Глава 2. Разрываясь надвое... (1/2)

Удар, ещё удар, выпад, прыжок, шаг в сторону… Серебряное копьё едва ли не со свистом разрезало воздух, в следующую секунду скользнув по металлической поверхности тренировочного манекена. На весь зал раздался пронзительный лязг, однако принц даже не моргнул. Выставив перед собой копьё, которое по желанию владельца меняло свою длину, Нуада сделал несколько шагов в сторону, ступая неспешно и изящно, подобно гепарду.

По оголённой спине его, усеянной затянувшимися шрамами, стекали солёные капли пота, скатываясь вдоль лопаток и позвоночника, оставляя за собой влажные дорожки. Янтарные глаза Нуады горели, губы были плотно сжаты, меж дугообразных полос, лишённых волосков, пролегала глубокая бороздка, а всё лицо его выражало сосредоточенность и напряжение… В этот момент принц выглядел куда старше своих лет.

Сделав глубокий вдох, Нуада нанёс точный удар остриём копья в бок «соперника», оставив на металлическом доспехе прорезь. Когда же тренировочный манекен, прикреплённый к полу с помощью деревянной ноги, резко откачнулся в сторону, в следующую же секунду вернувшись в исходное положение, Нуада ловко увернулся от него, резанув лезвием по пузатому доспеху.

Повертев копьё в руке, Нуада совершил эффектный прыжок в воздухе, взмахнув им над головой. Бесшумно приземлившись на пол, эльф скользнул подошвой сапога по каменной поверхности, уже в следующую секунду выпрямившись в полный рост.

Шумно втянув носом воздух, Нуада исподлобья посмотрел на манекен, словно тот был отнюдь не железкой, но настоящим противником, способным сразиться с ним. В некотором роде так и было, потому что, тренируясь, он всегда представлял на месте одноногой куклы кого-либо из предводителей людей. Создавая в разуме образ истинного противника, Нуада действовал уверенно и точно, прислушиваясь к своему телу.

Нанося точные и быстрые удары, уворачиваясь, совершая в воздухе прыжки и делая сальто, эльф даже не задумывался над своими движениями. Нуада отрывался от пола так, словно его тело не имело никакого веса, чтобы в следующую секунду с хищной грацией приблизиться к манекену, мазнув остриём копья по доспеху.

Подобного рода тренировки были необходимы принцу, и не столько для того, чтобы поддерживать себя в отличной форме, сколько для отвлечения от неприятных и тяжёлых мыслей, что, подобно рою пчёл, кружились в его голове. Ведя борьбу, пусть даже с бездушным манекеном, Нуада мог на недолгое время забыть о надвигающейся угрозе, которая, подобно огромному облаку, простиралась над землями Эльфляндии.

Вторжение людей было лишь вопросом времени, однако Балор, наивно полагая, что потомок кровожадного короля не нарушит заключённый мир, не предпринимал никаких действий, предпочитая надеяться на лучшее. Нуада был категорически не согласен с позицией отца по этому вопросу, но пойти против него не мог. Данная королю присяга не позволила бы ему поступить столь дерзко и опрометчиво. Он не мог и не хотел лишиться родительского благословения. Он боялся потерять сестру и сына.

Повинуясь необъяснимому порыву, Нуада принялся наносить удар за ударом, срываясь на неповинном манекене, словно желая изорвать в клочья металлическую броню. Лицо принца исказилось гримасой злости и ненависти, а из груди его вырывался протяжный и преисполненный откровенного гнева крик, позволяя ему совершать резкие и меткие удары, усыпая пузатые доспехи вмятинами.

Наконец, отбежав от манекена шагов на двадцать, Нуада резко развернулся и, оторвавшись от пола, в прыжке метнул копьё, которое, со свистом разрезав воздух, пронзило доспехи насквозь, подобно пике, проходящей через кусок масла. Эльф же, слышно и часто дыша, выпрямился в полный рост, скользнув пронзительным взглядом по торчащей из груди манекена рукоятке копья.

Подойдя к тренировочной фигуре, Нуада одним резким движением вырвал копьё из её груди. Сжав его в ладони, он обвёл сосредоточенным взглядом оставленные по всей длине рукоятки зарубки — всего их было сорок две. Именно столько полководцев и королей из числа людей поразил принц за четыре с половиной тысячи лет. Именно столько надменных, алчных и жестоких тиранов пало от его руки, став кормом для червей.

Столько лет прошло с его первой битвы, но ничего не изменилось. Люди по-прежнему жаждали захватить то, что по праву принадлежало Сынам земли, изничтожив всех волшебных созданий, подчинив себе весь мир. Ненасытные и жестокие короли полагали, что сумеют сломить клан Бэдмора, поставив его гордых потомков на колени. И каждый раз боги отворачивались от самонадеянных и алчных вождей, позволяя эльфам громить многотысячные войска, обращая их в бегство.

Безусловно, за каждую победу Сынам земли приходилось платить огромную цену. За тысячи лет несчётное число воинов погибло на поле битвы, отдав жизнь за короля, родной край, семью и народ… Идя на войну, каждый из них был готов ко встрече со смертью. Вот только местом встречи они желали видеть не благоухающие сады и не собственные покои, светлые и тёплые, а усыпанное вражескими телами и пропитавшееся вражеской кровью поле брани.

Нуада знал много сильных и доблестных воинов, которые отдали жизнь, защищая королевство от вторжения иноземцев. Принц потерял огромное число боевых товарищей и преданных друзей, а потому мысль о том, чтобы жить в мире и согласии с людьми, простив им всё зло, что они принесли волшебным созданиям, вызывала в нём лишь отвращение и гнев.

И хотя Нуада прекрасно понимал, что отец будет до последнего оттягивать момент неизбежного в надежде на лучшее, он не желал оставлять своих попыток достучаться до него. После вечерней трапезы принц планировал основательно поговорить с Балором, сделать всё возможное, чтобы тот прислушался к нему и сорвал незримую повязку, что закрывала ему глаза, не позволяя видеть пугающую реальность.

Набросив на себя белую рубаху и наскоро заправив её в штаны, Нуада направился к дверям. Покинув тренировочный зал, он пошёл по светлому и просторному коридору в сторону королевской столовой, надеясь встретить там сестру. Ему было необходимо увидеться с ней… Нуала понимала его лучше, чем кто бы то ни было, а потому Нуада надеялся, что она поддержит его. Так же, как поддерживала на протяжении всей их жизни, окружая любовью, придавая ему сил, помогая идти вперёд, невзирая ни на что.

Уверенно и твёрдо ступая по каменному полу, гордо подняв голову, Нуада постукивал кончиком копья по голенищу сапога, думая о дне, когда сделает новую зарубку на рукоятке, когда лишит головы молодого Варлока IV, навсегда прервав родословную убийц…

***</p>

Маро сидела за длинным мраморным столом, лениво откинувшись на резную спинку высокого стула. Одна ладонь её покоилась на круглом животе, сокрытом под плотной бархатной тканью бордового платья, в то время как другая сжимала серебряный кубок с винным дурманом. Устремив задумчивый взгляд в окно, Маро мерно постукивала пальцами, увенчанными перстнями, по покрытой узором чаше, останавливаясь лишь для того, чтобы сделать новый глоток, насладившись сладким и пряным вкусом.

Два стражника, что стояли по разные стороны от двери, исподтишка наблюдали за молодой супругой принца, то и дело переглядываясь меж собой, не в силах что-либо сделать. Поведение леди Маро и халатное безразличие, которое она проявляла по отношению к плоду, беспокоили многих придворных. Однако высказать свои мысли вслух они не торопились, страшась гнева госпожи, настроение которой менялось поразительно быстро.

На столе, рядом с кубком, стоял серебряный пузатый графин, что уже был ровно наполовину осушен. Однако это нисколько не беспокоило леди Маро, которая, пребывая в раздумьях, даже не подумала о том, что вливает в себя вот уже третий кубок. Вино служило для жены принца своеобразной забавой, способом поднять настроение, хотя бы на немного забыв о творящемся вокруг неё беспределе.

Конечно, винный дурман не мог полностью притупить укоренившуюся в сердце боль и выветрить из разума неприятные и противоречивые мысли, но он умалял их негативное воздействие на Маро, помогал ей не предаваться апатии и грусти… Принц ненавидел, когда она употребляла алкоголь, пытаясь таким образом заглушить раздирающие её изнутри эмоции и чувства, но эльфийку это мало волновало. Она и так выполняла всё, что от неё требовал супруг, а потому считала, что имеет полное право на столь безвинное (каким она сама его находила) развлечение.

Что же касается Нуады, то леди Маро умела постоять за себя и защитить собственные интересы, а потому она нисколько не боялась его гнева. Осознание же того, что он не посмеет навредить ей (не позволят законы эльфийского народа и укоренившиеся в нём принципы и убеждения), придавало Маро смелости и решительности. Как бы к ней ни относился принц, она остаётся благородной и богатой леди. И этого не отнять, даже если одеть её в рубища и выгнать на площадь.

Дверь в столовую медленно и неслышно отворилась, и Маро, бросив безразличный взгляд в сторону зашедшего, растянула губы в кривой улыбке, которая придала её лицу хитрое, недоброе выражение. Встретившись взглядами с Нуадой, она неспешно поднесла кубок к губам, нарочито медленно отпив из него вина, пытаясь таким образом вызвать супруга на эмоции. Он же, заметив это, лишь недовольно нахмурился, сжав в тонкую линию тёмные — почти чёрные — губы.

Тёмные тени вокруг глаз, о природе которых Маро мало что знала, но которые становились всё заметнее с годами, в дуэте с янтарными глазами придавали Нуаде устрашающий вид, делая его похожим на хищника. Облик принца мог испугать человека, но точно не её. Она привыкла к нему — к опасному блеску в глазах, шрамам, исполосовавшим сильное алебастровое тело, к его непостоянству и непредсказуемости — а потому не боялась его, даже когда он делал всё возможное, чтобы вызвать дрожь в её теле.

— Оставьте нас, — строго приказал стражникам Нуада, и они, едва ли не синхронно поклонившись в знак почтения, покинули столовую, неслышно закрыв за собой двери.

— Я запретил тебе пить вино, — вместо приветствия произнёс принц, подойдя к столу, заметив оценивающий взгляд Маро, скользнувший по его фигуре.

Маро ничего не ответила. Отведя взгляд в сторону окна, она выразительно повела бровью и, помедлив, сделала новый глоток, неспешно скользнув языком по губам. Маро ощущала на себе пронзительный и тяжёлый взгляд супруга, чувствовала исходившие от него волны недовольства и даже гнева, но останавливаться не хотела. Знать, что она смогла вызвать в супруге столь сильные эмоции, было для неё бесценно. Это опьяняло получше любого вина, принося ни с чем не сравнимое удовольствие.

В такие моменты, как этот, Маро чувствовала прилив странного и необъяснимого возбуждения и почти детской радости. И даже презрение к Нуаде отходило на второй план, когда она видела, как он изо всех сил сдерживает себя, не желая опуститься в собственных глазах, уступив тем самым победу ей.

Нуада же, обойдя стол, остановился позади жены, вперив ей в спину тяжёлый взгляд, который, как он точно знал, заставит её испытать неловкость. И это сработало: почувствовав прожигающий затылок взгляд, Маро напряглась всем телом, сдерживаясь, чтобы не обернуться назад и не посмотреть на принца.

Эльфийка ненавидела, когда муж так делал. В такие моменты ей казалось, что она загнанная в угол жертва, которая не может сделать ни шагу, потому что знает, что позади неё, в густых кустах, скрывается хищник. И, если она побежит, он набросится. Именно так чувствовала себя Маро в подобные моменты. Нуада же, прекрасно зная это, не гнушался использовать столь действенный приём для большего устрашения.

— Вы так и будете прожигать взглядом мне затылок, супруг? — стараясь держаться уверенно, спросила Маро, сделав акцент на последнем слове и бросив дерзкий взгляд через плечо.

Нуада ничего не ответил. Вместо этого он, воспользовавшись заминкой жены, выхватил из её ладони кубок и, не раздумывая ни секунды, выплеснул содержимое на пол, бросив следом и саму чашу, что со звоном приземлилась на каменную поверхность.

— Да что Вы себе позволяете? — воскликнула Маро, устремив на стоящего позади неё Нуаду полный злости и возмущения взгляд. — Зачем это притворство и гроша ломаного не стоящая обеспокоенность? Какое Вам до меня дело?

— До тебя? Никакого, — пугающе холодным тоном произнёс Нуада, продолжая смотреть на Маро сверху вниз. — Но ты вынашиваешь моё дитя, и я не позволю тебе навредить ему.

— И что Вы сделаете? Опустошите винный погреб? Запрёте меня в темнице? Убьёте, если ослушаюсь Вас вновь? — дразнила принца Маро, в глубине души наслаждаясь их небольшой словесной стычкой.

— Если будет необходимо, запру, — строго ответил Нуада, обведя сосредоточенным взглядом Маро: её длинные белокурые волосы, уложенные в причудливую причёску, прямую осанку, мерно вздымающуюся грудь, наполовину сокрытую под бордовой тканью платья, и узкую ладонь, на каждом пальце которой красовался увесистый перстень.

Несмотря на то, что Нуада не любил жену и считал её пустой и глупой, он не мог отрицать того, что она была хороша. Во время беременности грудь Маро налилась, а фигура приобрела мягкую округлость и плавность линий. Завершали же общую картину горделивый и уверенный взгляд и безупречная осанка. Даже будучи беременной, Маро держалась прямо, контролируя каждое своё движение и каждый жест. И Нуада, хоть и понимал, что не испытывает к супруге глубоких и пылких чувств, не отказывал себе в удовольствии наслаждаться её телом и тем, что она могла ему предложить.

Конечно, в первые несколько лет их брака Нуада делил ложе с Маро безо всякого желания, руководствуясь лишь обязанностями супруга, но со временем их совокупления утратили формальный характер, превратившись в средство отвлечения и наслаждения. Нет, принц не любил свою жену, но он хотел её. И, когда тело изнывало от напряжения и желания, требуя удовлетворения низменных потребностей, Нуада не мог подчиняться голосу рассудка и зову совести.

Даже сейчас, возвышаясь над Марой, обводя её внимательным взглядом, Нуада чувствовал, как тело наливается тяжестью, а желание горячей волной растекается по жилам, кучно собираясь в паху. Разгорячённый длительной и усердной тренировкой и напряжённым разговором, он был не прочь расслабиться… Конечно, дворцовая столовая мало походила на достойный выбор помещения для подобного рода занятий, но Нуаду это нисколько не заботило.

— Вы и так отняли у меня всё, что было мне дорого, а теперь ещё хотите лишить единственной радости, не предлагая никакой альтернативы… Не слишком ли много на себя берёте? — состроив недовольную гримасу, произнесла Маро, раздражённо смотря на стену, даже не замечая прикованного к ней взгляда Нуады, жадного и тяжёлого.

Не произнося ни слова, Нуада провёл ладонью по открытым плечам супруги, заметив, как она вздрогнула, напрягшись всем телом. Когда же он заскользил пальцами ниже, к её ключицам, Маро не выдержала и обернулась к нему, вперив в него непонимающий и одновременно недоверчивый взгляд. Однако, заглянув в потемневшие глаза Нуады, она лукаво улыбнулась, чуть наклонив голову набок. Во взгляде её отразились самодовольство и некоторое подобие игривости: леди Маро прекрасно понимала, чего именно хочет супруг. И как бы странно это ни звучало, но она была отнюдь не против пойти у него на поводу…

Медленно поднявшись из-за стола, Маро обернулась к принцу, устремив на него лукавый и дерзкий взгляд. В глазах его отражалась откровенная похоть, на скулах играли желваки, а крылья носа трепетали, с шумом втягивая воздух. Удовлетворившись открывшейся ей картиной, Маро медленно — почти дразняще — провела ладонью по сокрытым под молочной рубашкой рельефному животу и широкой груди Нуады.

— Не думаю, что ты нуждаешься в моём разрешении… — растянув губы в хитрой и многообещающей улыбке, больше напоминавшей оскал, произнесла Маро, сжав между указательным и средним пальцами возбуждённый сосок принца, потерев его сквозь ткань рубашки.

Маро крайне редко обращалась к супругу на «ты», предпочитая более холодный и официальный тон. И только когда ей хотелось подразнить его, сбить с толку или даже разозлить, она прибегала к простому и свободному обращению, не утруждая себя соблюдением формальностей.

Тяжело сглотнув, Нуада отстранил ладонь супруги от своей груди и, сжав её тонкие запястья, шагнул вперёд, вынудив её упереться бёдрами в стол. Смерив Маро цепким и тяжёлым взглядом, принц медленно наклонился к ней, поцеловав. А если точнее, то не поцеловал, а впился в губы — жадно, грубо, уверенно. Круглый живот леди Маро не позволял Нуаде прижать её к своему телу, по-собственнически сжав в объятиях, однако он старался не обращать на это внимания.

Раздвигая розовые губы языком, он чуть прикусывал нежную кожу, оттягивая её зубами, чтобы в следующую секунду поймать губами язык эльфийки, принявшись посасывать его, — ощутимо, но безболезненно. Ладони Нуады блуждали по телу супруги, очерчивая женственные бёдра, налившуюся грудь, скользя по рукам и плечам вверх, к тонкой шее.

Маро отвечала на поцелуй супруга уверенно и охотно, наслаждаясь его собственническими и лишёнными всякой нежности ласками. От Нуады пахло потом, хвоей и лесными травами. И Маро — к собственному огорчению — была вынуждена признать, что ей нравилось столь необычное сочетание запахов. Конечно, при любых других обстоятельствах она бы с особым удовольствием объявила супругу, что от него смрадит (пусть даже это далеко не так). Но в этот момент ей было крайне трудно мыслить здраво.

Возбуждение окутывало её тело, стекаясь, подобно воску, к низу живота. Маро чувствовала сладостную пульсацию в лоне, что становилась всё более настойчивой, почти невыносимой, ощущала, как увлажняется нежная плоть, как приливает к тёмно-розовым лепесткам кровь.

Разорвав поцелуй, Нуада обвёл лицо супруги тяжёлым взглядом, заметив лукавую полуулыбку, что играла на розовых губах. Неосознанно сглотнув, принц резко развернул Маро спиной к себе, вынудив её опереться руками на стол. Скользнув приоткрытыми губами по шее эльфийки и оставив на выпирающем позвонке влажный поцелуй, Нуада медленно поднял подол её платья, оголив стройные алебастровые ноги и округлые ягодицы.

Проведя ладонью по внутренней стороне бедра и огладив упругие ягодицы, Нуада призвал супругу шире раздвинуть ноги, и она, недолго думая, подчинилась, наклонившись вперёд, прогнувшись в спине настолько, насколько это вообще позволяло её положение. Когда же принц коснулся увлажнившегося лона пальцами, принявшись массировать чувствительные складки, Маро не смогла сдержать выразительного вздоха.