотке, а потом кувырком летит вниз как сброшенный с лестницы гуцинь. Прежде, чем он успевает взять себя в руки, по щеке скатывается слеза.

— Ш-ш-ш, все хорошо. Я с тобой, — успокаивает его брат.

***

Зима всерьез вступала в права, и в воздухе уже чувствовалась ее холодная поступь. Младшие ученики, еще совсем дети с учебными мечами вместо боевых, заканчивали тренировку перед обеденной трапезой, и с губ их слетали облачка пара, словно дым из пасти дракона. Малыши, выстроенные в ровные ряды, старались изо всех сил, двигались как единое целое под команды наставника. Смотреть на них было приятно. На мгновение Лань Ванцзи позволил себе представить среди них А-Юаня — парой лет постарше, круглощекого и улыбчивого, как тот серьезно хмурил бы брови, крутя игрушечный меч. Лань Ванцзи невольно улыбнулся, и наставник сбился со счета. Лань Ванцзи двинулся дальше.

К его приходу дядя был уже в яши — сидел на коленях перед столом, закрыв глаза и расслабленно опустив руки на бедра. Лицо его, впрочем, было серьезно и напряжено. Догадаться по нему, зачем Лань Ванцзи позвали разделить обед, было невозможно. Дядя не открывал глаз до тех пор, пока Лань Ванцзи не опустился напротив, наполнил чашку чаем и передвинул на его сторону.

— Ванцзи, — мрачно поприветствовал его дядя.

Лань Ванцзи кивнул в ответ. Требование о встрече его встревожило; Сичэнь уехал на весь день, и встать между ним и дядей было некому. В последнее время ни к чему хорошему это не вело, что Лань Ванцзи совершенно не радовало. Какие бы разногласия между ними ни возникали, дядя все же оставался его семьей.

— Твой брат сообщил, что в последнее время ты много помогал.

— Благодарю, дядя.

— Я рад, что ты нашел себе занятие, — продолжил дядя. Намек был понятен, и Лань Ванцзи почувствовал себя уязвленным, хотя и не отрицал его обоснованности. Он понимал, что время, потраченное в библиотеке, шло на пользу исключительно ему, но не собирался — просто не мог — об этом жалеть.

Чтобы занять чем-то руки, он подлил дяде чаю.

— Надеюсь, это помогло тебе верно расставить приоритеты.

— Мгм. — Пусть думает, что хочет. В конце концов, дядя не так уж и ошибался, хотя вряд ли они вкладывали в это один и тот же смысл.

Какое-то время они пили чай в тишине. Лань Ванцзи ждал, когда дядя продолжит. Он уже понял, что тому есть что сказать, и что рано или поздно он перейдет к делу.

— Хорошо, что ты больше не затрудняешь себя общением с тем мальчишкой, — произнес дядя наконец, и Лань Ванцзи был настолько не удивлен, что даже не моргнул в ответ. С семьей спорить не должно, хотя мысль эта отдавала горечью. — Никогда не понимал, чем он тебя привлек. Он недисциплинированный…

— Это не так, — возразил Лань Ванцзи. Считать ли это спором, если он просто говорит правду? Ведь в Облачных Глубинах запрещена ложь. Перебивать, впрочем, все же не стоило.

Дядя недовольно фыркнул.

— Он оставил истинный путь, — уже горячее продолжил он.

— Нет. — Вэй Ин ничего не оставлял. Эту возможность у него отняли. Но об этом Лань Ванцзи был не вправе рассказывать. Попади информация не в те руки, и жизнь Вэней оказалась бы под угрозой. Единственное, что останавливало заклинателей от атаки на гору, был страх перед Вэй Ином, боязнь не справиться со столь могущественным врагом. И сил Вэй Ину в самом деле хватало. Однако в то же время он был куда более уязвим, чем кто-либо догадывался, и ордена наверняка не отказались бы сыграть на том, что посчитали бы слабостью.

— В последних посланиях Цзинь Гуаншань сообщает, что его заклинатели видели, как Вэй Усянь собирает армию, Ванцзи! — Дядя повысил голос. Лань Ванцзи это не радовало.

— Это ложь.

— Ты называешь господина Цзиня лжецом? — Лицо дяди раскраснелось от гнева; глаза с сузившимися в точку зрачками уставились на Лань Ванцзи.

— Если господин Цзинь заявляет, что Вэй Ин собирает армию, значит, он лжец.

— Тебе-то откуда знать?

— Я видел сбежавших Вэней своими глазами. Единственный заклинатель среди них — Вэнь Цин. — Лань Ванцзи не врал. Строго говоря, Вэнь Нин был трупом и потому в расчет не шел, а четвертый дядюшка хоть и имел ядро, но едва развитое, и, к тому же, никогда всерьез не обучался.

— Он поднимает в нее мертвецов! — Дядя почти кричал. На красном лбу пульсировала жилка.

— Он сажает редис.

— Почему ты так упорно… — начал он, но тут в дверь робко постучали. — Входите! — рявкнул он.

Вошла послушница с подносом еды. Она так тряслась, что не смела поднять глаз и вжимала голову в плечи. Лань Ванцзи постарался принять более доброжелательный вид. Девушка опустила поднос на стол и начала переставлять блюда. Дядя, не дав ей завершить, нетерпеливо махнул рукой, отсылая прочь. Лань Ванцзи закончил за нее, отставил поднос в сторону и подлил чаю в их чашки.

За едой, к его огромному облегчению, царило молчание, однако атмосфера была столь накалена, что Лань Ванцзи кусок не лез в горло. Еда казалась безвкусной; желудок тянуло и сводило. Лань Ванцзи понимал, что разговор не закончен, и дядя не отпустит его, пока не скажет все, что хотел. Дядя поджимал губы и щурился. Чем дальше, чем сильнее он заводился. Лань Ванцзи не отставал. Его расстраивало, что дядя оказался столь скор на обвинения, так легко верил чужим словам. Расстраивало, что тот все еще относился к нему как к ребенку, хотя год назад совсем не возражал против его участия в войне. Что сам Лань Ванцзи не мог ему объяснить, поскольку некоторые вещи рассказывать не имел права, а для других просто не мог подобрать слов. Что все вслепую верили Цзинь Гуаншаню, что кто-то в принципе мог поверить, будто Цзинь Гуаншань был на стороне добра, а Вэй Ин — зла.

К сожалению, дядя очень скоро отложил палочки.

— Тебе так не терпится пойти по стопам отца?

Разочарование Лань Ванцзи в мгновение ока вспыхнуло яростью, заполнило кислотой рот, заскреблось за стиснутыми зубами. Сжав дрожащие кулаки, он заставил себя смолчать, вместо этого уставившись в стол, чтобы дядя ничего не прочитал в его глазах.

— Придется ли мне, проснувшись однажды утром, узнать, что в доме с горечавками снова поселился монстр?

Его слова ударили слишком глубоко, чтобы Лань Ванцзи смог до конца их осмыслить. Слишком близко к его старым, тайным страхам, похороненным в самой глубине души. К его собственным желаниям, его страсти обладать: спрятать Вэй Ина, укрыть ото всех, защитить, сделать своим. Желудок Лань Ванцзи скрутило от острого чувства вины.

Лань Ванцзи знал, как относился дядя к его родителям, и знал, насколько тот боялся, что племянники вырастут похожими на них. Что унаследуют одержимость отца или непокорный нрав матери, ее открытость в проявлении эмоций или его привычку прятаться от стыда. Лань Ванцзи часто казалось, что опасения дяди строились на трагически неверном понимании того, что произошло. Стоило взглянуть под другим углом, и выстраивалась совершенно иная картина.

Беда была не в том, что любовь привела его отца к одержимости, а одержимость — к увлечению злом. Беда заключалась в том, что его одержимость была злом сама по себе. Что настоящей любви в нем и не было. Что он заточил в неволе женщину, которая рождена была быть свободной, и та угасла в Облачных Глубинах, как цветок зимой.

Мать Лань Ванцзи никогда не была злом, и Вэй Ин им тоже не был.

Лань Ванцзи напряженно встал.

— Я не стану это слушать.

Дядя вскочил на ноги.

— Тогда ты будешь стоять на коленях!

Медленно моргнув, Лань Ванцзи демонстративно вежливо поклонился.

— Слушаюсь, дядя. Этот недостойный подчинится. — Голос Лань Ванцзи ничего не выражал, но это далось ему нелегко.

Пытаться увильнуть или отложить наказание не имело смысла, и Лань Ванцзи развернулся и направился прямиком к Стене послушания. Темно-коричневый шест из трех бамбуковых палок был гладким и прохладным. Лань Ванцзи опустился на колени в гальку и вытянул руки с палкой вперед. Выпрямил спину и глубоко вдохнул. Камушки назойливо кололи колени. Пока было терпимо, но Лань Ванцзи знал, что это ненадолго. Он был сильным заклинателем, однако в его ситуации это значило лишь то, что он способен терпеть боль дольше, следовательно, дядя позаботится о том, чтобы слишком быстро его наказание не закончилось.

В первый час Лань Ванцзи сосредоточился на дыхании. Его все еще переполняли эмоции, и он понимал, что если хочет провести в медитации хотя бы часть наказания, нужно успокоиться. Он напомнил себе, что мнение дяди не имело значения; он все равно поможет Вэй Ину, равно как и Сичэнь. Если Сичэнь считал, что они все делают правильно, значит, так и было.

Следующие несколько часов Лань Ванцзи медитировал. Его разум был чист, но сосредоточен, дыхание размеренно, тело послушно и спокойно. Столь долгие медитации не были для него чем-то необычным, и чем больше он уверял себя, что тратит время с пользой, тем быстрее утекали назначенные ему часы.

Но чем дальше, тем сильнее становилась боль в протянутых руках, в коленях и голенях, куда впивалась мелкая острая галька. Руки начали дрожать от постоянного напряжения. Пальцы зудели от желания сжаться и выпрямиться вокруг шеста. Камни под ногами словно проникали сквозь кожу, вонзаясь все глубже и глубже.

В какой-то момент Лань Ванцзи поплыл. Мысли смешались, ощущения слились в нечто цельное, неразличимое, слишком большое для него одного. В них можно было потеряться. Воздух, ставший после ухода солнца холодным, кусал за щеки, касался ледяными пальцами волос, хватался за запястья и пальцы, пока те не начали неметь. Лань Ванцзи слышал в отдалении шорох деревьев и плеск воды. Прикосновение ткани ханьфу к коже отвлекало и не давало покоя. Все это мешалось с болью в дрожащих мышцах, превращая ее в нечто иное. Нечто острое, почти изысканное.

К девятому часу что-то в нем сломалось, и Лань Ванцзи вспомнил, что ночью должен вернуться Сичэнь, а он сам, скорее всего, все еще будет стоять здесь на коленях. Дядя даже не послал никого сказать, сколько еще ему осталось. В глазах вдруг защипало. Сердце сжалось в груди. Сичэнь будет разочарован. Лань Ванцзи почему-то был в этом уверен. Не надо было спорить с дядей, пусть бы говорил, что хотел. Какой прок был открыто ему возражать, кроме как потешить самолюбие Лань Ванцзи?

Сразу после отбоя, когда Лань Ванцзи полностью потерялся в заполонивших разум мыслях, когда он уверился, что дядя оставит его здесь на всю ночь, позади него раздались шаги. Лань Ванцзи не стал оглядываться, но, стоило пришедшему мягко коснуться его макушки, он понял, что это Сичэнь.

— Твое наказание окончено, — произнес тот, и было в его голосе что-то такое, чего Лань Ванцзи не мог прочитать. Наверное, брату просто непривычно было выражать свое разочарование Лань Ванцзи.

Лань Ванцзи пришлось приложить осознанное усилие, чтобы опустить руки плавно, а не безвольно их уронить, однако тепло стоящего рядом Сичэня все равно притянуло его к себе магнитом. Он покачнулся на коленях, тяжело опустился на пятки и прижался щекой к его бедру. Издал дрожащий вздох. Поднял голову и наткнулся на взгляд Сичэня. В глазах того не было гнева или разочарования, которых ждал Лань Ванцзи, только нежность и, может быть, грусть.

Сичэнь посмотрел на него изучающе, провел большим пальцем по его лбу.

— Ванцзи?

— Я… сюнчжан… — начал Лань Ванцзи, но язык его не слушался.

Сичэнь склонился над ним, еле ощутимо поцеловал в лоб и сказал:

— Позволь позаботиться о тебе. — Его голос был тверд. В нем слышалась уверенность. Надежность. Лань Ванцзи моргнул. — Пойдем, — подтолкнул его Сичэнь, убирая в сторону бамбуковый шест и поднимая Лань Ванцзи за руку.

Когда они дошли до ханьши, Лань Ванцзи остановился в дверях. Без руки Сичэня ему было не по себе, словно он боялся заблудиться. Сичэнь же разжег в комнате свечи и жаровню, заварил чай, снял с себя верхние официальные одежды. Вытащил из волос гуань, с металлическим звуком поставил на полку. Лань Ванцзи следил за ним из-под ресниц.

Когда в ханьши стало теплеть, Сичэнь наконец подошел к нему. Лань Ванцзи не смел поднять на него взгляд, и Сичэнь не стал его заставлять. Вместо этого он погладил его по щеке костяшками и занялся его прической — вынул заколки, удерживавшие гуань, развязал ленту, закреплявшую сложный пучок, пропустил волосы сквозь пальцы и снова собрал той же лентой, но уже свободнее. Лань Ванцзи даже не заметил, как закрыл глаза, пока Сичэнь не провел большим пальцем по его брови, чуть коснувшись подушечкой века. Лань Ванцзи открыл глаза, и Сичэнь потянул за узел на налобной ленте, распуская ее и собирая в ладонь. Коснулся ладонью с лентой его щеки, согнулся над ним и поцеловал в лоб, там, где обычно проходили серебряные облака. Словно заявил на него свои права. По Лань Ванцзи пробежала дрожь, а потом он слегка успокоился, и чувство, что мир вокруг в любой момент может уплыть, если за него не держаться, ушло.

Сичэнь повел его к кровати, снимая на ходу собственную ленту. Аккуратно сложил обе и отложил в сторону. Приподнял пальцем подбородок Лань Ванцзи.

— Ты позволишь мне, А-Чжань?

— Пожалуйста, — ответил Лань Ванцзи. «Все, что угодно», — подумал он, но вслух не сказал.

Пока Сичэнь раздевал его — ставил обувь у двери, аккуратно складывал одежду, — он не шевелился. Просто позволил поднимать себе по необходимости руки и ноги, а потом — уложить обнаженным посередине кровати, когда Сичэнь за чем-то отошел в другой край ханьши. Лань Ванцзи чувствовал себя уязвимым и выставленным напоказ, его бледная в лунном свете кожа на груди начала краснеть. И в то же время тревога его отпустила. Он готов был сдаться. Принять. С Сичэнем не страшно было проявить уязвимость; Сичэнь о нем позаботится.

Сичэнь встал на колени между ступней Лань Ванцзи и открыл маленькую баночку. Согрел в руке немного мази, взялся за его левую ногу, смазал сначала ссадины на колене, перешел на голень, одновременно пропуская по пальцам поток духовной энергии и облегчая боль. Приподнял ногу, поцеловал тонкую кожу на внутренней стороне лодыжки, опустил и занялся правой ногой. Пальцы у него были теплыми и нежными. Затем он двинулся выше, размял болезненные узлы на бедрах Лань Ванцзи и нежно погладил, чтобы мышцы снова расслабились. Лань Ванцзи настолько погрузился в ощущения, что его восприятие сузилось лишь до них двоих, до прикосновений Сичэня, обжигавших кожу огнем. Когда тот сел ему на бедра, придавив к кровати своим весом, Лань Ванцзи укусил себя за щеку, чтобы жадно, по-звериному не застонать.

Сичэнь занялся его руками, сначала одной, потом другой — растер, прогоняя холод, и поцеловал подушечки каждого пальца, когда те снова стали гнуться. Размял мышцы в плечах и предплечьях, впиваясь в напряженные места, пока те не расслабились. Ему приходилось слегка наклоняться, и его волосы, падавшие через плечо, щекотали Лань Ванцзи живот и ребра. Мягкая ткань нижнего халата задевала его член, и тот начал наполняться кровью.

Лань Ванцзи хотел. Желание переполняло грудь, живот, глотку. Покалывало под кожей, растекалось жидким огнем в паху. Грозило поглотить его целиком. Когда Сичэнь закончил, он коснулся его щеки ладонью — сильной, изящной, и Лань Ванцзи ринулся вверх его поцеловать.

Поцелуй был горячим, медленным, но глубоким. Сичэнь тут же перехватил контроль, и Лань Ванцзи ахнул ему в губы, ошеломленный его голодом и настойчивостью. Язык его хозяйничал у него во рту, гладкий и горячий, зубы кусали. Сичэнь словно пытался выпить его до дна. Это совсем не походило на те почти невинные поцелуи в щеку, лоб или руку, которыми они обменивались раньше. Сичэнь придавливал его своим весом к кровати, окружал собой, своими руками, широкой грудью и занавесью длинных волос, словно заслоняя весь остальной мир.

И первым поцелуй прервал тоже Сичэнь.

— Чего ты хочешь, диди?

— Не знаю, — прошептал Лань Ванцзи, удивляя самого себя. Он еще никогда не чувствовал себя так: вскрытым, полностью обнаженным, сбитым с толку, готовым вручить свою свободную волю человеку, который, он знал, о нем позаботится. — А-Хуань, — дрожа, выговорил он.

— Ох, боги, — прошептал Сичэнь в ответ, прижимаясь к нему лбом. — Диди, мой диди. — Он снова глубоко его поцеловал. — Всегда такой сильный, всегда держит себя в руках. Ты подчинишься мне? Ты мне доверишься?

— Доверюсь, — ответил Лань Ванцзи, не задумываясь. — Делай, что хочешь.

— Я не буду нежным. Я не буду мягок. — Глаза Сичэня были темны и голодны.

— Пожалуйста.

Сичэнь зарычал и обхватил его голову ладонями. В этот раз поцелуй был жестче; Сичэнь брал то, что хотел, и это казалось правильным. Казалось правильным дать ему все, что он захочет. Сичэнь укусил Лань Ванцзи за подбородок, покрыл поцелуями шею под челюстью до уха, с силой втянул нежную кожу. Прошептал, не отрывая губ:

— Хочу, что все твое красивое горло было в моих отметинах.

Лань Ванцзи выгнулся от возбуждения, и Сичэнь, издав довольный смешок, снова опустил голову, всасывая кожу с другой стороны. Рука его тем временем лениво скользнула по первому засосу, прошлась по ключице, опустилась ниже, пока пальцы не стиснули сосок. Лань Ванцзи зажмурился и жалобно простонал. Он даже не догадывался, что может издавать такие звуки.

В ответ на это Сичэнь взялся за его член. Он ласкал его быстро и грубо, крепко сжимая в кулаке, словно старался довести до оргазма как можно быстрее и с наименьшими усилиями. И у него получалось: грудь Лань Ванцзи тяжело вздымалась, все тело было напряжено, но в момент, когда он готов уже был рухнуть за край, Сичэнь стиснул член у основания и сказал: