Глава 2. Джейме (2/2)
- Этого ты прежде не говорила.
- Боялась, что ты примешь его… да и меня… за безумцев.
- Нет, ты должна была, - начал он кипятиться.
- Думаешь, шла речь о близнецах?
Он в растерянности обвел взглядом ее лицо. Этого они боялись – и это всегда, всегда было каким-то мечом, занесенным над их несчастными шеями.
- Я нне… не поз… не позволю им… А впрочем…
Она опьянела, подумал Джейме с отчаянием. Опьянела и несет сущий бред.
- Серсея!
В собственном голосе он услышал боль и отчаяние.
- Не смей даже думать о таком. Наши дети ничего не повторят!
- Разве мы были несчастны? Хоть раз, хоть миг ты был несчастлив со мной? – она закатила глаза, увидев, что он нахмурился. – Таргариены этим промышляли тысячи лет! Ты не посмеешь тронуть одного из близнецов, если Боги нам их пошлют. А я чувствую, я знаю: все это произойдет очень скоро.
Она читала его мысли, все еще довольно легко - и быстро. Кроме нескольких сокровенных, касавшихся Бриенны, она знала все его замыслы и планы так отчетливо, разгадывала почти играючи. Бриенна была, в своем роде, для него - единственным способом прятаться от нее. До поры. До… какого-то момента.
Джейме давно решил, что, если родятся близнецы разного пола, он найдет способ избавиться от одного из них. Отошлет из замка, отдаст на воспитание кому-то, в конце концов, заплатит кормилице, чтобы приморила…
Он не был уверен, что сумеет, что сможет. Но с этим решением ему было проще жить. Ради памяти моей матери, так часто он себе говорил.
Серсея вдруг начала смеяться, она и правда захмелела, румянец покрыл ее щеки, глаза сверкали, как пригоршни изумрудов. Она была очень красива, даже после всего, что пережила. Он знал, что под ее искусно уложенными волосами остались шрамы, широкие полосы розовой голой кожи, что ее ноги являли собой настоящее месиво шрамов и выползших после неудачных попыток зачать вен, что грудь ее начала обвисать и сделалась мягкой, беззащитно-вялой, как увядающие фрукты. И, тем не менее, она все еще могла быть красивой – умела быть таковой. Она наклонилась к нему, и он с готовностью ее поцеловал.
Он встал и, не обращая внимания на бегущие по его коже струйки воды, подхватил сестру на руки, вышагнул из каменной купальни.
Не одеваясь, все еще целуя ее, такую легкую, пахнущую розовым маслом и золотым вином, он понес ее в свою спальню. Нежно, осторожно опустил на постель. Серсея начала расстегивать свой прихотливо украшенный пояс. Звенели драгоценные камешки в подвесках. Ее платье, сшитое из тяжелой парчи, в какой-то момент раскрылось на груди, показав белоснежную нижнюю рубашку, вышитую маленькими львами и веточками цветущих вишен.
Она очень красива, туманно подумал Джейме. Прекрасна. Прекраснее всех. Дороже всех, кто у него был… Серсея что-то спросила, он ответил – невпопад. Его мысли крутились вокруг единственного недоразумения в этой любовной сцене, со всех иных сторон, впрочем, идеальной. Серсея перевела взгляд с его лица на его живот – и ниже – и, с пьяным сосредоточением, нахмурилась.
- О, ты слишком устал в этом несчастливом походе, - проворковала она с приторной нежностью.
- Вероятно, да, - пробормотал он сквозь зубы.
- Прежде не так уж часто бывало!
- Нет.
Не часто, подумал он с горечью. Серсея продолжала раздеваться, обнажила свои груди, и на миг он уж было обрадовался, но все еще ничего не происходило. Она подняла свои юбки и развела ноги, укрытые тонкими чулками, все еще обутые в бархатные туфельки, широко в стороны. Он стянул с ее бедер тончайшие шелковые панталончики, с обреченным ужасом понимая, что делу это опять не поможет. Так и случилось. Сестра его насупилась, вся эта безмятежная, ласковая игривость в ней куда-то пропала.
- Джейме.
Он вздрогнул, все еще стоя на коленях между ее раздвинутых колен.
- Джейме, любовь моя, посмотри на меня.
Джейме поднял глаза – и тут же отвел.
- Все хорошо. Иди ко мне.
Но в голосе ее слышалась обида. Он начал целовать ее, покрывать поцелуями ее прохладные скулы, сладкие от вина губы, шею, ключицы, мочки ушей, завитки ароматных золотых волос. По-прежнему ничего толкового не выходило. Он отодвинулся, закрыв глаза, не то от стыда, не то боясь ей что-то в себе выдать. Серсея что-то успокаивающее бормотала, гладила его плечи и шею, царапала пальчиками его соски. Все напрасно.
- Правда устал, - с едва скрытым раздражением проговорила она. – Джейме? Что-то случилось, там, в дороге? Чего я не знаю?
- Разумеется, нет. Я всегда с тобой честен.
В собственном голосе он услышал умоляющие нотки.
- Тогда почему так?
- Я не знаю, - Джейме едва сдерживался, чтобы не отпрянуть от нее и не соскочить с постели.
Все запахи вокруг, казавшиеся ему такими сладкими, томительно-желанными, показались вдруг ядовитой и тяжелой смесью. Он едва не поперхнулся собственным вдохом.
- Ладно… Мы станем медленно… Не будем торопиться, верно? – насмешливо сказала она. – Даже Великий Лев бывает слишком утомлен, чтобы покрыть Великую Львицу. Я-то знаю, что тебе нужно лишь немного времени и… ласк.
Она поднялась на локтях в немом ожидании. Джейме помог ей освободиться от платья и сорочки под ним, а затем подвинулся ближе, позволил ей коснуться губами своей, как ему показалось, навеки уснувшей, плоти. Серсея возилась долго и сосредоточенно и, наконец, с тяжелым вздохом откинула голову на подушку и отвернулась. Она вытерла губы тыльной стороной ладони. Потом закрыла этой же ладонью свое лицо:
- Ну… Ты меня удивил, Джейме.
- Не знаю, что со мной, - признался он после паузы, когда стало ясно, что Серсея ждет от него ответа. – Не понимаю, почему…
- Так сделай же что-нибудь, - жестко и холодно проговорила она. – Ты перестаёшь быть мужчиной? Не те еще годы, я полагаю! Король обещал мне…
О, ну почему нужно теперь об этом вспоминать, подумал он с негодованием. Зачем, зачем?! И все же ему было жаль сестру. Он ненавидел ее разочаровывать, и в последнее время не давал ей даже повода опечалиться или обозлиться. Прежде… да, он совершил ряд ошибок, но все было исправлено и прощено, откуплено ужасными жертвами, и он не…
Джейме закрыл глаза, чтобы не видеть ее, лежащую на вышитых подушках, с этой вывернутой к нему ладонью рукой поверх нежного и жестокого лица. Он принялся с ожесточением ласкать себя здоровой рукой, прижав золотую кисть к животу. Плоть его не откликалась и на это. Он закрыл глаза, крепко зажмурился, вызывая в памяти самые страстные и самые откровенные сцены из их прошлых соединений. Все эти тайные и грязные соития, которые некогда так ему нравились. У него была прекрасная память, и она его не подвела, вот только все показалось вдруг напрасным и каким-то пустым, бессмысленным.
- Если бы не знала, какая она дура и недотепа, я бы решила, что она наслала на тебя какое-то северное проклятье, - вдруг насмешливо проговорила Серсея. – Не научили ли ее чему те чумазые колдуны, одичалые, с которыми она так сдружилась?
Рука его прекратила движение, он опустил голову. Посмотрел на сестру из-под полуопущенных ресниц.
- Полагаешь, такими шутками делу можно помочь? – спросил, едва сдерживаясь, чтобы не повышать голос. – Она здесь не при чем. Бриенна тут вообще не…
Он замолчал на полуслове. Короткий укол возбуждения его почти испугал.
- Вот и я полагаю: дело вовсе не в том, что ты там успел пристроиться к этой корове. В такое поверить невозможно. Джейме. Джейме! – прикрикнула она, когда заметила, что он так и стоит, неподвижно, закрыв глаза.
- Не то место, чтобы о ней говорить, - хрипло сказал он.
- Верно. Перестань, я просто шутила, - хихикнула сестра, проводя рукой по своим бедрам.
Единственное, что на ней оставалось – эти чулки, отделанные по краям тонким кружевом. Прежде он счел бы зрелище восхитительным, в высшей степени соблазнительным. Прежде, не теперь.
Он зажмурился вновь и позволил своей памяти соскользнуть в воспоминание, от которого его тотчас бросило в жар и в дрожь. Пот выступил на его переносице, над верхней губой. Рот заполнился тягучей слюной.
Бриенна развела перед ним длинные, молочно-белые ноги, голова ее была запрокинута, короткие светлые волосы вокруг лица казались волнистыми лучиками весеннего солнца, вроде того, что было вышито на гербе Тарта. Одна прядь прилипла к ее щеке и к влажному, темно-алому, распухшему от поцелуев, рту. У нее были самые красивые в мире глаза, глаза, за которые он в тот миг готов был отдать все сокровища мира. Но они были закрыты, он лишь видел, как вздрагивали большие выпуклые веки. Ее плоские, детские титьки даже толком не двигались, когда она ерзала перед ним, приподнимая задницу и опуская ее, в нетерпении ожидая новой болезненной атаки.
Он видел, что она хочет его, и что ей больно – все разом, она не могла остановиться, и в ее стонах удовольствие мешалось с болью. Ее лоно уже было покрыто алым. Бугорок над ним припух и налился кровью, Джейме ласкал его, пока язык не начал ныть, и Бриенна с готовностью откликалась на эти – как позже призналась ему – необычные, она так и сказала: «необычные» - и он только тихо рассмеялся в ответ – ласки.
Он опять вошел в нее, и снова что-то в ней дрогнуло и сломалось. Член его был в крови и в ее влаге. Она закричала, он вошел во второй раз гораздо дальше, грубее, глубже, начал целовать ее грудь, ее шею, бормотать нечто успокаивающее. Но Бриенна заметалась под ним, едва не вырвалась из неловкого однорукого объятия.
Он прижал ее всем телом, вжал в мокрую от пота и крови постель, зашептал, ткнувшись губами в нежное и странно аккуратное – для такой здоровенной девки – ушко.
- Прости меня, прости. Теперь станет легче. Ты сама поймешь, начнет становиться легче, тебе станет хорошо, обещаю! Ш-ш-ш… Говори со мной, говори, не вырывайся только. Просто говори.
- Пожалуйста, - всхлипнула она.
- Что?
- Не… я не могу… О, нет. Нет, нет, не надо, нет!
- Потерпи, прошу, Бриенна. Тише, тише, сейчас…
И она вдруг выгнулась ему навстречу и начала насаживаться на него, глаза ее распахнулись от удовольствия. Позже она сказала ему, что страсть ее заслонила болезненное чувство, и все переплавила, в каком-то соединении из боли и радости.
Все это было так… похоже на нее. Так ей подходило. Она была храброй, и твердой, и теплой, и нежной, и решительной, и наивной: и под ее бархатной кожей были стальные мускулы, а внутри трепещущего, окровавленного лона распускался тугой бутон настоящего удовольствия.
Джейме поднял глаза на сестру. Член его налился кровью и зажил собственной жизнью, вполне себе счастливый от этих неправедных воспоминаний. Серсея едва заметно усмехнулась. Все же он видел, что она довольна тем, как сильно он старался. И, наверное, приписывала своей наготе и своей красоте все это живительное действие.
- Ты слишком красива, чтобы я вот так просто отступил, - процедил он сквозь зубы, сжимая член у основания и почти смеясь. – Видишь? Ты слишком красива, чтобы я перестал тебя желать. Серсея. Я люблю тебя. Люблю. Люблю.