Глава 22. Пришелец из будущего (2/2)
– Недурно. Пожалуй, по такому поводу стоит тебя поощрить. Скажем, увеличу тебе фору до двух часов, а время ребят…
– Нет, – прерывает Нил.
В рации некоторое время молчат.
– Повтори-ка.
– Нет. Игра окончена. Я победил.
Рация разражается бранью, но Нил не слушает, косится в сторону появившихся на пригорке Колина и Мирко. Оба мокрые и перемазаны с ног до ушей тиной и ряской. Мирко тяжело опирается на ту самую палку, что не дала ему окончить дни в трясине.
– Вы закончили ругаться? – интересуется Нил, когда полковник примолкает, явно набирая в грудь побольше воздуха. – Это ведь с самого начала не имело никакого смысла.
– И как же ты пришел к такому выводу? – Судя по тому, как быстро Пауэлл успокаивается, брань действительно была не более чем проверкой.
– Условия. Для меня они невыполнимые, и вы прекрасно это знаете. Если бы я честно им последовал, вы помучили меня дней шесть, а затем обсмеяли и обозвали идиотом.
Колин и Мирко переглядываются и принимаются хохотать. Полковник тоже хмыкает.
– Опыт был незабываемый, не спорю, – продолжает Нил. – Но прикол именно в этом. Действовать нестандартно. Искать любой выход.
– Твои выводы не лишены логики, – безмятежно отзывается Пауэлл, – но ты уверен, что они верны?
Нил невольно сглатывает. Он все поставил именно на это.
– Да, – ровно отзывается Нил. – Я не солдат, я вор. Зачем превращать меня в солдата?
Рация снова замолкает, на этот раз на мучительно долгий срок.
– Знаешь, – наконец, вздыхает полковник, – вообще-то ты не до конца прав. – Сердце, кажется, ухает в желудок. – Смысл есть, иначе бы мы с тобой сейчас не разговаривали.
– И все-таки…
– Так, что надо сказать?
– Сэр.
Рация смеется:
– Чудится ли мне или я действительно слышу в твоем тоне смирение и уважение перед старшими? Пусть и совсем чуть-чуть. Что касается остального… будем считать, ты меня убедил.
От облегчения Нил не сдерживается и оглушительно чихает, и рация опять смеется, а затем продолжает:
– Ты там что, простыл? Ну-ну. Ладно, позови-ка мне Колина.
Нил передает рацию и без сил опускается на землю. Ты меня убедил… Чтоб Пауэлла черти взяли!
– Да, сэр, – говорит тем временем Колин. – Понял. Будем.
Он смотрит на Нила и улыбается, будто не бесился каких-то десять минут назад:
– Что, зверушка? Гордись. На моей памяти немногим удавалось переупрямить полковника.
Нил и гордился бы, просто сейчас он невероятно, чудовищно устал.
* * *
Оказывается, полковник обретается совсем недалеко – в крохотной деревушке, состоящей буквально из десятка домов, причем деревянных. Хотя цивилизация сюда вполне себе пролезла: на крышах прикручены спутниковые тарелки, а во дворах стоят очень даже недешевые внедорожники. Немногочисленные местные жители с любопытством провожают взглядами джип, который подхватил Нила, Колина и Мирко у леса и доставил сюда.
– Ну и зрелище, – приветствует Пауэлл, выбравшись на крыльцо в сопровождении бодрого седого мужчины лет шестидесяти, вероятно, хозяина.
Со стороны они и правда выглядят черт-те как: мокрые, грязные и обросшие. Колин продолжает время от времени чихать, а у Нила почти непрерывно течет из носа. Хозяин разражается длинной речью на чешском, и Мирко, первым выпрыгнувший из джипа, кивает.
– Сказали, баньку уже затопили. Так что сначала отмоемся, а потом будем жрать и разговоры разговаривать.
– Баньку? – повторяет Нил.
– Ну да. Заодно от простуды избавимся.
Колин от души хлопает Нила по плечу и тянет прочь из джипа к небольшой пристройке. Из той торчит отдельная труба, откуда сейчас поднимается дым.
– Что, никогда не был в бане, чувак? Ничего, сейчас прочувствуешь.
Звучит как угроза. Нила запихивают в небольшое теплое помещение, где полагается снять одежду, предбанник, поясняет Мирко, причем никакой приватности не предусмотрено вообще, а потом затаскивают в настоящий ад. От жары перехватывает дух, а в том, что здесь вместо воздуха, плавает густой пар.
– Щас все сопли из тебя выйдут, – радостно провозглашает сквозь пар Мирко.
Не иначе как с жизнью. Что-то плескает, оглушительно шипит, и видимость падает до нуля. То ли Мирко, то ли Колин сгребают Нила за плечи, куда-то пихают.
– Давай спину тебе потру, – гудит у самого уха.
– Я сам… – Он пытается вырваться, но куда там?
– Ты грязный как черт, чувак. Не рыпайся! Вот вертлявый! Колин, подмогни!
Нил чудом сдерживается, чтобы не заорать. Это такая месть за болото? Спину скребет какая-то штука, жесткая настолько, что кажется, обдерет кожу, а в волосы вцепляется еще пара рук.
– Чего дергаешься, как девка, которую за интересные места щупают?
Да потому что именно этим оба психа и заняты! Впервые в жизни Нил прекрасно понимает Чуму с его нелюбовью к тисканьям. Никаких личных границ! На Нила обрушивают галлон воды, не меньше, и он отряхивается и сплевывает.
– Это… это ужасно!
Его мучители хохочут.
– Ничего, пар костей не ломит. Колин, поддай-ка еще!
– Прямо жалею, что сейчас не зима, – отзывается тот. – Можно было бы распаренным по снежку пробежаться.
Нил только стонет, кажется, вслух. Ощущение такое, что с жаром выйдет не только пот, он весь иссохнется. Господи, пусть делают, что хотят, лишь бы побыстрее выпустили!
– У финнов бани отличные, – делится Мирко. – Душевные прям. У русских тоже хорошие. О, надо было попросить у дядьки пару березовых веничков!
– Ты так точно его угробишь, – веселится Колин. – Он у нас неженка, да, чувак?
– Но ты даешь! – ржет Мирко. – На голубом глазу заявить полковнику, что не солдат, а вор! Я думал, он тебя прикажет прикопать за такое.
И оба снова оглушительно хохочут. У Нила уже не остается сил, даже чтобы огрызнуться. Голова становится свинцовой, а белые клубы пара скручиваются в гигантскую воронку, вертящуюся все быстрее и быстрее… Помогите! Боже, за что?..
– Ну вот, – ворчит Колин, устроившись в предбаннике. – Поддай парку, поддай парку, а чувак чуть не упрел!
Мирко только хмыкает, явно не ощущая за собой ни малейшей вины. Пришедший в себя Нил молча сбривает с подбородка щетину перед висящим здесь же зеркалом. Чувствует он себя… признаться, неплохо. А еще невероятно чистым, словно отмылось не только тело, но и душа, по меткому выражению Колина. Хозяин выдал всем троим махровые халаты, и ткань безумно приятно ощущается на все еще разгоряченной коже.
– Зато носом больше не хлюпает, – замечает Мирко.
Дверь распахивается, и внутрь проскальзывает девчушка лет двенадцати, что-то говорит, и Мирко приветливо отвечает. У нее в руках небольшой поднос с тремя чашками.
– Власта, внучка дядьки, – поясняет Мирко, когда девочка, сгрузив чашки на стол, исчезает.
– Он тебе родственник? – Нил с удовольствием проводит ладонью по гладкому подбородку. Какое же это невероятное счастье – бритье! А ведь когда-то он порой ленился сбривать щетину.
– Неа. Давний знакомый отца. Когда в восточной Европе веселуха была, познакомились. Наша семья даже как-то у него отсиживалась, пока в тогда еще Югославии долбаный ад творился.
– Так ты не чех?
– Неа, хорват я. Ладно, кончать драить рожу, а то уже блестит вся. – Мирко придвигает Нилу кружку. – Лучшее лекарство от всех простуд. После баньки, конечно.
– Что это? – Нил усаживается за стол.
– Чай с липовым медом и малиновым вареньем. Завтра будешь как новенький.
Напиток сладкий, меда туда явно бухнули от души, но Нилу, пожалуй, нравится. Он неспешно потягивает его, а Колин и Мирко болтают, вспоминая какие-то общие дела. Впервые за четыре дня ему легко и спокойно. Глаза сами собой закрываются, и время от времени Нил встряхивает головой.
– Он еще и заснет прямо сейчас, – фыркает Мирко. – Может, тебя на руках в дом отнести?
– Сам дойду, – ворчит Нил.
– Дойдет он. – Колин приятельски пихает его локтем в бок.
Нил действительно доходит, и его даже хватает на устроенную хозяевами трапезу: какое-то невероятное количество еды, которую обязательно нужно съесть, иначе те обидятся.
Утром он просыпается совершенно один – кровати Колина и Мирко пусты. Дверь едва слышно скрипит, и внутрь просовывается девчоночья голова. Как же ее? Точно, Власта!
– Привет. – Нил отрывает голову от подушки.
Та хихикает и мгновенно скрывается. И что теперь? Нил натягивает чистую одежду, оставленную кем-то на стуле, и с удовольствием потягивается. Лишь потом осознает, что дышит совершенно свободно. Получается, здешние варварские методы лечения вполне себе сработали. Нил выбирается наружу, по пути здороваясь с дородной женщиной лет пятидесяти. Та смеется, отвечает что-то по-чешски и указывает вглубь дома. Точно, там столовая, где собрались уже все, включая хозяина и его внучку.
– Сюда садись! – машет рукой Колин, и Нил устраивается возле него на свободном стуле. – Позавтракаем и будем сваливать.
Стол заставлен тарелками с блинами, творогом и пирожками. Есть и свежий хлеб. В кружках обнаруживается непривычно пахнущее молоко.
– Козье, – поясняет Мирко. – Дядька тут небольшую фермочку устроил.
Наверное, попросить кофе станет моветоном, так что Нил, задержав дыхание, пьет молоко. Пусть запах у него более чем специфический, на вкус оно очень даже ничего.
Хозяйка суетится вокруг стола, как и вчера, придвигая гостям горы снеди, будто вознамерилась откормить их на убой.
– Куда мы теперь? – любопытствует Нил.
– Полковник расскажет.
Нил косится в сторону Пауэлла. Тот о чем-то беседует с хозяином. Чешский язык полковник, похоже, знает не очень хорошо, однако они как-то объясняются.
Наконец, раскланявшись с хозяевами, все четверо устраиваются в джипе. Ведет Мирко, Колин дремлет на переднем сиденье, а Нил и полковник устроились сзади. Пауэлл смотрит прямо перед собой, и вид у него непривычно сосредоточенный.
– Что теперь? – спрашивает Нил. – В чем заключаются настоящие тренировки?
– Инверсия. – Пауэлл посылает ему быстрый взгляд. – Тебя, конечно, гоняли на базе, но это так, развлечение, а нужно, чтобы ты жил там.
– Айвзу вы тоже устраивали интенсивный курс?
Полковник привычно смеется.
– Тебе уже рассказали, что наш бравый капитан в свое время тупил? Да, пришлось с ним помучиться. Но, как говорится, даже зайца можно научить курить.
– А сколько времени он промотался по лесу?
Пауэлл злодейски ухмыляется:
– Доооолго. В отличие от тебя Айвз уважает субординацию. Если его не разозлить как следует, конечно. Вот тогда он бросается бить морды, наплевав на чины и ранги.
– Только не говорите… – осторожно начинает Нил.
– Что я сознательно взбеленил его? Сложновато было, но я постарался.
– И чем все закончилось?
– Отлупил его как следует и притопил в болоте, потому что нехрен орать на старших и кулаками размахивать. Видишь ли, – уже серьезнее продолжает полковник, – иерархия двоякая штука. Без нее в армии никуда, однако порой наступает момент, когда самое правильное, что ты можешь сделать, это наплевать на нее и взять всю ответственность на себя. Чем бы это ни закончилось для тебя самого.
– А я? Вы ведь все равно собирались погонять меня еще пару деньков, но почему передумали? Колин сказал, редко кто способен вас переупрямить.
– Потому что уже не было смысла: ты раскусил правила игры. Знавал я одного парня… Вылитый ты. – Полковник снова смотрит прямо перед собой. – Сладить с ним одновременно было невероятно сложно и невероятно просто. Признаюсь, сначала я не понимал, отчего с ним так носятся. Когда я был моложе… – Пауэлл слегка морщится, – очень ценил правила. С ними жизнь казалась упорядоченной, даже если все вокруг летело к чертям. А тот парень… воплощенный хаос. Но самое невероятное, что у него все получалось. К дьяволу правила, к дьяволу все, а потом раз – и все словно само собой складывается. Магия какая-то.
– Он здорово вас бесил?
– Не то слово! И я дико ему завидовал. Обаятельнейший чувак, умница. В любой ситуации не вешал нос и улыбался.
– Что с ним сейчас?
Полковник широко распахивает глаза:
– Убит. Погиб как герой, хотя эти пустые слова ни капли не способны отразить то, что случилось. – Пауэлл громко выдыхает. – Уверен, перед смертью он тоже улыбался.
Нил давит дрожь и отворачивается. Он все равно не видит связи между погибшим другом полковника и тем, что тот передумал. Может, когда-нибудь поймет, но точно не сейчас.
* * *
Новое место – уже настоящая база «Довода», и здесь имеется турникет. Порядок дня устанавливается быстро: с утра до обеда Колин или Мирко безжалостно тренируют Нила или гоняют в инверсии, потом перерыв, и все повторяется. Когда-то на полигоне он внутренне стенал и думал, что ему в жизни не было тяжелее, теперь понимает, что тогдашние тренировки – всего лишь разминка. После ужина у них личное время, которое Нил тратит на изучение русского, а потом все заваливаются спать. Нил не ропщет, беспрекословно подчиняется приказам, потому что во всем происходящем есть смысл. Полковник понимает это, довольно ухмыляется, наблюдая за очередной учебной схваткой, а Мирко и Колин постоянно шутят, а не подменили ли Нила часом?
Однако самое ценное в том, что Пауэлл постепенно начинает отвечать на вопросы о себе, обрадовав в свойственной ему манере, что Нил, так уж и быть, заслужил. А тех вопросов море.
– В Берлине вы сказали, что родитесь еще только через пять лет, – вспоминает Нил.
За окнами домика темнота, в которой шуршит дождь, а внутри тепло от растопленной по такому поводу печки. Мирко и Колин уже дрыхнут в соседней комнате, а Нил с полковником сидят у огня, в руках чашки с чаем и неизменным липовым медом.
– Именно так оно и будет. Мне еще только предстоит родиться, повзрослеть, а затем отправиться назад во времени, чтобы очутиться, наконец, тут. Чертовски долгое путешествие.
– Какое оно – то будущее?
– Дерьмовое, – вздыхает Пауэлл. – Тебе не понравится. Экологические катастрофы, эпидемии, войны. Последствия всего того, что вы сеете сейчас.
– Мы? – Нил внимательно смотрит на полковника. – Вы относитесь к нам…
– Как возненавидевшие вас потомки? Нет. – Полковник передергивает плечами и с удовольствием отпивает чай. – Иначе бы я тут не торчал. Вы… мне вы кажетесь детьми, возящимися с чертовски опасными игрушками. Вроде бы некоторые из вас даже осознают, что дело может кончиться погано, но их никто не желает слышать. Люди, в сущности, редкостные придурки. Зато здесь весело.
Нил подавляет желание закатить глаза.
– По-прежнему ни малейшего уважения к старшим, – ворчит Пауэлл.
– Почти философский вопрос, учитывая, что родитесь вы позже.
– В жопу философию.
– Вы знаете Протагониста? – спрашивает Нил на следующий вечер.
Полковник кивает.
– И какой он?
– Страшный упертый старик. Чуть ли не пророк, как считают некоторые чокнутые. Я ведь начинал среди ребят, которые боролись против его шайки.
– Отчего? – удивляется Нил.
– Проклятая политика. Может, ты удивишься, но со стороны деятельность «Довода» вполне можно расценивать как террористическую. Странные ребята, обладающие странными возможностями и повсюду сующие свой нос. А я был молодой болван, потерявший семью и вообразивший, что армия, в которой служу, станет мне заменой. В той свалке, что начнется в будущем, все стороны отличатся не лучшим образом: терроризм, акции устрашения, резня гражданских, будто тем мало прочих бед. – Полковник вздыхает. – Задачей моего подразделения было добраться до этого таинственного чувака и покончить с ним. Но тот… словно предвидел наши действия. Я полагал, меня расстреляют, как и остальных, однако Протагонист отчего-то пожелал переговорить со мной лично. Тогда я впервые увидел его вживую. – Пауэлл некоторое время молчит, затем продолжает: – Голограммы, видео… они не способны были это передать. На них я видел только полубезумного старика, пригревшего горсть фанатиков и каким-то чудом сделавшего их опасными. Никогда раньше не представлял, что один взгляд способен буквально вдавить тебя в пол. Я себя накрутил, конечно: называть только имя и личный номер, плюнуть врагу в рожу, помереть под пытками… Сам знаешь. А он просто сказал, что я идиот. Пустая оболочка, которая давно уже ни во что не верит. Хуже, чем труп. И он, черт его побери, был совершенно прав.
Полковник снова прерывается, и Нил покорно ждет.
– Твои хозяева поднаторели в том, чтобы подпитывать ненависть. Но они не учитывают один крохотный, но важный момент: есть те, кто устает ненавидеть. Вот что еще он мне сказал, а затем дал пистолет с одной пулей. Можешь выбрать, для кого она: для тебя или для меня. И я выбрал.
Пауэлл поднимает руку, держащую невидимый пистолет, к потолку и нажимает на невидимый спусковой крючок:
– Бах! Мне было чертовых двадцать лет, моложе, чем ты сейчас. И я вдруг понял, что очень хочу жить, а еще больше хочу знать. Как этот дьявол предугадал, что именно так я поступлю?
Нил сидит на полу у самой печки, от нее пышет жаром, но все равно в который раз он ежится.
– Этот псих и его подручные действительно спасали людей, – негромко продолжает полковник. – В том больном мире это казалось почти невероятным. Но они знали, что делали, потому что эти выжившие потом, много позже, станут теми, что решат, что вы, предки, заслуживаете жизни. Все связано, парень, и плохое, и хорошее. Тот гигантский змей, Уроборос, не зря заглатывает собственный хвост.
– Протагонист угадал, как вы поступите, потому что уже знал вас, – говорит Нил.
– В точку. Как облупленного. Он знал меня уже долгие годы, а мне еще только предстояло узнать его на пути назад во времени. В «Доводе» постоянно так: влетаешь в нового чувака, а он уже давным-давно твой приятель. Или наоборот: прекрасно знаешь кого-нибудь, а он впервые тебя видит. Вечно живешь с ощущением, что у кого-то из вас ретроградная амнезия.
– Как глубоко вы забрались?
– Если считать от нынешнего времени, то еще на три года назад. Чтоб ты понимал нашу запутанную диспозицию, парень, и сейчас хватает групп, движущихся обратно во времени. Порой мы с ними пересекаемся, но обычно они действуют изолированно: корректируют, подчищают, выполняют свои, чертовски важные задания.
В сегодняшней чашке Нила чисто для разнообразия кофе, растворимый, поэтому паршивый, зато крепкий. Глянцевая поверхность бликует, и отражение распадается, как в треснувшем зеркале.
– Вы участвовали в той битве? За спасение мира?
– Только помогал составить план драки. Мое присутствие требовалось в другом месте. Признаюсь, – полковник слабо улыбается, – я здорово разозлился за это на Протагониста. Впервые за многие годы. Но говнюк, как и всегда, оказался прав, справились без меня.
Нил пристально смотрит на Пауэлла и задает вопрос, который уже давно ежом ворочается на подкорке:
– Если вы путешествовали из будущего в прошлое, то знаете и меня? Старшего, я имею в виду.
Полковник кивает, а Нил, подсознательно ожидавший, что тот станет отпираться, прищуривается:
– Еще и поэтому вы передумали с вашим лесным испытанием.
Еще один кивок.
– Есть те, на которых действует только кнут. Есть те, кого периодически надо бить, а периодически стимулировать. Наконец, самая редкая группа – те, перед носом которых нужно постоянно махать пряником. Причем желательно этот пряник запереть, как в сказке, на семь запоров и поместить в неприступном замке на вершине стеклянной горы, которую уж точно никто и ни за что не одолеет. Тогда типы вроде тебя в лепешку расшибутся, сровняют гору и замок с землей, а запоры разгрызут чуть ли не зубами. И будут невероятно довольны собой и устроенной свалкой.
Нил невольно усмехается.
– Что со мной произойдет?
Теперь полковник мотает головой:
– Вот уж нет. Это не моя история.
«Я умру?» – чуть не вырывается у Нила, но он мгновенно понимает, каким будет ответ: мы все умрем. Вполне в духе Пауэлла.
– А ваша история?
– Знаю ли я, как умру? – проницательно уточняет полковник. – Да. Я подумал и решил, что хочу это знать. Не все разделяют эту позицию, но по мне так спокойнее. Дает тебе некоторую свободу маневра.
– Но мне вы в этой свободе маневра отказываете.
– Не заставляй меня считать, что ты глупее, чем есть, парень. Ответ на твой вопрос существует, но не у меня.
– У Протагониста?
– Он альфа и омега. Но сначала от души предлагаю как следует поразмыслить, зачем тебе этот ответ и что ты будешь с ним делать.
Больше в этот вечер полковник не раскрывает рта, о чем бы Нил ни спрашивал.
Спустя еще два дня после очередной тренировки – Мирко превзошел самого себя – Нилу кажется, он едва способен дышать. Сначала Мирко инвертировался и сражался с Нилом в обычном времени, потом они поменялись местами. Но и этого чуваку показалось мало, и они еще несколько часов носились инвертированными по окрестностям. До автоматизма, объявил полковник. Малейшие движения ты должен отработать до автоматизма, не теряться ни на секунду, даже думать научиться задом наперед. Пауэлл знает все возможности турникета в совершенстве. Оказывается, можно запереть себя внутри и оттуда полюбоваться на то, что собирается предпринять противник, и обыграть его. Вообще, неопытного человека можно провести сотней способов: будучи в инверсии, двигаться так, словно ты в привычном течении времени, и много всего другого. Нил жадно впитывает все это, не обращая внимания на пухнущую от обилия сведений голову. А потом приходит время для очередных откровений.
– Джон.
Этот вечер ясный, но луны не видать, а потому все небо усеяно звездами. По такому поводу они сидят на крыльце и разглядывают широкую полосу Млечного пути.
– Джон, – эхом откликается полковник. – Отчего он тебя так заботит?
– Потому что я его не понимаю. Иногда кажется, почти понял, но он откидывает что-нибудь, и я… – Нил разводит руками.
– «Не понимаю», – передразнивает Пауэлл. – Ты вообще уверен, что тебе нужно его понять?
– Конечно! – Нил опускает глаза, а полковник хмыкает. – Лесли… Моя подруга до сих пор на него злится.
– Ох уж эти женщины! Ты сам?
– За испытание – нет. Почти.
– Не мое дело, что Джон тебе приказывает и как гоняет. Он твой босс. – Полковник покачивает головой и, вздохнув, добавляет: – Однако… так уж и быть, кое-что скажу. Сейчас ты его уязвимое место.
Нил готов услышать что угодно, но не это. С чего бы?
– Переставай им быть, парень. Для этого у тебя достаточно соображалки и силы воли.
Нил упирает подбородок в ладонь и искоса смотрит на полковника. Что тому известно о его отношениях с Джоном? Если полковник прежде знал Нила, то следующий вопрос…
– Припирай к стенке Джона, а не меня. – Пауэлл предсказуемо читает мысли Нила. – Если получится, конечно. И не бесись попусту.
Отличный совет, учитывая, что все происходящее действительно злит.
– Обиженная физиономия тебя не идет, – фыркает Пауэлл.
– Умеете вы обнадежить.
– Обнадеживать – это работа Джереми, он у нас любит всех поддерживать. А я злой.
Это не так, но Нил не спорит. Две недели в обществе полковника близятся к концу, а он ума не приложит, как вести себя дальше. По-прежнему мучительно, отчаянно не уверен. Пора, наконец, снова встретиться со старшим Айвзом.