Глава 5. Бриенна (1/2)
Ей приснилось, что Артур подул ей в лицо. Наклонился, сидя на коленях, обхватив ее голову своими маленькими горячими руками. Он дул на ее лоб, и тепло его дыхания щекотало переносицу и касалось ее омертвевших губ.
- Мама, - сказал он тихо, с улыбкой, такой робкой и грустной, что у нее защемило сердце. – Мама, пожалуйста, согрейся.
Некоторое время она смотрела наверх, в его темно-синие глаза, а затем опять потерялась – и ледяной воздух сжал ее грудь, мешая вдохнуть.
Сначала пошел мелкий стылый дождик, а затем как-то сразу стало темнеть: ущелье расступилось, распалось на пологие склоны. Небо над ними стало мглистым, матовым, словно его заволакивало болотной жижей. И вот они уже очутились в лесу, густом и пустом, и лошадиные копыта увязали в жирной и мутной грязи. Дождь смешался со снегом, стал мелкими колючими шариками, которые летели им прямо в лицо и жалили, точно пчелы. Артур закутался в капюшон так, что только кончик носа торчал.
В сумерках, у скалы, которую дозорные обозначили весьма красноречиво – скала с «медвежьей головой», они повернули, куда велела карта. Но затем дорога совершенно исчезла. Не было даже тропинки, чтобы держаться пути. Они двигались почти наугад, иногда по деревьям, пригнутым северными ветрами, сверяя свой путь. Помогало это плохо. Снег стал гуще, тяжелее, повалил хлопьями. Поднялся ветер и принялся кружить меж деревьев, превращаясь там и тут в маленькие вихри.
Хотя Бриенна и ощущала какое-то странное, ноющее предчувствие беды, наподобие того, которое охватило ее при виде Лонна, запиравшего овин изнури – какое-то время она верила, что все образуется. Ветер утихнет, думала она упрямо, это маленькая осенняя метель, она тотчас превратится снова в проливной дождь.
Но ветер крепчал, завывая на все лады над их головами. Они пригнулись, Бриенна почти закрывала Артура своим телом, едва не уткнувшись лицом в теплую и жесткую гриву. Лошадь двигалась терпеливо, но очень медленно, иногда вставала среди деревьев и бессильно замирала, так же низко опустив голову.
- Что же ты, - уговаривал ее Артур. – Идем же. Идем.
Вдруг он выпутался из своих теплых одежд, поднял руки и крикнул, стараясь перекричать вьюгу:
- Огонь! Мы должны зажечь фонари!
Так они и сделали. Пламя, что билось внутри фонаря, осветило масляно-оранжевый круг – но, к ее огорчению, в нем лишь танцевали снежные комья. Дальше поднималась холодная мгла. Они не видели ни деревьев, ни скал, ни земли под собой, ни неба над собой. Будто очутились внутри снежного кокона.
Артур, подражая ей, поднял фонарь.
- Идем, - велела Бриенна лошади, - иди, иди, не бойся, милая, давай, вперед…
Та пошла, и снова встала, тревожно зафыркав и задрожав всем телом. Так, очень медленно, они продвигались – и почти вслепую. Бриенна совершенно не знала, куда они идут. Но стоять на месте было бы еще опаснее, решила она.
Становилось все холоднее. Ее пальцы, сжимавшие металлическое кольцо, ныли, будто каждый сустав прокололи толстой иглой. Затем пальцы словно бы распухли и онемели – и это оказалось куда как хуже. Приказав Артуру оставаться в седле, она соскочила и повела лошадь, держа узду, уговаривая ее тихим и твердым голосом. Она двигалась теперь впереди всех – и могла различать силуэты сосен вокруг, каменные обрывы. Они выбрались на поляну, и она увидела, а, скорее, услыхала сквозь рев метели, что впереди шумит горная речка. Они перебрались через нее – вброд.
Бриенна сильно, до нитки, казалось ей – что до самой кости - замочила ноги, ведя перепуганную лошадь. Она могла бы вернуться в седло, но боялась, что тогда бедное животное откажется двигаться вовсе – или же понесет их и сбросит в ледяной поток. Было, впрочем, мелко, о чем ее командующий воронами тоже предупредил. «Опасных рек тут нет, или, во всяком случае, на вашем пути их быть не должно». Бриенна все повторяла это себе, пока они перебирались через темную, как масло, воду.
Холод начал сковывать ее ноги очень скоро. Она почти не ощущала их, пока брела, уцепившись за поводья, спотыкаясь и то и дело вытирая лицо от липнущего к нему снега. Артур упрямо размахивал своим фонарем, и, наконец, завопил, стараясь перекрыть вой ветра:
- Мой огонь гаснет! И твой вовсе погас! А сир ворона велел ни за что не гасить!..
Она очнулась из какого-то полузабытья, вздрогнув, огляделась вокруг, как пьяная. Они налили масла в гаснущее пламя, и Бриенна вдруг захотела сунуть в огонь свои пальцы – так их свело от мороза. Она посмотрела на Артура. Лицо его было мокрым, он чуть не плакал. Кончик носа у него побелел, она начала тереть его ладонью, но, видимо, рука ее была так холодна, что Артур мотал головой и вырывался.
- Ты замерзла? – спросил он.
- Нет. Не вздумай сходить из седла, - прикрикнула она, видя, что он потянулся к ней. – Я в порядке. Со мной все хорошо!
- Мы не должны гасить огонь.
- Хорошо. Мы так и делаем.
И вдруг где-то невдалеке, как показалось ей, совсем рядом – раздался леденящий душу волчий вой. Артур задрожал, подняв к небу лицо.
- Ты тоже слышала?
- Это метель.
- Это волки.
- Нет.
Он посмотрел на нее, нахмурившись:
- Ты слышала? Точно слышала, мама?
Бриенна не стала ему отвечать, она села в седло, прижала Артура к себе - и что есть силы хлестнула бедное животное. Они промчались сквозь какие-то высокие, плотные кусты, лошадь в испуге перемахнула через какие-то овраги и узкие речки, и очутилась на каменном уступе, что шел вдоль крутой горы. Она попятилась, позади опять взвыли – и на сей раз даже ближе – проклятые твари. Бриенну затрясло. От страха она даже о холоде позабыла. Лошадь встала на дыбы, едва не сбросив ездоков – а потом понеслась во весь опор, Бриенна бросила фонарь и выхватила меч, другой рукой крепко прижимая мальчика к себе. Позади раздавались какие-то странные звуки – рычание и вой, и скулеж, точно волки заранее оплакивали своих жертв. И вдруг все закончилось – Артур вскрикнул, когда лошадь метнулась по склону, оскользнулась и начала падать. Бриенна все мгновенно поняла: животное сломало или вывихнуло – в их положении все было едино – ногу.
Они соскочили в последний момент, скатились неуклюже по мерзлым камням: и тогда лошадь поволокло по скользкой снежной корке, вниз, вниз, вниз - и она ухнула под обрыв. Бриенна схватила сына на руки, боясь, что и он оскользнется и кубарем понесется к пропасти. Он был легким, его могло сдуть с края, словно перышко… Высок ли обрыв, она не знала. Раздался крик, полный боли и страдания, такой сильный, что прорезал даже пустое, ровное гудение метели – и вдруг все смолкло. Замолчала и волчья стая. Где-то вдалеке ветер гудел в каменных останцах, густо натыканных на пологом склоне горы, словно бы великаньи дети здесь забавлялись своими исполинскими игрушками.
Бриенна побрела выше. Она надеялась, что снежный покров на вершине будет меньше, что снежинки сметет ветром. Ноги ее оледенели до самых колен и их сводило от мучительной боли, которая, казалось, нарастала с каждым шагом.
Артур размахивал своим фонарем в угрюмом, молчаливом потрясении. Она обхватила сына двумя руками, спрятав меч в ножны. Крепко прижала к себе. Артур все понял, он обнял ее за шею и ткнулся носом в плечо. Но фонарь он не опускал. Свет окружал их, словно масляный желтоватый плащ.
- Не бойся. Мы совсем близко. Мы и так дойдем, - сказала она. Ветер забился ей в рот, вырвав последние слова и скомкав их, набив ее горло шершавыми снежинками.
Она почувствовала, что по ее щекам потекли слезы, и такие горячие, будто она в такой холод вдруг научилась, подобно Красной Жрице, исторгать огонь из себя самой.
И она все шла, и шла, и шла – карабкалась выше, потерявшись во мгле, спотыкаясь и путая следы.
- Мы заблудились? – спросил Артур, когда она, выбившись из сил, все-таки остановилась.
Она по колено увязла в липком снегу. Вокруг них не было видно ровным счетом ничего – только нетронутый белый покров и бесконечные нити вьюжной поземки. Неба тоже не было: вместо него их просто осыпало пригоршнями белых хлопьев. Бриенна заморгала, чтобы стряхнуть их с оледеневших ресниц.
- Нет.
- Пусти, я пойду сам.
- Снег для тебя уж очень глубокий, Артур.
- Я стану светить фонарем, и я…
Он замолчал, потому что она больше не отвечала. Беспрекословно выпустила его из рук - и осела на землю. Дальше она помнила лишь какие-то отрывки, будто память ее засыпало снегом, этим бесконечным проклятым снегом, и замело глубокими сугробами.
Помнила она, как Артур бегал вокруг нее, увязая в снегу, высоко поднимая свой жалкий желтенький фонарик.
Огонь казался ей теперь кусочком солнца, случайно пойманным в тяжелую железную клетку – гаснущим солнцем, которому хотелось уснуть, как и ей самой. Потом помнила, как сидела, сгорбившись, низко опустив голову и ощущая, что, наконец, приятное сонное тепло льется по всему телу.
Потом – фонарь, покосившийся в снежном гребне невдалеке. Он почти погас, пламя едва вздрагивало. Артур убегал и возвращался, тряс ее и уговаривал вставать, идти, согреться, просыпаться. Наконец, он в отчаянии скинул с себя свой маленький плащ и набросил на нее.
Она кое-как собрала себя, схватила его за плечи и закричала – или забормотала осипшим голосом, Бриенна уже не могла различить собственных слов. Не смей, не смей, не смей раздеваться! Бриенна натянула на него плащ, трясясь от этого последнего усилия, и последнее, что расслышала – его горький плач рядом с собой.
Она, должно быть, напугала его этим своим – лишь наполовину человеческим – хриплым шипением. Прижав сына к себе, она начала раскачиваться, надеясь, что ему станет теплее от ее тепла. А ей вдруг стало тепло – даже жарко, так жарко, что, будь у нее побольше сил, она бы вовсе сбросила с себя доспехи, осталась бы только в нижней рубашке. Но ее хватило лишь на то, чтобы расстегнуть свой плащ.
Мир отодвинулся и закачался над ней, словно бы отпустил ее, она оглохла и ослепла, но почему-то было ей ужасно спокойно. Руки ее упали на колени. Пальцы застыли, и снег стал их щекотать, он показался Бриенне вдруг горячим – обжигающим, как волшебное пламя. Больше она не шевелилась.
Дальше помнились ей совершенно уж чуднЫе картины – из-за гребня горы к ним вышли люди-великаны. Они топали вокруг и что-то говорили своими глубокими, похожими на гудение, голосами. Качались тени и свет множества факелов. Лошади фыркали. Люди спорили, кричали.
Ее кто-то подхватил на руки и понес, легко, как перышко. Она слышала крик сына, его отчаянный рев, затем – голос рядом с собой.
- Не беспокойся. Я тебя не оставлю! – запальчиво и упрямо сказал он ей.
Только не смей за мной идти, подумала она с печалью. Бриенна отчего-то в этот момент уверилась, что умирает.
Только не ходи за мной туда, прошу, взмолилась она. Но она не могла и слова произнести, даже шептать – грудь ее будто завалило множеством камней. Она попыталась – и не сумела - сделать крошечный вдох. Все стало сужаться и меркнуть, до какой-то невидимой точки, за которой, Бриенна это знала – больше ничего уже не станет.
И вдруг все правда остановилось.
А потом ей приснилось, что Артур подул ей в лицо.
Она открыла глаза и обвела ими темный потолок, срубленный из бревен, опутанный толстыми почерневшими балками.
- Вот и ты, - сказал голос рядом с нею.
- Вот и ты, вот и ты, вот и ты, мама, - заверещал Артур, тоже где-то совсем рядом. Он охватил ее лицо горячими ладошками и принялся покрывать его поцелуями. Бриенна не могла шевельнуться – так была слаба. Она просто лежала и позволяла ему обнимать себя, тормошить, и, наконец, кто-то отогнал сына от нее, и он откатился куда-то в сторону.
- Проснулась, проснулась, наконец-то проснулась! – он никак не мог успокоиться, запрыгал, и Бриенна, с трудом повернув голову, увидела, что он скачет в беззаветном восторге рядом с ней, на широкой кровати, устеленной звериными шкурами. Кровать от этих прыжков только жалобно покряхтывала, в деревянных досках рождался и стихал какой-то тоненький скрип. Артур был одет в огромную мужскую рубашку и закатанные до колен штаны, которые на нем болтались, словно мешок.
- Вы поступили опрометчиво, леди Бриенна, - сказал знакомый, угрюмый и глуховатый голос. Она перевела взгляд в изножье кровати – и увидела Джона Сноу, который смотрел на нее со своей тихой печальной усмешкой. – Если бы не свет на склоне холма, мы не нашли бы вас.
Свет на склоне холма, мысленно повторила она.
- Это Артур, - сказала она, разлепив сухие губы. Вышло тихо и как-то ужасно пискляво. – Он… не гасил фонарь…
- Да, он самый. Малец-то не промах. Вот, а теперь ты побудь умницей и послушай, что говорю. Молодец, давай, открывай рот: велено тебя допоить. Надо допить, Бриенна. Надо, надо, надо. Не отворачивайся...
Еще один знакомый голос. Тормунд Великанья Смерть поднес к ее губам плошку с каким-то горячим питьем.
Она хотела задать им множество вопросов, поблагодарить, оправдаться за свое бесславное путешествие – но говорить ей больше не давали. Ее поили отварами и растирали ее ноги и руки. Откидывали тяжелые одеяла и обтирали ее чем-то горячим, затем – жесткими полотенцами, затем вновь укрывали, оставляли в покое, она проваливалась в сон без сна: но потом ее снова будили, заставляли пить то одно, то другое зелье. Их вязкий острый вкус сушил ей горло и щекотал в груди.
Являлся сын, тормошил ее и что-то ей говорил, и его опять отгоняли, заставляя Бриенну стонать от страха. Она стала бояться, что в этих предсмертных видениях сына от нее изгонят – и что она останется совершенно одна.
Но однажды, пробудившись, выбравшись из этого липкого полузабытья, она открыла глаза и увидела, что в комнате как-то удивительно светло. Все свечи погасли. В очаге трещали поленья, за слюдяными окошками виднелась заплатка ярко-синего неба. Артур сидел за высоким столом, срубленным из желтого кедра, и, высунув от старания язык, строгал ножиком кусок свежего дерева. В комнате пахло смолой и стружками.
Тормунд храпел на стуле с высокой резной спинкой, поставленном рядом с ее постелью. Он спал, сцепив руки на животе, вытянув ноги, его рыжая борода казалось, пылала в солнечных лучах. Рот его был приоткрыт, и в груди одичалого вибрировали не то грозный звериный рык, не то безмятежное кошачье мурчание. Бриенна перевела взгляд – и натолкнулась на Сноу, который стоял у очага, вытянув обе руки за спину. С его мехового плаща капало: это таял снег, забившийся между ворсинками. Джон осторожно улыбнулся, заметив, что Бриенна смотрит.
- Спасибо, - пробормотала она в сильнейшем смущении.
- Ты уже говорила сто раз, - Тормунд встряхнулся всем телом и зевнул. Он проснулся, наверное, как и засыпал – мгновенно и безоговорочно. – Не стоит себя обессиливать напрасными словами. За что благодаришь? Неужели мы бы оставили тебя в беде?
- Мама все повторяет, - сказал Артур с гордостью, отбросил свои игрушки и забрался на постель.
- О, мальчик. Хватит тут крутиться, - еще один голос, на сей раз незнакомый. Бриенна повернула голову. – Ты словно маленькая собачонка, куда не повернешься, всюду ты.
- Вообще-то, не такая уж маленькая, Кая, дочь Сорена.
- Хорошо, не маленькая, Артур, сын Бриенны. Но всюду, где не просят, совать свой нос и крутиться, будто у тебя уголья в заду – прям твое особенное умение, а? Ты как так умудряешься? Научил бы меня, я бы уж сто дел за день переделала.
Артур польщенно захихикал, скатился с кровати и перехватил поднос с какими-то тарелочками, кружками и кувшинами у маленькой – и правда едва выше его ростом – старушки. Обутая в странно гигантские, разношенные башмаки из свалянной шерсти, закутанная во множество шалей и платков, она проковыляла к постели и замахала на Тормунда скрученными от времени и болезней, узловатыми пальцами:
- И ты отойди. Разлегся, как пес, право. Пусти, отодвинься, бородатое ты чучело… дай мне ее накормить.
- Я помогу! – крикнул Артур от стола. Джон заметил, как трясутся его руки, забрал у него поднос. Он поставил посуду на стол, а затем положил обе ладони на плечи пальчика и придержал его, со своей необъяснимой и аккуратной старковской деликатностью, которая всегда Бриенну - в них всех - восхищала.
- Долго я здесь… я… так?.. - Бриенна беспомощно выдохнула и посмотрела на Тормунда.
Тот ласково усмехнулся и отвел глаза. Она уставилась на Сноу. Джон поднял бровь, затем смущенно сказал:
- Это было две дюжины ночей назад. Мы нашли вас в первую осеннюю метель. Теперь уже наступила зима…
Бриенна в ужасе затрясла головой:
- И я все еще…
- Пару раз ты вставала. Даже умудрилась спуститься вниз и выбраться на крыльцо. Ты была в бреду. Все повторяла, что надо захоронить каких-то братьев, которые лежат там, в овине. Сразу скажу, у нас в овине только овцы и баран, так что нам никого хоронить не надо было. Ну, и мы тебя вернули в постель, - объяснил Тормунд, не сводя с нее своего открытого и ясного взора.
Чувствуя, что краснеет и что слезы подступают к глазам, Бриенна ухватилась за толстую стопку одеял, которая ее укрывала.
- Нет, нет, нет. Опять побежишь? Да что ж вы такие неугомонные-то оба! – всплеснула руками старушка. – Ну полежи ты спокойно. Тебе надо набраться сил. Нельзя метаться, как полоумная. Твои ножки едва зажили.
«Ножки», подумала Бриенна. Она едва не фыркнула. На всякий случай пошевелила пальцами ног, прислушиваясь к себе.
- Твои лодыжки, коленки и даже бедра были покрыты льдом. Пока везли вас сюда, я едва смог стянуть сапоги. Растирал их что есть силы… Бабушка говорит, ты могла погибнуть, потому что очень замерзла. Ты уснула в снегу, помнишь это?
- Почти.
- Почти, - повторил Тормунд с жалостью. – Человек засыпает, а потом уж и все. Хорошо, что мелкий вокруг тебя скакал и верещал во всю глотку.
- Я звал на помощь, - запальчиво сказал Артур.
- Больше того рыдал. Но, это все было к лучшему. Такую луженую глотку в моих краях еще поискать.
- Да я уже много лет не рыдал!
- Иногда это полезно, - наставительно сообщила Артуру старушка. – От слез в голове потом ясно.
- Не знаю, не пробовал!
- Вот в следующий раз тебя опять баран укусит, и опять попробуешь, - проворчала она.
Бриенна внезапно поняла, что все они говорили и вели себя друг с другом так, словно жили вместе целую вечность – и много чего у них случилось.
Артур прежде знал и Тормунда, и Джона Сноу, и вел себя с ними так, как со всеми своими любимцами в Винтерфелле. Но он уже, кажется, успел сдружиться и с маленькой старушонкой, и стремился, если не помочь ей во всем, так во всем сопровождать. Явилась еще одна старуха – древняя и медленная, как черепаха. Глаза ее были покрыты бельмами, и она передвигалась по комнате, вытянув перед собой костлявую руку. На голове ее белели тонкие, словно пух, по-детски легкие волосы. Тормунд помог ей сесть у огня, и она, кажется, тотчас задремала, но иногда встряхивала головой и кивала, вслушиваясь в чужие разговоры. Появился и старик, как позже, и к огромному изумлению Бриенны, выяснилось – отец этих двоих. Он оказался еще в уме, хотя и безумно дряхлым, согбенным в половину собственного роста, заросшим клочковатой бородой, северянином по имени Сорен. Он также был слеп, но то была слепота иного рода. Тормунд, усадив старика за стол, объяснил Бриенне, что дедовские нелады с глазами, возможно, ее с сыном и спасли.
- Перед собственным носом дед и бревна не увидит. Но чем дальше, тем ему лучше видно. Это он заметил огоньки, что метались по склону. Мы не поверили ему, пока не выехали проверить за реку, и не поняли, что там вправду кто-то есть, кто-то бродит в метели…
Сорен с важным видом кивал. Руки его, сложенные на красиво изукрашенной камешками и серебряными накладками трости, слегка тряслись.
- Не надо ходить в перемену погоды, - проскрипел он. – Не надо, милая девушка, не надо бы.
Некоторое время все слушали его наставительное бормотание, и слушали с почтительным вниманием. Потом, наконец, Тормунд хлопнул себя ладонями по бедрам:
- Ну, а теперь время покушать, «милая девушка».
Он посмотрел Бриенне в лицо и рассмеялся, будто только что произнес самую забавную в мире шутку. Она невольно улыбнулась в ответ.
- Милая? – спросила она, когда Кая поднесла к ее губам ложку с чем-то горячим. Она попыталась ложку перехватить, но пальцы еще плохо слушались.
- Мне понравилось, что дед Сорен тебя так зовет. Он думает - ты прекрасная лесная дева, которую внуку сами старые боги послали.
- А я тогда кто? – с восхищением осведомился Артур.
- Дитя леса, вероятно.
- О!
Было видно, что Артур одновременно польщен и взволнован.
- Эй. Ну-ка ешь.
- Я правда не хочу, - начала она виновато.
Тормунд сдвинул брови. Сноу пожал плечами в ответ на ее умоляющий взгляд. Если северяне собирались кого-то накормить, то, наверное, не было такой силы, которая бы их остановила.
Так, вдвоем с бабулей Каей, Тормунд умудрился влить в Бриенну несколько ложек супа. Потом они заставили ее попробовать того и сего, уговорами, лестью, лаской и ворчанием. Она попробовала маленькие кусочки приправленной травами ягнятины, которую старушки подавали с разварными овощами, потом – морковных лепешек на меду, потом – ягод, раздавленных в густых, как масло, сливках и политых горным медом, потом – запеченной на углях рыбки, потом – белого хлеба с укропными семенами, и брусничной пастилы, и взбитого над паром меда с кедровыми орешками, и печеных яблок с бузинным сиропом, и ржаных пирожков с крапивой и капустными листьями, и еще множество угощений. Все подносили ей крошечными порциями, разложенное по маленьким тарелочкам и блюдцам, точно больному и капризному ребенку.
- Ты ничего не ела много дней, - объяснил ей Тормунд, вытирая сливки с ее щеки зажатым в руке, жестким, хрустящим от чистоты, полотенцем. Ее удивила нежность, с которой он прикасался к ней. Точно она была выточена из хрусталя. – Я мог относить тебя на руках вниз, в парилку. Но это, допустим, не удивительно. Силушка у меня всегда водилась. Но что там, даже Сноу смог тебя на руки поднять.
- В парилку?..
Бабуля Кая объяснила ей, что, по местному поверью, ледяные духи покидают тело больного, если сунуть его в горячий пар.
Может, это и оказалось правдой, подумала Бриенна полусонно. В конце концов, я ведь выжила.
- Я тоже там мылся. Уже и не раз. Могу продержаться на верхней полке дольше всех! – сказал Артур.
- Если считать до пяти: а потом твои пятки только и сверкают, пока ты прыгаешь вниз, - захохотал Тормунд.
- Ничего, в первый-то раз я туда и нос забоялся сунуть.
- Это верно. Ты молодец, Артур, дитя леса!
- Со временем к пару привыкают. Живому жар не беда: омертвелые же его страшатся. Мы добавляли в пар целебные травы. Тысячелистник, медуницу, цветы бузины и березовые почки. А еще фиалковый корень, полынь, сныть, репейник, ромашку, сосновые иглы. Видишь ли, милая девушка, ледяные душонки ненавидят, если пахнет летом.
Бриенна покосилась на Сорена, который сообщил это самым уверенным тоном. Но никто не улыбался, все только с почтением кивали.
Артур умчался, чтобы помочь старушкам прибрать на столе и принести для Бриенны чистые простыни и рубашки. Потом, когда все разбрелись, в комнате остались только Джон, Тормунд и Бриенна. Мальчик вернулся и заполз под покрывало. Он прижался к Бриенне и обхватил за талию своими тонкими руками. Она слегка пошевелила пальцами, погладив его плечо.
- Теперь ты всегда будешь живая?
- И прежде была. Только… болела.
- Тебе лучше? Теперь не будешь? Не будешь больше болеть?
- Нет, дружок, думаю, это мне вовсе ни к чему.
- Обещай.