Глава 21. Бриенна (1/2)

Сны были лучшим, что ей осталось, и, может, единственным. Во снах она оказывалась в каких-то теплых, ярких местах, но вспомнить не могла, где же именно: какие-то чудесные города, леса с мягкими лужайками, сады, где всегда цвели вишневые деревья и яблони. Или горные перевалы, там шумели водопады, быстрые реки несли чистые воды к лазурному морю.

В этих снах с нею были люди, которых она так любила – прежде всего, Тормунд, он всегда в ее снах был жив и ни о чем случившемся не ведал, и она перестала его упрекать.

Да, сны были лучше всего. Жаль лишь, что их становилось все меньше. Ее беспокойная душа словно бы жаждала настоящего, какого-то чуда, но вместо того вовсе лишала ее сна. Она лежала, уперев в потолочные балки слезящийся взгляд. Переводила глаза на окно, на тихое пламя в камине, на детскую кроватку под кружевным пологом. Потом, постанывая, садилась на постели и сидела, уставившись в пустоту, в никуда.

Иногда ей в голову приходили деловитые, обыденные мысли, вроде такой: надо зашить ему рубашку. Или: надо вставать, чтобы нажарить яичницу к завтраку. Или: надо рассказать ему, как вчера Артур ловко вытащил из реки огромную ры…

Бриенна начинала плакать в такие моменты, неизменно, всегда. В слезах она крутилась по комнате, повторяя: нет, нет, нет, это должно пройти, потерплю и пройдет. Потому что от ее всхлипов, бывало, Сольви просыпалась, и тогда уж на сны вовсе не стоило рассчитывать.

Тогда она до утра моталась из угла в угол, качала плачущую дочь, бубнила обрывки песни, которую так и не сумела вспомнить, словно оставила там, в яме, при падении или в ту ужасную ночь – частицу своих воспоминаний.

Днем же, как ей казалось, она вела себя до неприличия бесстрастно. Повстречав в саду Ланнистера и мимолетно тому удивившись (а он все еще здесь?..), она поставила на землю корзину с выполосканными, чистыми рубашками и услышала:

- Бриенна. Что с тобою такое?

- Столько вестей, - холодно буркнула она. – Не знаю, с которой начать.

На худой щеке дернулся мускул:

- Я все понимаю. И я не о том. Но твое лицо…

- И? Что с ним?

Он помахал своей выкрашенной кобальтом рукой:

- Бледное. Очень… очень бледное, и ты осунулась, и ты… гм. Ты хорошо спишь?

- Сам как полагаешь? У меня младенец.

- Я мог бы ее укачивать, даже и ночью: а ты бы тогда немного вздремнула. Она хорошо засыпает у меня на ру…

- Оставь, - проворчала она, поднимая корзину и отодвигая его плечом с садовой тропинки. – Мне ничего не нужно.

Она пошла к дому, и Ланнистер ей в спину бросил, очень высокомерным, как ей показалось, тоном:

- Хотя бы позволь помочь. Не носи тяжелое.

- А то что? – она не обернулась, спрашивала на ходу, не стремясь услышать ответ.

Он промолчал. Тогда Бриенна, придя вдруг в какое-то полубезумное, странное, злобное негодование, шваркнула корзину в траву и развернулась к нему:

- Что? Чего ты так печешься-то?

- Кровь идет, вот что, - выпалил он, не поднимая на нее глаз. Она проследила за его взглядом и увидела, что ее сапоги и правда были выпачканы в темных сгустках новой крови, как и подол ее платья. Ей стало стыдно и одновременно новый приступ ярости захлестнул с головой:

- Ах, вот что тебя тревожит! Что не смогу кровь остановить? А тебе что за дело? Мне это женское богатство больше не понадобится… А тебе – никогда не достанется.

Она осеклась, поняв, что переходит грань бесстыдства, но уж он так на нее порой действовал – самое плохое в ней открывал.

- Зачем ты так? – пробормотал Джейме, быстро подняв на нее и тотчас опуская глаза.

- А ты здесь зачем? Учить вдову, как побыстрее заживить ее лоно? Вот как заботлив! Предусмотрителен! Тоже мне, бордельный магистр!..

- Зачем ты так? – повторил он упрямо и угрюмо. – Бриенна!..

- Ступай-ка ты в Пекло, Ланнистер, - процедила он, отвернулась и почти бегом устремилась на задний двор.

С того дня новая мысль засела у нее в голове. Если бы меня не было, он остался бы жив. Если бы не я, он остался бы жив. Если бы не это проклятое лоно… А оно, словно бы в ответ на ее упреки самой себе, продолжало плакать кровавыми ошметками и болеть, иногда острой, разрывающей болью, иногда – длинной и тупой, словно ее между ног обвязали какими-то толстыми, мокрыми веревками, а в живот напихали тяжелых камней.

И все в Тысячелистнике теперь разваливалось прямо на глазах, доски в полах начинали скрипеть и гнуться, ножки у стульев пошатывались, ветер выл в щелях, явившихся у окон после зимы. Волшебство ушло вместе с Каей, думала Бриенна, оно больше не приручено, и не было людей, способных позвать его обратно.

А, может быть, прежде она просто этих мелочей не замечала. Когда счастлив, то не видишь вокруг ничего плохого, а только свет, радость и уют.

Или же, скорее, прежде тут имелся хозяин, тут был Тормунд – всегда готовый починить сломанное, залатать прорехи, ловко, аккуратно, быстро. И так бесшумно, незаметно для всех. Теперь все несло на себе печать оставленности, все осиротело, не только люди, а столы, скамьи и стулья, глиняные горшочки и потускневшее серебро подсвечников, ведра, полотенца и подушки: как если бы на всем здесь остался его след: но это был след невидимого, не-сделанного, не-исполненного.

Испортились и вещи, и люди, и она сама. Нрав у нее и прежде был довольно мрачен, за что не раз получала упреки от Ланнистера и ему подобных. Теперь же она говорила с сыном одними только приказами, криками и понуканиями. А потом, умываясь слезами, бегала за ним, выпрашивала прощение, и он ее неизменно прощал – до следующей стычки. Справедливости ради, Артур и сам постоянно давал ей поводы для негодования.

Особенно невыносим он стал в обращении с чужаком, которого шпынял при всяком удобном случае.

На какое-то время Джейме, впрочем, умудрялся войти ему в доверие, и они с мальчиком даже что-то вместе чинили во дворе, таскали дрова или о чем-то говорили, но потом обязательно приключалась какая-то мелкая гадость, от которой все их (разумеется, не такие уж великие) усилия сохранять мир сводились на нет.

Бриенна желала бы, чтобы Ланнистер попросту ушел, незаметно, не раздражая их, не распаляя в Артуре его детские обиды и не вызывая у нее самой эти приступы полоумной ярости. У нее не хватало смелости прогнать его, сказать в лицо: собирайся и уходи. Каждый раз, как она, обтерев взмокшие ладони о платье, несколько раз сжав и разжав кулаки, собиралась к нему с такой речью подступиться, в горле ее набухал комок.

Перед глазами вставала одна и та же картина. Его испуганное, опустошенное тревогой лицо, склоненное над ней, черты его плавились, растворялись в ее собственных слезах.

Эй. Милая, славная сир Бриенна. Чуть послабее, прошу. Ты мне пальцы сломаешь… Я тебя держу, держу, держу, не бойся.

Иногда она попросту забывала, что он в доме еще живет: таким незаметным он пытался казаться. Он боялся, наверное, что она все-таки одолеет в себе эту неуместную благодарность и выпроводит его вон, может, и пинками, и палками, точно, как сказал Артур тогда, в первый день - точно как приблудившегося пса.

А, быть может, он так тихонько себя вел, потому что ему просто не с кем и не о чем было шуметь. Никто его вообще толком не замечал, разве что Сольви, которая ему всегда улыбалась своей прелестной, наивной улыбкой. Ну, так Сольви всем улыбается, сладкое, солнечное дитя, думала Бриенна в такие минуты. И опять Ланнистер оказывался позабыт на какое-то время.

Забыть себя вовсе, он, однако же, не давал. В один из их безрадостных вечеров она поймала на себе его пристальный взгляд. Ей стало неприятно. Она продолжала пялиться в тарелку, потом отодвинула ее от себя, встала и принялась собирать посуду, и он ехидно проговорил:

- Что, сир Бриенна, голодом решила себя заморить?

Бриенна промолчала.

- А мне нравится эта еда, - уперто бубнил Джейме, доставая из своей миски кусочки кроличьего мяса и облизывая пальцы. – Мне нравится, как ты приготовила.

- Ну, так и ешь. Займи свой рот чем-нибудь.

Артур посмотрел на него и тоже начал есть руками. Ее это взбесило:

- Артур! Вилку возьми. У тебя пальцы от грязи черные. Под ногтями скоро репа вырастет!

- Ему отчего-то можно?

- С каких пор он служит примером?!

Артур смутился, бросил мясо в тарелку и принялся вытирать ладони о свои штанишки. Джейме огорченно протянул:

- Да мы просто хотели…

- Не «мы», - оборвала она. – А ты.

- Ладно, я. Хотел тебя уговорить.

- Напрасно.

- Ну, хорошо, - сказал он небрежным, примирительным тоном и отпил из кружки терпкого смородинового вина. – Ладно. Как тебе угодно. Станешь тоненькая, как тростинка. Может, тебе и не помешало бы. Моя сестра быстро пришла в свой прежний вид, после родов она тоже немного полнела, но потом…

Бриенна вздрогнула, сжалась, ей и правда показалось, что она занимает слишком много места, и вся расплылась, потеряв легкость и сноровку. Она начала собирать посуду и громыхать ею, чтобы Джейме поскорее заткнулся.

Понесла тарелки на кухню, и в этот момент за ее спиной раздался какой-то странный звук, мокрый, жирный шлепок - и пораженный вздох. Когда Бриенна обернулась, она увидела, что Ланнистер сидит, утирая со скулы следы подливы, а Артур сверлит его горящими от ненависти глазами. На столе перед гостем валялась кроличья ножка.

- Сволочь, - сквозь зубы проговорил Артур. – Ну, и сволочь… Какой же ты!..

Джейме медленно, картинно обтирал свое лицо. Выглядел он изумленным – но и разгневанным. Он начал подниматься и наклоняться через столешницу, задел локтем кружку, она упала и покатилась по полу, завертелась на одном месте. Сделал шаг в сторону, потом протянул руку, будто стремясь ухватить мальчика, Артур извернулся и соскочил с места, загородил собой заплакавшую в люльке сестру.

- Ну? Давай, - мальчик обвел безумным взглядом стол и остановил его на ноже, которым Бриенна резала хлеб. – Думаешь, испугаюсь? Тварь ты проклятая!

Нож она схватила первой: и встала у Ланнистера на пути.

- Тронешь его – убью, - все слова у нее вышли удивительно отчетливо, тихо и быстро.

Он был так близко к ней, что ее располневшая грудь упиралась в него, и она начала его отталкивать, теснила все дальше от детей. Нож держала крепко, Джейме скользнул по нему глазами, потом недоуменно, обиженно уставился в ее перекошенное лицо. Мгновение казалось, он ударит ее, толкнет, вырвет у нее нож, сделает нечто ужасное, но самое ужасное было то, как она была к этому готова, в ее голове все пришло в горестное смятение на долю секунды: и тотчас успокоилось.

Сольви принялась надрываться в пронзительном крике, бесслезном, полном отчаяния. Артур не плакал, но она слышала, как он дрожит, у него даже зубы начали клацать друг о друга.

Джейме отступил, провел рукой по своей испачканной физиономии – и вдруг захохотал безотрадным, диковатым смехом.

- А ты бесстрашен, Артур, сын Тормунда, - сообщил он, взглянув на мальчика из-за ее плеча. – Впрочем, ты молодец… Я, может, того и заслужил.

- Оставь его в покое, - она задыхалась от возмущения. – О… от… отойди от нас.

- Ведь я шутил, Бриенна! – завел свое Ланнистер. Ей в тот момент было не до шуток, она выронила нож и двумя руками, со всей силы, пихнула его в грудь. – Что я такого сказал-то! Боги, боги. Дай мне хоть салфетку какую… Ох, уж эти дамы! Сами не знаете, что хотите! Да мне, между прочим, отрадно было бы видеть приятную, полную талию! Да любому по сердцу, если леди с аппетитом поест. Я же сам тебя уговаривал! Я только желал тебя как-то… утешить! Вас, женщин, не поймешь, право же.

Стремясь продлить свои шутки, он обыкновенно все делал лишь хуже, паясничал совершенно тошнотворно. Такова его манера, - подумала она как-то отстраненно, - и он сам от нее немало пострадал. Думала она о нем, точно о каком-то жуке или звере, без особенного переживания.

Но он все, несомненно, понял. Как и Артур. Как и она.

Наутро, когда она возилась с пирогом в печи, он явился, растирая свои красные от холодной воды щеки и виновато прищурившись.

- Мне следовало бы попросить прощения, - начал он, и Бриенна отвернулась. – И… Артур, я надеюсь, он тоже… он простит мои опрометчивые слова.

Она пожала плечами, подумав: лучше бы ты просто убрался с наших глаз.

- Ничего особенного ты не сказал, - выдавила она, наконец. – Артур тебя и без этой твоей болтовни презирает. Только подливаешь масла в огонь. И ты вовсе не раскаиваешься, правда? Тебе на самом деле кажется таким забавным…

- Что?

- Ничего. Сравнить меня с другими дамами. Потешаться над тем, как я выгляжу и что делаю.

- В мыслях вот не было, - с жаром воскликнул он. И опять глаза его нехорошо, лукаво сверкнули. – Ты что, в самом деле обижена?

- Нет.

- Обижена, ведь вижу.

- Это не обида. Это… - Она вздохнула. – В самом-то деле. Ты ничего не понимаешь, Ланнистер.

- Понимаю.

- Нет. Нет. Главного – ты еще не понял. Ты желаешь меня задеть своими словами, а того тебе не понять, что я больше… что мне больше… Это так бессмысленно, даже не жестоко или скверно! Это просто… Как если бы попугай заговорил, и не сказал бы ничего нового, а только снова, снова, снова трещал бы у меня над ухом свои глупости…

- А ведь, знаешь, - рассердился он. – Артур, и тот, вчера поступил честнее. Он хотя бы вступился за тебя! А ты продолжаешь себя принижать.

- Я?!

- Да. Накричи на меня, ударь меня! Ведь я вижу, что тебе больно! И повод дал! И… А ты съежилась, точно от удара, как будто бы я был прав. Я был? Ведь нет же?! Отчего ты так себя ненавидишь? Уж не знаю, что тому послужило, что поспособствовало…

Бриенна воззрилась на него в упор, сверху вниз:

- Не знаешь?.. Надо же. И догадки никакой нет? - Она наклонилась к печи и начала громыхать заслонками. Чувствовала спиной его пылающий праведным ланнистерским гневом взор. - Прекратим это. Можешь сколько угодно меня звать жирной коровой или еще как тебе угодно, глумиться над моим видом или манерами, смеяться над моим животом или тыкать пальцем в кровь на моем платье, этого ты в себе не можешь пересилить, тебе всегда от меня ужасно весело… я давно поняла. Но не смей так делать при Артуре. Потому что, он тогда… сам видел, он себя сдерживать не умеет. А если в ответ ты его тронешь – тотчас будешь на пути к Серсее.

Джейме прошелся по кухне, нервно растирая свою шею.

- Я не глумился над тобою, Бриенна, и это первое. Каким же ты меня считаешь человеком, чтобы я…

- Таким, - спокойно сказала она, плюхнув пирог на полотенце, расстеленное на столе. – Обыкновенным, Ланнистер. Какой ты есть.

- А второе – пожалуй, мальчик прав.

- Пожалуй, - хмыкнула она.

- Более всего прав в том, что за тебя вступился. И я бы гордился им. И горжусь, я… теперь, теперь я прекрасно его понимаю. И я бы никогда его не тронул, не знаю, отчего ты вообразила, что я на такое способен.

- Были причины, - промямлила она, тыкая пальцем в подгоревшую корку. Ее охватило вдруг ноющее, долгое отчаяние, и навалилась какая-то покорная всему усталость. – Джейме. Стоило бы тебе уйти.

Он молчал, насупившись, глядя за окно.

- Мне особенно некуда, - сказал Джейме, наконец.

- Вернись к Давосу Сиворту. Он, кажется, тебя принял…

- Да, и за это я ему благодарен. Он дал мне шанс. Дал мне возможность искупить себя… Но не ты.

- Нет.

- Почему?

Бриенна не ответила.

Ей казалось, что хуже уже стать не может, но становилось, и она с каждым днем увязала в медленном, тихом страдании. Ее прекрасные сны сменились с того вечера рваными, бессмысленными кошмарами, не приносившими ничего, кроме чувства ужасной разбитости по утрам. Кто-то гнался за ней, хватал ее за руки, выкручивал их, душил ее и отпускал, и, едва она пробовала снова бежать, ее опять хватали, она слышала какие-то обвинения, брошенные в лицо: темные, высокие, безликие фигуры обступали ее, явившись из лесной чащи.

В добавление ко всему, в один отнюдь не прекрасный день заявилась Хильде, она вела с собой старшую дочь и нескольких мужчин.

Бриенна спустилась с крыльца, чтобы встретить их и, пока шла к коновязи, услышала тихую, но страстную перепалку. Сноу что-то сердито втолковывал одичалым, при виде Бриенны он обернулся, замолчал, опустил глаза.

- Так, может, ты с ней поговоришь? – не унималась Хильде, распаленная спором. – Ну? Боишься? Найди в себе немного мужества, ворона!

- Матушка, я прошу тебя, перестань, - вступилась Эсти.

- Нет, это ТЫ перестань. Прекрати это, - прорычала Хильде, но, проследив взгляд дочери, на миг замерла. Она вся дрожала от негодования. Посмотрела куда-то за спину Бриенне. – Да! Глядите-ка! Я ж говорю вам, его тело еще не остыло, а она уже притащила сюда любовника. Посмотрите на нее, посмотрите… А на него поглядите?! Он тут так и торчит, спрятался за бабу, прекрасно устроен, прям повезло дураку!

Бриенна оглянулась на ходу и увидела, что позади нее, у крыльца, стоят Артур и Джейме.

- Вот потаскуха-то! Как только совести хватает! – возопила Хильде, и в этот момент Эсти отвесила ей внушительную оплеуху. Хильде завизжала и вцепилась дочери в волосы, Джон кинулся их разнимать.

- Уведи ребенка, - приказала она Джейме, который, словно завороженный, на всю эту сцену взирал. У него даже челюсть отвисла. – Я сказала, уйдите отсюда, вы, оба!

- Шлюха, - крикнула Хильде, выпутываясь из цепких пальцев дочери, выворачиваясь из-под рук Сноу. – Южная шлюха! Такого мужика погубила! Все из-за тебя! Чего теперь-то прячетесь? Чего ты стесняешься, чего ты его прячешь, поздно уже, все всё знают.

Бриенна не помнила, как дошла до гостей. К тому моменту мать и дочь уже разняли, и Эсти вытирала свой разбитый нос, а на щеке Хильде остались царапины от ногтей.

- Ну ты и дрянь, - она сплюнула Бриенне под ноги.

- Хильде, - сказал Сноу тусклым, мертвым голосом. – Хватит.

- Зачем пришли? – спросила Бриенна.

- За золотом, - яростно выкрикнула Хильде. – Сама не догадалась бы? Корова безмозглая.

Сноу попытался встрять между ней и Хильде и торопливо заговорил, что-то о доле дочерей и других родственников, о справедливом разделе. Бриенна едва его слышала.

- Заберите, - сказала она. – Только не будите дитя. И хватит драться. Войдите и забирайте.

Возникла пауза, в течение которой все на нее уставились, кто-то – пылая гневом, кто-то в изумлении, а Джон с горестным недоумением.

- Заберите все и уходите.

Молчание. Они начали нерешительно переминаться с ноги на ногу, точно как в тот день, тоскливо подумала она. Почему все повторяется? Почему, почему, зачем?!

- Возьмите и оставьте нас, - повторила Бриенна, видя, что никто не двигается с места. – Ну? Что же вы?

Весь вечер они, понукаемые неутомимой в своем упертом безумстве Хильде, вытаскивали во двор сундуки с золотыми монетами и всевозможное дорогое оружие, доспехи, которые Тормунд скопил здесь, частью по беспечности натуры, а частью – просто из удовольствия владеть всякими диковинами. Эти щиты, нагрудники и шлемы, мечи, кинжалы и луки часто служили игрушками для них, для Тормунда и Артура. Теперь они были сложены посреди двора неопрятной и страшной грудой.

Не тронули одичалые только комнаты стариков, суеверно побаивались их – или уважали. Трудно было судить. Бриенна сидела на кухне и, отвернувшись, прикрыв себя тонкой шалью, кормила девочку грудью. Артур слонялся вдоль окон, иногда высовывал в них свой нос и кричал:

- Это мое! Мое, слышите?! Эсти, скажи им! Джон, ну что же ты!..

Сноу ему что-то утешительное бубнил, но Бриенна видела, что мальчика слушать не хотят. Джейме Ланнистер с самым расстроенным видом бросал в очаг лучинки, бесцельно отдирая их от полена.

- Что, так и будем на это смотреть? – решился он в какой-то момент.

Бриенна молча опустила голову.

Джон заглянул на кухню: