Глава 2. Джейме (1/2)

Он прошел было в общие комнаты: и остановил себя.

От его одежды все еще разило лошадиным потом, да и человеческим тоже, горклым дымом и тиной. Они возвращались с потерями, бесславно, быстро и нервно. Почти не останавливаясь, не пользуясь гостеприимством мелких лордов. Может, и была в этом какая-то польза: его сестра считала, что нельзя приближать к себе сразу многих. Как их отец, а перед тем – дед - держал под контролем свои земли, непрерывно расчищая и заполняя несколько мест подле себя, в Совете Запада, так и ему следовало поступать. Если одарять милостями всех подряд, у них исчезнет представление о справедливости, о власти лорда-правителя, считала Серсея.

Следовало отдать ей должное: она и в этом была умнее его. Джейме позволил слугам снять с себя доспехи, затем разделся. Он уселся в наполненную горячей водой каменную ванну и уставился за окно своей комнатки. Далеко внизу плескалось закатное, казавшееся теплым, как молоко в этот золотой час, море.

Пахло разогретыми травами, вереском и душицей.

Закрывая глаза, как и во всех ночах после роковой встречи, он видел перед собой только одно лицо. Ее светлые волосы были собраны в короткую косу, в которую она вплела кожаный шнур. На носу темнели пятнышки веснушек. Синие глазища, от красоты которых хотелось порой кричать, так они не подходили к ее глупому уродству. К этому кривому носу, толстым, зашитым шрамиками, губам, к этим круглым щекам никогда не взрослеющей девчонки.

Это лицо, такое несчастное, словно бы опрокинутое, словно кто-то взял и плеснул в него горем из какого-то большого котла - вставало и вставало перед ним, как Джейме ни силился прогнать наваждение.

Трудно было даже сказать, что она постарела или подурнела: она всегда была редкой уродиной. Что касается возраста, то, как ни странно, присутствие мальчика делало ее как будто моложе. Он думал над этим необычным явлением, и пришел к выводу, что она просто выглядела рядом с Артуром беззащитной и открытой, хотя и пыталась это скрыть. Но – Бриенна. Это ведь Бриенна. Чем сильнее тупая корова пытается что-то спрятать, тем оно ярче во всем проступает. Ей надо бы учиться у Сансы Старк хранить эту невозмутимость физиономии, но она, видать, была слишком доверчива и наивна, или попросту – глупа – чтобы овладеть искусством хотя бы рожу не кривить, когда больно.

А он сделал ей больно. О, он это заметил, несколько раз. Перед тем, как Бриенна, и глазом не моргнув (так показалось остальным) казнила Сира Ланни (за это Серсея потребует теперь ее голову, и своего рано или поздно добьется, подумал он с грустью), лицо ее прямо-таки дрогнуло, явив миру выражение сильнейшей обиды и недоумения.

Если бы он пнул сиротку на паперти – и то бы, небось, не смог насладиться таким явственным зрелищем человеческого страдания.

Послышались знакомые ему звуки: скрип колес, деревянный сухой стук. Слуга вкатил кресло Серсеи в комнату, даже не спрашивая его разрешения. Серсея что-то кисло пробормотала – и мальчишка выскочил за дверь, плотно прикрыв ее. На сестре было шитое золотом платье, волосы убраны изумрудными брошами, руки лежат на коленях в притворно-кротком жесте. Джейме посмотрел на кончики ее туфелек, выглядывавшие из-под пышно разложенных юбок. Всегда такие чистенькие, аккуратные. Даже не верится, что под этим шелком и парчой – изуродованные, бугристые, алые от шрамов ноги, которые едва ли кто уже признает принадлежащими женщине, даже – человеку. Пальцы ее ног были так раздроблены, что со временем начали гнить, и какой-то ушлый лекарь в тюремной камере, напившись для храбрости, отхватил их нагретым на свече ножом.

Серсея протянула руку и положила на его плечо. Вид у нее был скорбный.

- Мне донесли, - тихо вымолвила она. – Что погиб Сир Ланни. Эта шлюха его убила.

- Да, - с неохотой сказал Джейме. – Думаю, ну… у нее были причины так посту…

- Ее следует изловить и посадить в клетку. И пытать, вытащив все кишки за один конец, тем концом опуская их в кипяток.

- Послушай, ни к чему себя распалять. Выдумаешь, как ее казнить, потом. И, между прочим? Я тоже тебя рад видеть.

Серсея тихо и тепло рассмеялась, наклонилась и поцеловала кончик его носа.

- Прости. Прости! Я ужасно скучала.

Он прижался щекой к ее теплой, гладкой скуле, пытаясь отогнать видения проклятой великанши. Начал рассказывать – и остановился, только когда стало ясно, что вот-вот с его губ польются в адрес Бриенны самые непристойные ругательства.

- Я тебя предупреждала, - холодно заметила Серсея. – Девка хитрее, чем ты полагаешь.

- Чего не ожидал, что станет рисковать собой, заманивая нас в трясины. Она рассудительна. Но, думаю, она была изрядно напугана в тот момент. Мы объехали болота, но было слишком поздно. Стало темно. Лошади устали, солдаты порядком выбились из сил. Мы ее упустили. Что всего ужаснее – и моего сына тоже.

- Пускай бегут, - хмыкнула его сестра. – Далеко не доберутся. Разбойники в горах ее так отделают, что ты и труп не узнаешь. Что касается ее сына… Бедный ребенок… Надеюсь лишь, что его смерть будет быстрой. Во всем только она виновата. Не ты.

Джейме кивнул. Так он себе и говорил. Сестра всегда его понимала лучше всех, даже когда самые ужасные распри между ними вставали, казалось, непреодолимой стеной. Серсея положила голову на его согнутый локоть и поболтала пальцами в остывающей воде.

- Тебе он не нужен, - сказала вдруг так убежденно и твердо. – Теперь ты осознаешь, что тебе его не достать - и он тебе не нужен? Знаю, знаю, это твой сын, но… Так ты считаешь. Нет никаких доказательств. Подумай еще раз, ведь она отдалась тебе без всяких ухаживаний, без малейших намеков с твоей стороны. Что, если она и любому другому мужчине так отдавалась? После тебя. Как бы она не была глупа, она обладает некоей хитростью. Она всегда тебя любила, но не думаю, что хранила верность: бедная дурнушка специально таскалась за военными отрядами, чтобы при случае раздвинуть ноги и сбросить груз своего несчастного девичества.

Джейме вздрогнул.

- Ты так думаешь?

- Уверена. Уверена, как ни в чем другом.

И здесь она сумела найти в нем слабое место. Его разрывало от мысли, что Бриенна достигла той точки, за которой уже нечего было терять – он забрал ее целомудрие, лишил ее дальнейшего выбора. Оставаясь одна, она могла бы защищать себя, стоять на собственном праве. Если – и когда – она понесла, ей было бы все равно, прибилась бы к первому, кто позвал.

Ревность выжигала в нем какие-то кровавые, гнойные язвы. Он перебирал и перебирал в голове имена тех, кто окружал их бесславный союз в Винтерфелле. Воображал, что Санса сама найдет, кому ее отдать, быстро пристроит замуж – из соображений тактических или политических, или просто из жалости. Или, быть может, Бриенна сама захотела бы теперь пробовать нечто новое. Неких новых мужчин, лица их всегда были неразличимы в этих его яростных домыслах, стерты, сливались в одно ненавистное лицо – человека, который придет после него и заберет то, что принадлежало только ему, Джейме Ланнистеру.

Он как-то привык ее считать своей. Это было каким-то особенным способом хранить о ней добрую память, восхищаться ею и уважать. Думать о ней только хорошее. И не то, чтобы она давала повод.

Хотя, всегда думал он, этот рыжий из одичалых. Клиган, который как-то уж слишком к ней проникся, несмотря на знаменитый поединок. Какие-то дотракийцы, поглядывавшие на ее здоровенную задницу и длинные ноги с одобрением, с плохо скрытым вожделением. Даже Подрик Пейн, по слухам великолепный любовник, которому шлюхи Королевской Гавани сами приплачивали за ночь наслаждения. Каково, а? Он сам его приставил к Бриенне, теперь вот одновременно сожалея об этом, распаляя себя гнусными измышлениями, ненавидя ее – больше всех, ненавидя и проклиная ее, а затем и любых мужчин, что вокруг нее крутились.

А потом, оттолкнув от себя и выбросив из своей жизни, он все же не сумел выбросить из головы и из души.

Серсея, наверное, замечала в нем эту грызущую неуверенность. Она использовала его слабость, как вода точит то место в скале, где порода тоньше и мягче: твердила и твердила о том, какая Бриенна Тарт несчастная потаскушка, приводила ему особые, женские, резоны, говорила, что ей-то видно больше, чем ему, просто рыцарю и мужчине. И, в конце концов, все его презрение, отвращение, все его сомнения расцвели пышным цветом.

Ребенок был похож на него – и не похож. Скорее всего, похож на какую-то забавную смесь маленькой Бриенны и юного Джейме. У него было прехорошенькое, ровное и правильное лицо, несомненно, не наследство от матери. Скулы, носик, губы, подбородок – слишком уж точеные для грубо слепленных Тартов. Золотые волосы, темнее, чем у матери. Улыбчивый ланнистерский рот.

Но глаза были от нее, бархатно-синие, в пол-лица, нежно-удивленные, затаенно-печальные, широко распахнутые. Он не знал, в самом деле, допроси его кто с пристрастием - не знал, его ли это сын.

Была у него в глубине души уверенность, что Артур несет в себе его кровь, но от этого не становилось легче.

Устранить ее было идеей Серсеи, и, хотя поначалу он довольно горячо возражал, она стояла на своем: Бриенна Тарт, пусть и родила от него сына, но совершила по отношению к Джейме настоящее предательство. Ведь она никогда не ставила его в известность: более того, скорее всего, надеялась до последнего эти вести скрыть и от Королевской Гавани, и от всех на юге, западе и востоке. Затем случилось неизбежное - что стало известно Северу, вскоре потекло ручейками сплетен и домыслов по всем Королевствам. Но и тогда от Бриенны не приходило ни воронов, ни покаянных записок, ни мольбы, ни упрека, ни – проклятая потаскуха, в самом-то деле! – ни единого слова.

К моменту, как они встретились и впервые за почти семь лет заговорили друг с другом – он успел возненавидеть ее всем сердцем.

Серсея говорила ему – если не сможешь сам казнить, так приведи ее сюда, и мы придумаем, как с ней расправиться. Она даже обещала ему сохранить ей жизнь, если Бриенна станет «вести себя разумно» - разумеется, в том и в другом, Джейме изрядно сомневался. Он решил, что заберет ребенка, узаконит его при дворе, сделает наследником и отдаст Серсее, ведь она также обещала ему стать хорошей матерью и воспитать из мальчика настоящего Ланнистера. Бриенну же хотел уговорить или убедить, а то и принудить к уходу: и отпустить на все четыре стороны. Это был хороший план: в том, чтобы желать вернуть себе сына, в конечном итоге, не было ничего порочного.

Как и в том, чтобы оставить бедную уродину в живых.

Это был хороший план, которому не суждено было осуществиться, он это понял в тот миг, как увидел ее лицо, полное страдания и решимости. И эти глаза, в которых плескался ужас загнанного животного: и человеческая смелость, о, столь человеческая, столь живая - которой ей всегда с избытком хватало.

- Пусть сгинет, - сказала Серсея тихо и холодно. – Пусть погибнет, сама выбрала. Не будем мешать, дадим ей совершить свои глупости. Ты дал ей шанс, она его не приняла, она отказалась от твоей милости, Джейме. Больше ты ничего сделать не можешь. У нас будет ребенок, твой и мой, и нам больше не надо искать пути, как вернуть тебе этого маленького бастарда.

Еще одна ее сокровенная задумка. Ребенок погиб, как и Серсея – почти погибла – под камнями Твердыни Мейгора. В темнице она родила мертвую девочку. Это не было для них потрясением – тогда – только еще одним несчастьем в цепи из боли и горя, которые на них тогда обрушились. Но, когда она оправилась, и они вернулись домой, в Кастерли Рок, у нее случилось еще несколько выкидышей, один за одним. Они стали настоящими ударами, постепенно убивавшими ее – Джейме это видел, и сердце его разрывалось от жалости.

Она не сдавалась в этой своей решимости. Перед тем, как отпустить их и даровать им обратно титулы Хранителей Запада – сразу двоим, что Джейме поразило – Король Бран принял их, но не вместе, а по очереди. Свой разговор с Королем Серсея от Джейме утаила – может, нарочно, или, во всяком случае, полностью не решилась открыть. Но кое-что сказала. Король, по ее словам, обещал ей, что в Кастерли Рок скоро появится наследник, ребенок, по чьим жилам бежит кровь Ланнистеров, и что он принесет всему краю величие, славу и большие богатства. Пусть это утешит вас, сказал ей Король. Пусть это поможет вам жить дальше.

Для Джейме было непостижимо уже и то, что его с сестрой отпустили из плена, возвратили титулы и позволили взять под контроль огромный кусок земель. Западу, по случаю военных неразберих и безвластия, отошел и приличный ломоть Простора. Король Бран лишь просил его быть справедливым, милостивым правителем, не обижать подданных и с умом распоряжаться идущим в руки богатством. Джейме тогда спросил, потрясенный – о каком это богатстве идет речь? Известно было, что города и замки разграблены, люди убиты или голодают. Но продолжать аудиенцию Король не стал, сославшись на других просителей, что ждали его – и Джейме пришлось убраться из тронного зала. Он не то, чтобы был этому рад… На самом деле, был. Ему нечего было сказать Королю, кроме каких-то жалких дерзостей или униженных благодарностей. Ни то, ни другое произносить не хотелось. Было очевидно, что Бран – мальчик, которого они с сестрой некогда пытались убить – скорее всего, и умер.

За бесстрастным юношеским лицом чудилось некое иное существо, быть может, и из иных миров. Они растерзали земли войной и опалили драконьим пламенем, только чтобы впустить на трон это чудовище, это бесстрастное нечто – или ничто – тьму, принявшую облик человека.

Тем не менее, решения он принимал одно другого разумнее. Он отпустил Ланнистеров с миром, оставив лишь Тириона при Совете, отдал земли лордам, помиловав почти всех, кроме самых упертых. Заключил мир с Дорном, вступил в союзы с Браавосом, с пентошийскими и тирошийскими купеческими лигами, с Железными Островами. Он начал строить корабли – ходили слухи, что соберет флотилию для завоевания Залива Работорговцев, Гиса или Старой Валирии – чтобы отыскать дракона и подчинить себе. Но пока все его планы служили тому, чтобы Королевства быстрее оправились от голода и войны. Следовало отдать ему должное, он не ошибался.

Почти никогда. Нет, подумал Джейме. Никогда.

Джейме и Серсея решили было, что не станут доказывать ему свою преданность: и все же им пришлось. Во-первых, это было выгодно. За каждое проявление лояльности к землям прибавлялся еще какой кусок. Во-вторых, в первое время у них не было сил к сопротивлению, не было достаточно солдат, даже еды в замке не всегда было вдоволь.

Затем золото вышло на поверхность, а в Просторе два года подряд снимали невероятные урожаи - и настали тучные дни.

Выкидыши словно бы издевались над их надеждой. Судьба смеялась над тем, как постепенно укреплялось господство Ланнистеров и прибавлялось богатство. Серсея заказывала украшения, со всех концов Вестероса выписывали портных и самые дорогие ткани. В комнатах появились ковры изящной работы, новая мебель из розового и черного дерева, золоченые вазы и безделушки. Словно бы все возвращалось: но не все.

Они начали ненавидеть этот замок. Пустые, гулкие залы и галереи, в которые, казалось, никогда не вернется детский смех. Так случилось, что для Джейме это место было прежде всего местом из детства. Его убивала эта тишина. Он старался заполнять ее хлопотами, приказами и бряцаньем оружия, которое начал скупать с каким-то остервенением, стремясь вооружить свои войска самыми лучшими мечами.

Выписывал и даже перекупил за морем самых искусных кузнецов. Сравниться с его оружейными мастерскими могли, разве что, владения новоиспеченного лорда Баратеона в Штормовом Пределе – но это его не волновало. Воинство Запада станет самым сильным, решил он в какой-то момент. Их блеск, их умения, их мечи станут наводить ужас на всех в Королевствах. И он своего добивался, делая шаг за шагом.

И все равно их обоих преследовала тишина и пустота. Убегая от этой пустоты, они искали спасения друг в друге. Следовало признать, поначалу все складывалось. Их ссоры, хотя и бывали горячи, быстро разрешались в постели. Но детей не было.

Серсея начала цепляться за слова Короля, выдавая их чуть не за пророчество. И все же, со временем она сдалась, они перестали спать в одной постели, она опять принялась за старое – вино и лунный чай, и Джейме оставил ее в покое. Бывало, они не трогали друг друга месяцами. Он начал бояться близости, ему каждый раз казалось, что он причинит ей еще больше боли, а этого вынести он не мог.

Мысль о Бриенне стояла где-то рядом с ним, шла за ним и преследовала, безмолвно, но постоянно, словно невидимый призрак за плечами. Мысль о ней - и эти слухи о ее ребенке. О его сыне. И тогда, уговорами, спорами, угрозами, мольбами – он убедил Серсею отпустить его на поиски.

Теперь, возвратившись, Джейме чувствовал опустошение и печаль. По пути домой ему часто представлялись те картины, о которых Серсея так спокойно, безжалостно мечтала вслух. Как ее изловят и убьют дорожные разбойники, и хорошо, если просто убьют, а не станут глумиться напоследок: как она сгинет в каком-нибудь ледяном болоте, как погибнет маленький Артур. В отличие от сестры, Джейме никогда не искал спасения или забытья на дне бокала. Даже этой, последней, мнимой, радости он был лишен, с раздраженной обидой думалось ему.

Сестра словно услышала его мысли. Впрочем, решил он, улыбаясь, они всегда были уж слишком близки. Серсея поднялась и, ужасно хромая, придерживаясь руками за кресла и стены, добрела до стола с приготовленным для него холодным ужином.

Шаги ей давались с огромным трудом, с годами лучше не становилось. Ее ноги были страшно изуродованы и почти бесполезны, и потому она пересела в это кресло, которое изготовили для нее лучшие мастера. Их любезно прислал в Ланниспорт сам Король Бран, что Серсея посчитала хорошим знаком: они определенно в фаворе, сказала она Джейме. Сам Джейме считал это, скорее, демонстрацией намерений. Эдаким высоким жестом, призванным Королю заранее утвердиться в своем праве – и убедиться в вассальной верности.

Серсея наполнила два бокала и, еще медлительнее, принесла ему. Один она почти сразу опустошила, Джейме только поморщился, но говорить по этому поводу ничего не стал. Он взял свой и отпил. Борское, самое дорогое, иных вин она теперь и не признавала, даже дорнийские провозгласила «ужасной кислятиной». Впрочем, когда у нее было достаточно времени и достаточно собственной кислятины в настроении, Серсея могла уговорить даже запасы местного молодого вина – плоского, словно девчачья грудь, и незатейливого, как пастушья песенка.

- Мы родим собственных детей, - сказала Серсея, улыбаясь мечтательно и грустно. – Все сложится, вот увидишь, любовь моя.

- Конечно, - кивнул он.

- Знаешь, что Король мне в самом деле обещал? – она провела пальцами по волосам над его лбом. – Знаешь?

- Я знаю, - он подавил желание поморщиться. – Я знаю, знаю, нужно просто потерпеть и иметь немного веры…

- Нет, - оборвала она, тихонько рассмеявшись. – Он не просто сказал: «наследник». Он обещал, что детей будет двое. Двое! Мальчик, первенец и девочка, последыш… Так он сказал.

Джейме сел в ванне, расплескав немного воды на ее подол, но Серсея пила вино и не обратила внимания.