Глава 23. Бриенна (2/2)
Он замолчал, ткнувшись носом в руки, сложенные поверх согнутых коленей. Сидели они на земле, на расстеленных вокруг костра попонах и плащах. Густая прядь длинных волос выскользнула из прически Артура и упала ему на глаза. Он так и замер, не шевелясь, повернув голову набок и глядя куда-то далеко.
- Я помню, что у твоей мамы тоже всегда была твердая рука. Красиво она выводила буквы, - тактично заметил Джейме. – У нее много талантов.
Артур поднял голову и посмотрел на него в упор, выпятив губу. Бриенна поняла, что он отчего-то насторожился.
- Ну, а как же ты свою-то руку потерял? – мрачно осведомился Артур.
Джейме молчал. Она поймала его осторожный, робкий взгляд, брошенный на нее искоса. Он почти сразу отвернулся и стал глядеть в костер, так же старательно, как сидевший с ним рядом лисенок. Но, если Снежинка облизывал свою мордочку и подрагивал боками, мечтая о вкусной каше с мясом, то Джейме только печально и как-то покорно, словно запряженный бык, склонив упрямую большую голову, кусал губу.
- На поединке, что ли, каком? Запретная дуэль? – настаивал Артур, стараясь казаться презрительным, равнодушным, но - с плохо спрятанным предвкушением.
Ему нравились истории о непокорных, мятежных рыцарях. В них он словно бы обретал ту свободу, которой потихоньку начинал жаждать. Бриенна растерялась. Она хотела бы как-то прервать эту их беседу. И все же не знала, никак не могла сообразить, как вступить в разговор.
- Можно и так сказать, - вымолвил Джейме, наконец, и все так же негромко. – То была битва за честь одной прекрасной… молодой девушки.
- Высокородная леди, - обрадовался Артур такому повороту.
- Да, очень высокого рода. Знатного рода, и весьма хорошо воспитанная.
- Ну, а красивая?
Бриенна встала, взяла походный мешок и принялась вынимать из него куски сыра, обернутые влажной тканью. Авось, подумала она, начнет жевать и свой рот займет хоть на время.
- Очень, - сказал Джейме за ее спиной, и она услышала в его голосе улыбку. – Очень красивая. С волосами… светлыми и нежными, и прекраснейшими на свете глазами. Очень честная, добрая, очень… благородная девушка. Таковые мне прежде, до нее, еще не встречались… Не видел никого прекраснее и потом…
- Что же ты, - с досадой перебил его Артур, - выходит, так себе сражался? Как же так, ведь ты был тренирован, был в доспехах?!
- Нет, - сказал Джейме, но в голосе его уверенности не было. – Нет, я… Видишь ли, мне пришлось отдать им руку за то, что я вступился за ее честь. Их было много. А я был в плену. Они меня связали. Они… они желали обесчестить эту девушку. Но я не мог такого допустить. Тогда главарь этих негодяев взял меч и закричал…
- Артур, возьми сыра и хлеба, - сказала Бриенна, повысив голос. – И ты, Ланнистер, лучше поешь.
Они начали энергично уплетать этот быстрый завтрак, и она поняла, что все за эту ночь ужасно проголодались. Глотая огромные куски, кивая, чтобы побыстрее прожевать, Артур все никак не мог успокоиться:
- Ты мог бы сражаться левою рукой!
- Да, - покаянно кивнул Джейме. – Но я едва не истек кровью.
- Но ты ее спас.
- Вышло так, что… да. Да.
- Было ли больно?!
- Отменно. И все же… Я в тот миг не думал о боли. Лишь о том, как же теперь стану держать свой меч.
- А, это верно, Ланнистер. И я бы о том переживал… Могу лишь представить, как ты был несчастен в то мгновенье!
Пауза. Артур переваривал эту нескладную побасенку, наверняка живо и в красках воображая кровавую, но героическую сцену. Бриенна поморщилась.
- Что такое «обесчестить»? – спросил вдруг Артур. – Как это?
Оба – Бриенна и Джейме – застыли, застигнутые врасплох, и уставились друг на друга в немом страхе. Бриенна строго покачала головой, но она видела, что Джейме и сам все понимал. У него даже лицо вытянулось с перепугу.
- Это… это… Как бы, скажем… Отнять… самое дорогое, - промямлил он, когда стало ясно, что Артур не сводит с него нетерпеливо горящих глаз.
- Золото? – деловито осведомился мальчик. – Алмазы? Оленей?..
Бриенна не знала, стоит ли начать кричать на него прямо сейчас.
Он не был ни в чем виноват, в конце-то концов. Лишь в собственной детской невинности.
- Да, - почти с облегчением закивал Джейме, осторожно отложив в сторону куски хлеба и сыра. Снежинка уставился на них, подрагивая кончиком хвоста. Джейме это заметил и начал кормить бедняжку со своей ладони. Пока лисенок увлеченно чавкал, Ланнистер, побагровев, закончил. – Сапфиры. У той девицы было много сапфиров. Она… была из такой… богатой этими камнями земли.
- Ну прямо как Тарт, - вздохнул Артур. – Да только про Тарт-то это легенды, септон Киллиан все рассказал. Это досужие выдумки. Впрочем, ежели я там побываю, то исследую вопрос как надо… Возможно, у тех побасенок имелись основания, ведь Тарты долгое время были королями Штормового Предела. Так… Выходит, ты проявил себя рыцарем, Ланнистер. Настоящим. И бесстрашным! Руку вот за сапфиры отдал!
- Выходит, что так.
- Я тоже бы кого-нибудь спас, - с завистью сказал Артур. - Только тут, во владениях у отца… то бишь, в наших землях, никто ничего ни у кого не отнимает. Даже порой и обидно, право. Надо мне найти какую-нибудь девицу, у которой хотят отнять честь… Тоже мог бы спасти, защитить. Только руку б я не отдал, я был бы ловчее тебя, Ланнистер!
И было видно, что необходимость защищать всего лишь обремененную младенцем мать, гонять от нее комаров да мошек, носить воду и варить кашу - ему кажется очень нудной и неинтересной. А подвиг во имя неизвестной и совершенно выдуманной девицы, наоборот, обретает все черты заветного желания.
Бриенна громко фыркнула. Джейме, который явно чувствовал себя не в своей тарелке и уже стыдился поднятого вопроса, а более того – своих наполовину лживых, наполовину нелепых, ответов - вдруг торопливо объявил:
- Эй! А знаешь, что еще я уяснил, потеряв правую руку? Что левою удобнее всего ковырять в носу. Правда. Пальцы на ней прямо созданы под размер твоей собственной ноздри. Совсем другое, чем правой. Ну. Поверь-ка.
- Ланнистер! – крикнула Бриенна, закипев от негодования.
- Правда?! – воодушевился Артур. Он кинул свой хлеб лисенку, обтер руки о штанишки и, без долгих размышлений, засунул пальцы себе в нос.
- Артур! – завопила Бриенна, уже не помня себя.
Но Джейме начал смеяться, Снежинка подхалимски и нежно затявкал, даже Сольви в колыбельке радостно закряхтела. По лесу побежал прохладный ветерок. Каша с дерзким бульканьем закипела, и крышка котелка упала в сторону: каша потекла на раскаленные поленья, повалил вкусный, жирный пар. Все пришло в движение, неловкая беседа обратилась в веселую, хотя и отменно глуповатую суету, какую только Ланнистер и мог устроить, несчастный скоморох и бесстыдник. Так она думала, и хмурилась, и ворчала: но грозные увещевания Бриенны потонули в шуме и гаме.
К полудню они выехали на тропу, которую она узнала по стройным красноствольным сосенкам в чистом и сухом, словно прибранная комната, лесу. Здесь некогда она проезжала вместе с Тормундом: и двигались они к той же заимке, куда теперь вел их Артур. Стояла тогда макушка лета, самая жара, воздух под соснами пах густо и смолисто, а под копытами их лошадей мох пружинил, как некий волшебный, драгоценный ковер.
То был один из тех дней, про которые Артур после уверится, что «они ходили за ребеночком в лес». Возможно, это Сорен ему наплел, чтобы Артур за ними не увязался, потому что ранним утром, еще до рассвета, когда Бриенна собиралась на крыльце, стояла, заплетая косу и склонив голову набок, мальчик вылетел к ней в одних только полотняных штанишках, еще и придерживая их рукой.
- Куда вы? – заныл он, заметив ее плащ.
- Никуда, - отмахнулась она. – Скоро вернемся. Отцу твоему надо проверить заимки.
- Ты с ним?
Она не ответила и начала подвязывать собранные в корзинку косы скрученным шелковым платком. Артур отколупал кусок смолы, что выступила на перилах под солнечными лучами, сунул в рот и стал глядеть на нее исподлобья. Он жевал и пытливо сверлил ее своими чудесными бархатно-синими глазами, они показались ей печальными и беззащитными, и ей стало его жалко:
- Я с ним, - вздохнула Бриенна. – Мы скоро вернемся. Я принесу тебе сладкой земляники.
- Я сам умею собирать, - Артур выплюнул смолу похожим на Тормунда движением, и так же, как отец, обвел языком зубы. – Чего это вы, а? Все время уходите! И без меня!
- Тебя он тоже возьмет. В следующий раз.
- Почему не сегодня?!
И так они пререкались, пока не явился Тормунд, зевая и потягиваясь, на ходу возясь со своими ремнями, на которых всегда столько всего крепил – походная фляга, и еще одна – для вина, скляночки со снадобьями, которыми его увешивала Кая, меч, кинжал, точильный камень, топорик и амулеты от лесного зверья.
Как и всегда, Тормунд тогда всех примирил и всем нашел доброе слово. Артур остался в поместье, а Бриенна вместе с мужем очутилась посреди дышащего тишиной и покоем летнего леса. Она слушала песни Вольного народа, смеялась шуткам Тормунда, не могла налюбоваться медным светом в его чисто вымытых кудрях. В том утре, в том солнце, в том дне – он, пожалуй, впервые показался ей красивым, по-настоящему, и ею овладело смущение, восхищенное, робкое, очень похожее на то, какое она некогда испытывала при виде Ренли Баратеона, а потом и Джейме Ланнистера.
Но люди эти, будь они живы или мертвы, подумала она тогда, искоса поглядывая на него, болтающего и смеющегося без умолку – ни в какое сравнение с мужем моим не идут. Ни в какое. Никогда. И как же я была слепа! Как я была глупа.
Ей захотелось быть достойной его, быть желанной ему. Тогда, подумала она, тогда она еще не понимала, как же сильно и беззаветно он любил ее.
И как теперь жить без этой любви?
Бриенна обвела глазами опустевший лес. Сольви спала у нее на груди, сладко посапывая. У нее был самый славный на свете носик, такой маленький и круглый, точно пуговка. У Артура был такой же, только, пожалуй, поменьше чуть, он был сыном своего отца, что ни говори, и была в его чертах присущая Ланнистерам аккуратность. У Сольви же кончик носа от солнечных лучей чуть порозовел стал похож на круглую драгоценную жемчужинку.
У нее было серьезное круглое лицо, которое вдруг расцветало улыбкой, точно солнышко озаряло комнату. А в иные минуты она была так сосредоточена, тиха и спокойна, словно бы знала обо всех нечто, что они и сами покамест не ведали.
Они проехали под сосны и построились друг за другом, ведя лошадей по узкой тропе. Бриенна помнила эту тропу.
Здесь, в те дни, она скинула с плеча шелковый плащ, сшитый Каей для ее летних прогулок. Кая сшила для нее и чудное платье, весьма, как показалось ей сперва, весьма… фривольного вида. Но Кая уверила ее, что знает такие фасоны.
Кая была необыкновенной женщиной, это Бриенна уже тогда поняла. Она отличалась от всех в Вольном народе, но словно бы старалась за собой того не замечать. И все же она была иной, чужачкой им в каком-то смысле, как бы сильно все они не любили ее и не преклонялись перед ней. В ней было любопытство к другим народам, к чужим людям, к дальним странам. Чужаков она не боялась, не сторонилась, как многие из племен Манса.
В молодости она исходила собственными ногами все Застенье. Даже в самые лютые зимы она куда-то путешествовала, и находила объяснение в своей нужности людям: но, как призналась она однажды Бриенне, порой она просто жаждала дороги. И она была модницей, как призналась тоже: она все время что-то шила и вышивала, придумывая наряды для себя, сестер, подруг и просто попадавшихся ей на пути женщин. Она пряла и ткала, если выдавалась такая возможность, крутила тонкие нити, красила их сделанными из корней и трав цветами.
- Вот так, - сказала она, - я повстречала в Белой Гавани одну женщину, беглянку из Дорна, где ее держали как невольницу, а, быть может, таковой она там и была. Она научила меня шить дорнийские платья. Сразу тогда они очаровали меня, показались мне чудесными. Но мужики в стойбищах подняли меня на смех, а женщины стали ругать, на чем свет стоит. И вновь я одела шкуры да куртки из овчины, но я запомнила, как это все надобно скроить.
Как ни старалась Бриенна, она не могла вообразить Каю молодой, бесстрашной и дерзкой, да еще одетой в такое изысканно-бесстыжее платье. Но Кая смеялась, рассказывая о своих приключениях. Платья, дорнийские или еще какие на южный манер, были ее единственным подарком себе самой за эту девичью и яркую мечту о дальнем пути.
Кая сшила ей платье из тонкого, как паутина, зеленого шелка, такое открытое, с высокими разрезами на подоле, что его даже в качестве ночной сорочки иная скромная дама бы постеснялась носить. Но, сказала Кая, цокая языком и восхищаясь, пока Мия, поддакивая, завязывала на спине у Бриенны тонкие ленточки, это платье только для глаз твоего мужа! Вот выдастся случай, и ты ему явишься в нем: и тогда уж сама поймешь, что это за наряд такой.
Плащ упал с ее плеча, а она подняла голые руки и начала развязывать платок на своих косах. Тормунд все это время увлеченно трещал, рассказывая ей о сортах кедра и сосны, и какие они имеют свойства при строении ладьи или рыбачьего ялика. И в какой-то миг покосился на нее, потом повернул голову, потом и весь корпус. И замолчал.
Бриенна искоса на него глянула, распуская косу и чувствуя, как пряди колышутся под теплым ветром. Плащ лежал теперь на седле позади нее, и Тормунд, раскрыв рот, оглядывал ее оголившееся колено. Наконец, он сглотнул и проговорил:
- Это… что за дела такие?! Старухи пошили или ты сама?
- Кая говорит, ее научили кроить подобные этому платья, - начала Бриенна, оробев, - там, в гаванях…
- А, - сказал Тормунд. – Следовало мне помнить, что бабка всегда болтала с чужестранками. То рецепт какого-то хлеба возьмет, то моток ниток… то украшение из павлиньих хвостов, то… эдакие придумки.
Бриенна отвернулась от него и уставилась перед собой, едва сдерживая смех:
- Тебе не нравится? Скажи, я прикрою.
Он молчал.
- Все равно мы только вдвоем, - опять начала она, и он фыркнул.
- Ты совершенно обезумела, если полагаешь, что я тебя в таком виде к людям выпущу. Лесная принцесса. Лесная колдунья. И платье тебе старые ведьмы нашили – ну точно под стать своим манерам!
Он начал гоготать. Бриенна немного посидела в седле, надувшись, но не выдержала и тоже подхватила смех. Тормунд спешился и пошел с нею рядом, положив руку на ее обнаженное бедро:
- Ты все это не просто так придумала, ну-ка, сознайся.
- И даже если сознаюсь? – нагло отвечала она, глядя на него сверху вниз. – Ты чего со мною сделаешь, ревнивое ты существо?!
- Я?! – завопил он, распугав птиц из малинника неподалеку. – Я ревнив?! Да я кроток, как… как… перепелка!
Она начала смеяться, зажав рот рукой, бретелька платья соскользнула по ее плечу, открывая чуть не полностью ее грудь. Тормунд, хихикая, прижался щекой к ее бедру, а потом поцеловал.
- Хочешь, покажу, как я кроток?
- Ну, давай, пожалуй, удиви меня своим тихим нравом, - с вызовом бросила Бриенна.
Он отпустил поводья своей лошади, протянул руки и ссадил Бриенну на землю.
Она вырвалась, когда он попытался поцеловать ее, но добежала недалеко: запуталась в тонком и длинном, как шлейф, подоле. Она упала на мох, и тут муж ее нагнал. Они покатились по пружинному ковру, заливаясь хохотом и целуясь, и вдруг веселье переросло в страсть. Словно кто-то попросту сдернул покров с сокровенного, как Тормунд сдернул с ее груди треугольники зеленого шелка.
Тут лесные холмы делали уклон, но узнать об этом им пришлось, только когда они покатились, сплетаясь и обнявшись, куда-то вниз, все дальше и дальше. Мелькали ветки сосен над головой, мелькало синее небо, и смеющееся лицо ее мужа. Мир катился кубарем вместе с Бриенной, пока она визжала от ужаса и сладкой истомы.
- Бесстыжая, - зашептал он, вжав лицо в ее шею. – Распутная южанка!.. А не хочешь ли изведать северного угощенья?
Она прижала его к себе, обнимая еще крепче, раздвинула ноги и потерлась о него своим самым сокровенным местечком:
- Мне говорили, что бывают и прямо богатые пиры…
- О, не уйдешь голодной, не сомневайся.
- Больше разговоров, чем дела, - прошептала она, притянув его голову к себе и целуя его висок. – Одна болтовня и напрасное хвастовство.
Тормунд задохнулся от искреннего возмущения. И долго еще они возились, и она запомнила смолистый аромат вокруг, что мешался с чистым и знакомым до боли запахом ее мужа, и ее собственным – свежий пот, горячая соль, влажный мох под ее спиной.
Прежде она любила вспоминать тот день, потому что никогда ни до и ни после она не чувствовала себя такой счастливой, беспечной. Тогда впервые она познала – даже не смысл супружества, а саму суть жизни, вкус собственной жизни: звеняще-простой, настоящий, терпкий, как самая тайная правда, и сладкий, как самая сокровенная мечта. Она ощутила себя цельной, и сильной, и мудрой, как эти целомудренные и тихие леса, и столь же прекрасной.
Но теперь воспоминания причиняли лишь тупую боль, будто кто-то толкал и толкал бил в ее сердце, желая его остановить и не в силах того сделать.
- Скоро уже, - услышала она голос Артура, как будто сквозь пелену. Это была пелена памяти, что частенько ей застилала реальность. Джейме что-то ему сказал, терпеливо и вдумчиво.
- Скоро, - отозвался мальчик. – Мама с отцом тут часто бывали прежде. Им тут нравилось. Тут растет сладкая земляника.
Наступила короткая тишина.
- И еще кое-что встречается, - бесстрастно и тихо проговорил Ланнистер.
- Да? Что же? Тут тихо, даже волков не… Ох.
- Бриенна, - позвал ее Джейме, но она сама видела, что лес перед ними заполняется темными фигурами всадников.
Они двигались неширокой цепью навстречу им, шли с юга. Лошади неслышно ступали, и разговоров слышно не было. Джейме остановил своего коня, начал разворачивать, потом передумал и выступил вперед, закрывая Артура. Бриенна подъехала к нему. Она оглянулась, потом быстро переложила дочку в плетеную колыбельку и передала сыну. Артур что-то потрясенно забормотал, но она не слушала:
- Стой здесь. Не иди за нами, ты понял? Сторожи Сольви. Береги Сольви…
- Прошу, - умоляюще сказал Джейме. – Останьтесь сзади, вы оба.
- Это ты останься. Ты никто, - бросила она ему, не поворачивая головы. – Успокойся. Ты никто, и никому здесь не нужен.
- Но я…
Она поджала губу, даже прикусила ее, боясь, что теперь, в накатившем на нее страхе, сболтнет ему что-то непоправимое, что-то совершенно ужасное. Что он однорук, жалок, стар, совершенно бесполезен.
Клянусь богами, я это ему скажу, подумала она угрюмо, наблюдая, как отряды приближаются к ним из-за деревьев. Я скажу, и я навсегда его отважу от нас и от привычки лезть не в свое дело.
Они прошли еще немного, глупый Ланнистер так и не отставал, вздернул свой дурацкий подбородок повыше, что за дурак, подумала она с отчаянием. Ну что за дурак, право же.
От отрядов, что перегородили им путь, отделилась одна фигура и направила к ним коня. Бриенна, сощурившись, глядела на медно-золотые косы и темный мех тяжелого плаща.
Так они и встретились посреди полянки в сосновом бору. Санса, мрачно и недоверчиво, глядела ей в лицо.
- Где дитя? Я хочу ее видеть.
- С ней все хорошо, - сказала Бриенна.
- Где дитя?! – крикнула Санса с каким-то детским отчаянием. – Как ты могла, Бриенна?! Оставила поместье? Забыла своего мужа? Предала его память! Что ты наделала! Все позабыла?! Куда ты направляешься? Что ты задумала? Глупая, глупая, глупая…
И она расплакалась, а потом взмахнула рукой, не оборачиваясь к своим солдатам:
- Взять его! Это предатель, убийца и преступник! Берите его! Мы совершим правосудие, наконец…
К Джейме направились шестеро. Он спешился и пошел прямо к Королеве Севера. Вид у него был отчаянный, полный какой-то смертельной решимости:
- Значит, все же передумали меня отпускать?
- Не сегодня, Ланнистер, - Санса приоткрыла верхнюю губу, показывая ему острые белые клыки. Ни дать, ни взять, волчица. – О, ты долго искал этой встречи. Радуйся же: нашел.
- С вами? Нет, не искал. Я искал ее, - он мотнул головой на Бриенну.
- Теперь остается лишь помолиться за твою грязную, скверную, мелкую душу. Если найдется, кому.
- Найдется, - тихо сказал Джейме.
- Сомневаюсь, - парировала Санса. Бриенна видела, что она вся дрожит от негодования. – Берите его! Что же вы! Он однорук, он калека, берите его, избейте его, убивайте его, пусть кричит, тут же, тут же, тут, при нас!..
Выносить дальнейшее Бриенна не могла. Она слышала, как заплакала Сольви, как заревел Артур, очевидно, так и не набравший в себе решимости избавиться о чужака, или, во всяком случае, не готовый лицезреть жестокую казнь. Снежинка, сидевший у Артура за пазухой, трусливо хныкнул.
Она соскочила на землю и пошла на солдат Севера, вынимая из ножен Верный Клятве. Встала, загородив Ланнистера собой.
- Вы его не тронете, - услышала она собственный голос.
Было в нем больше усталости, чем уверенности.
Но было еще что-то, что их пригвоздило к месту.