Глава 14. Прием и похороны (2/2)

Я под землей! Меня закопали…

Вспоминай все, что ты читал о подобных случаях.

Сука права, меня никто не найдет!

Для начала нужно ослабить веревки на запястьях.

Я задохнусь к чертовой матери!

Надо беречь воздух, так что дыши неглубоко и размерено. И ни в коем случае не паникуй. Именно! Нил опять сглатывает и ненадолго зажмуривается. Если он поддастся истерике, мгновенно израсходует весь воздух. Неизвестно, сколько Нил провалялся без сознания, так что исходим из самого поганого сценария – кислорода осталось немного.

Нил перекатывается на бок, и в плечо тут же упирается крышка гроба. Ничего, так даже удобнее. Руки затекли, и каждое движение вызывает боль. Сначала пальцы совсем не чувствуются, но постепенно кровообращение с грехом пополам возвращается, и Нил понемногу дергает туда-сюда ободранные веревкой запястья. Чертова психопатка, с ненавистью думает он, дай мне только выбраться! Он лелеет такую непривычную для себя ярость на другого человека, отвлекается ею от боли и мечущихся мыслей. Соберись! Ты знаешь, что отправишься с Джоном в инверсию, а значит, удерешь отсюда. Как? Сейчас узнаем!

Веревка постепенно слабеет, но и Нил тоже. Он весь покрывается потом, а сердце стучит так, что каждый удар рикошетит по ноющей голове. Ему и правда никогда прежде не было настолько жутко: ни когда его избивали ублюдки Борза, ни когда пытали люди Потапова. А когда Нил готовился умереть, подорвав все вокруг к чертовой матери, ужас даже ненадолго отступил, сметенный упрямством. Но сейчас Нил один-одинешенек в крохотном ящике посреди кромешной тьмы, а от поверхности его отделяют шесть футов – или насколько принято закапывать гробы в Берлине? Он снова бьет локтем в крышку. Неплохие доски, крепкие, не какое-нибудь тонкое старье, которое легко проломилось бы под весом земли. От этой мысли Нила накрывает приступ клаустрофобии, и несколько долгих мгновений он может лишь лежать, вжавшись в дно гроба, скулить и до рези в глазах вглядываться во тьму. Человеческий глаз не рассчитан по полнейший мрак, как ухо – на полнейшую тишину. Перед взором мелькают невнятные цветные всполохи, внутри головы тревожно позванивает. Обычные глюки, принимается уговаривать себя Нил. Не отвлекайся, ослабляй веревку!

Он все-таки раздирает одно из запястий до крови, но в каком-то смысле становится легче: путы чуть размякают, руки гладко скользят друг по другу. Наконец, удается их высвободить, и Нил прижимает запястья к груди и баюкает. Молодец, убеждает он себя, первый шаг сделан, теперь исследуем крышку. Она в форме трапеции, три доски сверху, две широкие по бокам. Нил хлопает себя по бокам и не с первого раза, но нащупывает-таки отмычки. Слава богу, его не слишком тщательно обыскивали, удовлетворившись лишь ножом. Нил опять проводит пальцами по крышке гроба, заводит руки за голову, отыскивая то место, где прибиты доски, и на пробу вгоняет туда самую крупную и крепкую отмычку, не обращая внимания на опять разболевшуюся рану на предплечье.

Дико жарко и душно, а от нехватки воздуха ощущения только усиливаются. Крышка кажется не деревянной, а каменной. Нет, эта стерва Изабелла добьется своего, и он сдохнет тут, скуля от ужаса и жалости к себе. Нет, он выберется! Обязан! Дело не только в Джоне, подбадривает себя Нил, не забывай от Айвзе. Он знал тебя прежде, а значит, ничего еще не закончено! Будь как та лягушка, превратившая сметану в масло. Борись. Он накручивает и накручивает себя, закусывает губу, ругается, замирает лишь для того, чтобы успокоить бешено бьющееся сердце. В ушах уже звенит так отчаянно, что сначала те не воспринимают новый звук. Но он есть, и Нил застывает, вслушиваясь. Звук доносится сверху и постепенно усиливается. Сначала что-то скребется, затем втыкается снаружи в крышку. Нил едва дышит, а уши болят от напряжения. Наконец, начинают доноситься и голоса, негромко переговаривающиеся по-немецки. Что-то стукается в крышку еще несколько раз и снова скребет по ней. Боже, Нила откапывают! Спасают! Хочется заорать что есть мочи, но он зажимает себе ладонями рот. Кто это? Может, люди Рохау? Но откуда они узнали, что Нил здесь? А если нет? А если… Уймись. Нил стирает остатки слез со щек и вытягивается на спине, прижав руки к бокам. Его одолевает дрожь настолько сильная, что принимаются стучать зубы. Однако когда крышка гроба, наконец, поднимается, удается обуздать ее. В глаза бьет свет, и Нил зажмуривается. Невидимый человек что-то произносит по-немецки, а затем его сменяет английский с ярко выраженным акцентом.

– Как вы себя чувствуете, герр Кинкейд? – Звучит это преувеличенно-заботливо.

Нил приоткрывает глаза, несколько раз моргает, разглядывая ночное небо, полузанавешенное густыми кронами и силуэтами трех склонившихся мужчин. Один стоит в раскопанной могиле, удерживая в руках крышку гроба, двое у ее края. Фонарь, предусмотрительно отведенный в сторону, в руках у правого верхнего незнакомца.

– Отлично, – хрипло выдавливает Нил, невольно облизывая пересохшие губы. Ощущение, что ни в коем случае нельзя показывать этим типам слабость, вспыхивает на уровне инстинкта. – Чашечки кофе не найдется?

– Конечно, герр Кинкейд.

Стоящий в могиле мужчина перерезает веревку на ногах Нила, затем протягивает ему руку и рывком ставит на ноги. Голова мгновенно принимается кружиться, а в горле комом встает тошнота.

– Просим. – Типы на краю ямы чуть ли не синхронно наклоняются, и Нил видит два одинаковых лица: голубые глаза чуть навыкате, крупные носы, аккуратные песочные усы. Единственное отличие – на правом подбородке есть небольшой шрам.

– Благодарю. – Нила хватают прямо за отчаянно болящие запястья и вытаскивают из могилы. Третий спаситель опускает крышку гроба на место, отбрасывает лопату к темнеющим неподалеку кустам и ловко выбирается сам.

– Приведи здесь все в порядок, Клаус, – распоряжается тот близнец, что со шрамом, отдавая подчиненному фонарик. – Прошу вас, герр Кинкейд, следуйте за нами. Тут недалеко.

Ночной воздух бодрит, наполняет легкие до отказа, но Нил никак не может надышаться. Какое же это невероятное счастье – ощущать кислород всей грудью! Чувствовать ветерок на лице, траву под ногами. Даже боль в измученном теле становится доказательством того, что он жив и на свободе. Хотя… свобода пока весьма относительна. Спасители минуют несколько могильных камней, затем выбираются на тропинку, вьющуюся между надгробий, наконец, ее сменяет ровная асфальтовая дорога, по обе стороны которой горят фонари. Кем бы ни были эти типы, они не спешат, идут уверенно, словно имеют право здесь находиться. Оба в одинаковых черных костюмах, черных же блестящих ботинках и галстуках, воротнички и манжеты рубашек светятся белизной. Признаться, они похожи на похоронных агентов. Нил старается подражать своим спасителям, следует за ними таким же прогулочным шагом, тем более, ноги постепенно расходятся.

– Жаль, что сейчас ночь, – заговаривает один из близнецов. – Не оценишь по достоинству всю красоту Берлин-Фридрихсфельде.

Это название кладбища, предполагает Нил.

– В том направлении, – близнец указывает направо, – похоронена сама Роза Люксембург. Вы, герр Кинкейд, ведь знаете, кто она такая?

– Революционерка, – покорно вспоминает Нил.

– Не просто революционерка, – внушительно роняет его собеседник. – Теоретик марксизма, блестящий публицист. И еврейка.

– Последнее так важно?

– Разумеется, герр Кинкейд. – Близнец даже притормаживает и бросает на Нила предупреждающий взгляд. – А неподалеку могила Карла Либкнехта. Он были соратниками, и их расстреляли в один день. Довольно романтично, не находите?

Нил не уверен, как реагировать на это заявление, но его собеседник, похоже, не ждет ответа, продолжая сыпать именами коммунистов, революционеров, шпионов и прочих примечательных личностей, чьи места последнего успокоения скрыты сейчас покровом темноты.

– Вы лишились возможности почивать среди столь неординарных людей, – замечает второй близнец чуть ли не осуждающе.

– Это, конечно, печально, но я переживу.

– Переживете, хм… Каламбур, да? – Первый из близнецов разражается могильным смехом, и Нилу становится не по себе. – Прошу вас.

Они сворачивают с дорожки на широкую аллею, упирающуюся в небольшое одноэтажное строение. Один из близнецов отпирает замок, первым входит внутрь и зажигает свет. Похоже, это какая-то контора: Нила заводят в небольшое помещение вроде кабинета, однако кроме неизбежных полок, заваленных папками, широкого стола и стульев, в одном из углов стоит небольшой кожаный диванчик.

– Присаживайтесь, герр Кинкейд, – указывает на него близнец со шрамом. – Ваши раны нужно обработать. А Дитрих пока сварит кофе.

Близнец без шрама, обретший, наконец, имя, исчезает в смежном помещении, а его брат принимается рыться на полках. Нил же пока жадно оглядывается. На стенах хватает фотографий, и часть из них кажется довольно древней. Люди в старинных одеждах, катафалки, как роскошные, так и не очень, и гробы, множество гробов. Самая крупная фотография – благообразный бородатый мужчина в щеголевато сдвинутом чуть набок цилиндре. В чертах его лица имеется нечто общее с близнецами. «Герман Майер» читает Нил витиеватую рукописную подпись.

– Наш прапрадед, – поясняет вернувшийся к гостю шрамированный близнец. – Основал семейный бизнес еще в девятнадцатом веке. Тогда контора называлась «Майер и сыновья». Одно время мы с Дитрихом, так как не обзавелись пока наследниками, хотели переименоваться в «Братья Майер», но решили, что это будет слишком хлопотно. К тому же это, как теперь говорят, брэнд.

Нил понимающе кивает, а близнец Майер устраивается возле него на стуле и пристраивает на подлокотник дивана аптечку. То Нилу кажется, что он вполне совладал с собой, то его, как волной, омывает очередным приступом дрожи, и приходится снова и снова его давить. Самое страшное позади, уговаривает он себя, сосредоточься, надо выяснить, кто эти типы и что им нужно.

Ободранные чуть ли не до мяса запястья нещадно щиплет, пока близнец со шрамом обрабатывает их и накладывает повязки. Однако надо признать, что действует он спокойно и уверено, видимо имеет медицинскую подготовку. Нил не дергается и не шипит, только плотно сжимает зубы.

– Видите ли, герр Кинкейд, – невозмутимо продолжает хозяин, – мы с братом должны перед вами извиниться.

Нил прикусывает язык, не бросает «Не за что», а ждет продолжения.

– Мы не слишком-то вам поверили.

– Однако плату взяли. – Нил приподнимает бровь.

– Это сложная ситуация.

Близнец Майер заканчивает перевязку как раз к возвращению Дитриха. Тот опускает на низкий столик поднос с кофейником, сахарницей и тремя крохотными чашечками.

– Прошу вас, – он протягивает одну из них гостю.

Кофе горяч и горек, но сейчас именно такой и нужен. Зато сами братья кладут себе по ложке сахара. Получается, Нил уже пил с ними кофе.

– Так вот, сложная ситуация, – продолжает близнец со шрамом, позволяя себе короткий вздох. – В Берлине мы монополисты в своем бизнесе, – и речь явно идет отнюдь не о стандартных ритуальных услугах. – Всем это известно, все, скажу без ложной скромности, нас уважают, и тут выясняется, что кто-то посмел проворачивать дела за нашими спинами.

– Возмутительно, – совершенно искренне отзывается Нил. В голове постепенно проясняется, по крайней мере, на некоторое время. Эти ребята чистильщики, осознает он, избавляются от тел, а может, и не только от трупов. А то, что они гробовщики, – идеальное прикрытие.

– Рад, что вы разделяете наше негодование, – вступает Дитрих.

– Вы, полагаю, наблюдали за теми, кто меня закапывал, – замечает Нил.

Близнецы синхронно переглядываются и кивают.

– Трое мужчин, – размыкает губы шрамированный Майер, – арабы. Только они достаточно глупы и самонадеянны, чтобы решиться на такое. Мы с ними разберемся, разумеется. Но мы понимаем, что они лишь исполнители.

Нил деланно-безмятежно допивает кофе и отставляет чашку. Дико хочется курить.

– Будь вместо них мы, не допустили бы такой оплошности, – гордо добавляет Дитрих.

Желание закурить многократно усиливается, но Нил не просит сигареты, хотя ему наверняка ее дадут. Просто тогда он не сможет сдержаться, и эти типы заметят, что у него мелко трясутся руки. Это не мое дело, шепчет себе Нил, чем бы ни занимались ублюдки. Сейчас именно они спасли тебя, думай только об этом!

– Те, кто заказал вас, герр Кинкейд, уверены, что вы мертвы. – Шрамированный Майер посылает ему пристальный взгляд. – Все, как вы хотели.

Нил заставляет себя откинуться на спинку диванчика и забросить ногу на ногу. Он снова ждет.

– Нам очень хотелось бы узнать, кто же этот заказчик, – весомо произносит Дитрих.

– Арабы выведут вас на него.

Близнецы чуть морщатся. Кажется, Нил понемногу привыкает к их синхронной мимике.

– Вы могли бы упростить этот процесс, – вкрадчиво предлагает Майер со шрамом.

Монополисты. Надо полагать, то, что кто-то решил избавиться от мешающего человека их способом, оскорбило близнецов до глубины души. И еще, размышляет Нил, дело в репутации – контору Майеров поимели, причем в месте, которое те считают своими угодьями. Господи, какая же дура эта Изабелла! Хотя только благодаря ее глупости Нил жив: не попал к Ларину и выбрался из ловушки. Он посылает близнецам ответный изучающий взгляд. Без сомнения, оба злы достаточно, чтобы избавиться от сеньориты и ее слуг и уж не тем ли способом, что та устроила Нилу? На миг к нему возвращается пережитое: темнота, спертый воздух, паника… Нет, такое и врагу не пожелаешь! Однако как эти типы воспримут прямой отказ? А никак – вряд ли близнецы из тех, кто понимает слово «нет».

– Репутация – самое важное, что у нас есть, – негромко заговаривает Нил.

Братья Майер довольно улыбаются.

– Несомненно, герр Кинкейд. – Дитрих слегка подается вперед. – Репутация должна быть восстановлена.

– Дело в том, господа, что игра еще не закончена. – Нил делает суровое лицо. – Особа, о которой идет речь, полагает себя выше здешних законов, потому что у нее есть достаточно серьезные покровители.

Братья быстро переглядываются, и Нил весомо произносит:

– Илья Петрович Ларин.

На одинаковых физиономиях проступает одинаковая же досада.

– Прошу прощения, герр Кинкейд, – говорит Майер со шрамом, и братья переходят на немецкий. Нил старательно вслушивается и среди мешанины тяжеловесных незнакомых слов наконец-то улавливает имя второго близнеца – Оскар.

– Ларин – это серьезная фамилия, – возвращается к английскому Дитрих.

– Тем не менее, здесь, в Берлине, она надоела многим.

На лицах близнецов полнейшее согласие.

– Цель моего босса, – продолжает Нил, – именно Ларин. Только поэтому, господа, я прошу вас ненадолго повременить с восстановлением справедливости.

Братья Майер переглядываются с некоторым сомнением.

– Понимаю, репутационные риски, – сокрушенно вздыхает Нил и продолжает уже ровно: – Однако я надеюсь, что могу рассчитывать на ваше дальнейшее сотрудничество. За соответствующее вознаграждение, конечно.

Близнецы, похоже, заинтересованы, однако желание немедленно покарать Изабеллу и присных тоже велико.

– Та перестрелка в Панкове, – замечает Нил, – не лезет ни в какие ворота, вы согласны?

– Да, – вынужденно соглашается Оскар. – Русские настоящие варвары.

– Они претендуют на влияние, чужие территории и сферы деятельности. – Теперь очередь Нила подаваться вперед. – Нам нужен Ларин, вам – спокойствие.

Некоторое время близнецы молчат, лишь переглядываясь, затем Оскар изрекает:

– Ваше предложение весьма любопытно, герр Кинкейд. Однако, не сочтите нас невежливыми, вы лишь посланник, если угодно, посредник.

– Разумеется, господа. – Нил снова откидывается на диванчике. – Я организую вам встречу с моим боссом после… нет, уже завтра. Выбор территории оставляю за вами. Вы знаете, как связаться со мной, я – как связаться с вами.

– Опять-таки, не сочтите это грубостью, герр Кинкейд… – слегка тянет Дитрих.

– Ни в коем разе, – кивает Нил. – Репутация – самое важное.

Братцы Майер из той же породы, что и Крампе: им можно доверять, до определенного предела, разумеется, и они сами тоже готовы доверять – до еще более конкретного предела.

– В таком случае, полагаю, мы достигли соглашения. – Нил поднимается с дивана. – Сменная одежда? – Он наверняка договорился об этом с близнецами.

– Конечно, герр Кинкейд. Можете переодеться в соседней комнате. Там есть душ.

– Благодарю.

Оскар и Дитрих торжественно жмут руку Нилу, скрепляя договоренность. Но нет, выдыхать еще рано. Сначала нужно выбраться с кладбища.

* * *

Местным душем Нил пренебрегает – настолько ему хочется удрать подальше от близнецов-гробовщиков. В карманах костюма обнаруживаются деньги и, что гораздо важнее, смартфон и пистолет. Однако сначала Нил покидает территорию кладбища и заказывает себе такси. Небо на востоке уже вовсю розовеет, и кажется невероятным, что он умудрился пережить эту ночь. Лишь когда машина отъезжает от ограды, Нил набирает номер Джона.

– Надо встретиться.

– Буду через пару часов.

По голосу Джона черта с два разберешь, встревожен он, зол или счастлив, либо это Нил настолько устал. Эффект от кофе давно растаял, надо бы влить в себя новую порцию, но вместо него Нил покупает себе пачку сигарет и бутылку бренди.

Очутившись под защитой стен гостиничного номера, он сбрасывает костюм и залезает в душ. Ноги мерзко трясутся, и Нил в изнеможении приваливается спиной к стене. События уже вчерашнего дня проносятся перед глазами, как на спятившей карусели. Кража, Изабелла, гроб, братья Майер… Это невыносимо. Толком не вытеревшись, Нил вываливается из душа, натягивает джинсы и наливает себе бренди. Делает большой глоток и тут же закуривает.

Он расклеивается, расползается, уже не в состоянии держать в себе пережитое. Сдавшись, громко всхлипывает и со злостью плескает в бокал еще бренди, но вскоре сдается и следующий раз отпивает из горла. Стерва умудрилась напугать его чуть ли не до икоты, и Нил тонет в ярости и растерянности. Он не в состоянии понять, поэтому просто принимает как факт: некоторые люди такие. И поэтому надо выпить еще. Вторая сигарета, затем третья… Джон сказал, что будет через два часа. Ждать – невыносимо, и Нил мечется по номеру, как зверь в клетке. Он боится присесть, тем более прилечь. Если он вырубится, его будет ждать удушливая тесная чернота. Дрожь возвращается, но хотя бы теперь ее можно не скрывать. Впервые с тех пор, как Нил связался с «Доводом», его разрывает желание удрать к чертовой матери и спрятаться.

– Я хочу домой, – шепчет он. Только где этот дом? В Лондоне? В Кембридже? Черт, он запутался… Куда угодно, только не снова в могилу.

В коридоре раздаются шаги, дверная ручка скрипит, поворачиваясь, и Нил в отчаянии вскидывает пистолет. Створка распахивается, являя Джона. Тот смотрит на Нила, оружие в его руке и не двигается.

– Входи. – Нил опускает ствол, откладывает его на стол рядом с бутылкой и, отвернувшись, с силой проводит рукой по лицу. – Ты нашел Бингвена?

– Что случилось с тобой? – Дверь с легким стуком закрывается, щелкает замок. – Я тебя полночи ищу.

– Фигня. – Нил вытряхивает из пачки очередную сигарету и закуривает, затем, собравшись с духом, оборачивается. – Всего лишь снова облажался.

На лице Джона проступает беспокойство.

– Хотя в качестве компенсации нашел нам парочку стремных союзников. – Нил заставляет себя ухмыльнуться. – Но надо еще будет поразмышлять, как их использовать.

– Нил…

– Знаешь, Берлин – совершенно безумный город, хотя, казалось бы, немцы воплощенное благоразумие. – Выражение на лице Джона чуть ли не пугает, и Нил пожимает плечами: – Стоило мне тут очутиться, и началось… меня грабят, в меня стреляют, потом чуть ли не насилуют, снова грабят… Смешно же!

– Ты все это выпил? – Джон подходит к столу и косится на бутылку.

– Что?.. О, я в полном порядке, только сигарету докурю. – Однако чертовы руки в тысячный раз принимаются трястись. – О чем я?.. Союзники. Я их нанял… в смысле, еще только найму… Дьявол… Все-таки нанял, но уже после инверсии. В общем, ты понял. Отлично все запланировал, так что они меня вытащили, и не о чем переживать. Ну, кроме того, что я упустил и поддельное колье, и инвертированный ствол. Прости.

Воздух заканчивается, и Нил вынужденно замолкает.

– Присядь-ка, – требует Джон.

– Вот еще! Я насиделся, а заодно и належался. – Нил тушит окурок в пепельнице, обжигая себе пальцы.

– Что у тебя с запястьями? – Джон хватает его за правую руку.

– Говорю же, все хорошо. Мне их подлечили. Будешь смеяться, но на кладбище.

Однако Джон упорно отказывается хоть чуточку улыбнуться.

– Сосредоточься, – отрывисто приказывает он. – Что с тобой стряслось?

И Джон точно не отцепится, пока не выяснит. Нил высвобождает руку и опять отпивает из бутылки. Сначала Джон слушает спокойно, но постепенно на его лице проступает выражение, которое Нилу прежде видеть не доводилось, – чистейшая ярость.

– Эта мразь…

– Все в порядке, – наверное, уже сотый раз отзывается Нил. – Инверсия все-таки чудесная штука.

– Тварь…

– Мы до сих пор представления не имеем, где Изабелла прячет чертов пистолет. Но если она собирается продать его Ларину…

Нил вдруг осознает, что Джон не слушает, только сжимает и разжимает кулаки.

– Тебе тоже надо выпить, – объявляет он громко.

– Я придушу ее собственными руками!

– Как-нибудь потом, ладно? – Нил плескает бренди в бокал и сует его Джону. – Не заводись так. Я же не первый твой подчиненный, угодивший в переплет.

Джон явно собирается выпалить еще что-то, но резко встряхивает головой и забирает бокал.

– Да, не первый. – Ярость отступает, точнее, Джон запихивает ее поглубже. – Тебе нужно отдохнуть.

– Ты издеваешься? – Нил смеется. – Я до конца жизни глаз не сомкну!

– И все-таки. – По-прежнему полный бокал возвращается на стол, а Джон мягко прикасается к голому плечу Нила. – У тебя такой вид, словно ты вот-вот упадешь.

Его и правда пошатывает, но Нил уверен, что еще немного выдержит, если только… если… В голову приходит отличная мысль.

– Хочешь мне помочь? – шепчет он.

– Конечно.

Нил обхватывает Джона за шею и притягивает к себе. Тот от неожиданности отшатывается, потом пытается вырваться, и вместе они пятятся через всю комнату, пока Джон не впечатывается спиной в стену. Нил помнит, что тот ниже ростом, но сейчас заново осознает этот факт, чуть ли не с удивлением смотря на Джона сверху вниз.

– Это плохая идея.

– Это замечательная идея. – Нил целует Джона. Тот невнятно протестует прямо в губы, но его руки – какое противоречие! – мгновенно крепко обнимают Нила, и это восхитительно настолько, что опять возвращается дрожь, но на этот раз правильная, от возбуждения. Они то упоенно целуются, то ненадолго отстраняются друг от друга, чтобы ухватить хоть немного воздуха. Правая рука Джона скользит по боку, изучая давно подживший ожог, левая гладит сзади шею, зарывается в волосы на затылке и слегка оттягивает, и Нил откидывает голову, подставляя горло под жадные поцелуи.

– Я знаю, ты меня хочешь, – завороженно шепчет он.

– Нил, не стоит… – продолжает упорствовать Джон, впрочем, не останавливаясь, а голос совсем хриплый.

– О, заткнись. – Нил проталкивает колено между его ног и пахом чувствует окрепший член. Конечно, хочет!

Их грудные клетки прижаты так плотно, что Нил ощущает чужое сердцебиение как свое. Он дергает туда-сюда галстук, ослабляя его, и, наконец, зарывается лицом в изгиб шеи, а руки Джона лихорадочно шарят по его спине, опускаются к бедрам, потом крепко сжимают ягодицы. Нил зажмуривается и негромко стонет, трется о Джона всем телом, одновременно пытаясь вытащить рубашку из-под ремня. На этом парне слишком много одежды…

– Ты не в себе…

– Заткнись! – уже почти рычит Нил. О, нет, он очень даже в себе!

Нил наконец-то запускает руки под рубашку и ощупывает чужие грудь и живот. Под ладонями крепкие мускулы – только позавидовать – и гладкая кожа. Нил вслепую нашаривает сосок и зажимает между указательным и средним пальцем, и Джон издает глубокий, какой-то животный и отчаянный стон, отдающийся в паху. Нил победно улыбается.

– Сейчас, – жарко шепчет он в чужое ухо, затем проводит по нему кончиком языка, с восторгом впитывая трепет. – Сейчас.

Нил сползает на колени и прижимается лицом к ширинке брюк.

– А ты большой парень.

Джон отвечает полусдавленным стоном-всхлипом. Нил, прикрыв глаза, трется щекой о стоящий член, чувствуя жар даже через ткань брюк, невольно сглатывает. Снова трется, но уже губами. Хочется, как же хочется… Он хватается за пряжку ремня и тянет. Пальцы Джона опять вплетаются в волосы, отводят прочь, и к Нилу склоняется лицо – безумное и совершенно отчаянное, расширившиеся радужки кажутся двумя черными дырами посреди белков.

– Не здесь, – отрывисто выдыхает Джон.

Предлагает перебраться в спальню? Хорошо, Нил согласен на что угодно.

Джон рывком поднимает его на ноги, и они вваливаются в смежную комнату. Наконец-то удается сорвать пиджак с чужих плеч. Джон, позабыв о своих «не стоит» и «не в себе», отвечает на поцелуи, а его руки ни на миг не исчезают с кожи Нила: то едва ощутимо скользят, но сжимают так сильно, что, наверное, потом появятся синяки. Плевать, Нилу нравится. Край постели врезается под колени, и Нил падает, охает и смеется одновременно, Джон наваливается сверху и вдруг тоже смеется.

– Давай же! – требует Нил, распластавшись под ним.

Ладони Джона ложатся на шею – похоже, ему нравится ласкать именно ее. Да, так отлично, и Нил в очередной раз прикрывает глаза, подставляясь. И тут пальцы с силой сжимаются под челюстями. Он успевает лишь сдавленно охнуть, и чернота выплескивается из глаз Джона и заливает весь мир. Черт…

* * *

Нил открывает глаза. Он лежит, вытянувшись на животе, на кровати, заботливо прикрытый одеялом, а под щекой подушка. Голова кажется невероятно тяжелой и противно ноет, и шевелиться нет ни малейшего желания. Ухо улавливает негромкий голос, похоже, в соседней комнате Джон беседует с кем-то по телефону. Наконец, разговор заканчивается, приближаются шаги, а затем что-то слегка скрипит. Нил медленно перекатывается на спину и встречается взглядом с Джоном, успевшим устроиться на стуле в изножье постели. Тот опять в пиджаке, из кармана которого выглядывает смартфон, а на лице одна только забота.

– Ты меня вырубил. – Нил поднимает руку и прячет лицо в изгибе локтя.

– Я подумал, если мы продолжим, потом ты будешь об этом жалеть. Мы оба будем.

Нил вспоминает подробности того, что вытворял, и становится здорово не по себе. Черт, Джон прав.

– Спасибо. Обычно я не набрасываюсь на людей.

– Знаю.

Нил неопределенно хмыкает.

– А ты настоящий рыцарь.

– Совсем нет. – Голос Джона звучит чуть ли не горько, и Нил отводит руку от лица, пристально смотрит. Тот мгновенно отводит взгляд и добавляет совершенно другим тоном: – Кофе?

– Целую бадью, не меньше. Сколько я провалялся?

– Четыре часа. – Джон поднимается. – Маловато, но ничего, мы отправляемся в инверсию, так что выспишься там.

– А Бингвен? – Это уже доносится в спину – Джон выходит из спальни.

Ладно. Нил доползает до душа и врубает холодную воду, стоит под ней, пока голова хоть немного не проясняется, а затем выбирается к Джону. Тот сидит за столом, на котором исходят паром две чашки кофе, поменьше и большая.

– Бадьи не нашлось, но я старался.

Нил опускается на свободный стул:

– Бинг…

Джон качает головой и сдается:

– Понятия не имею. Я поднял на уши всех, кого мог, но без малейшего результата. И это еще одна причина для инверсии.

Он ненавидит такое, осознает Нил: терять контроль над ситуацией, чего-то не знать. И вымотан почти так же сильно, как и сам Нил.

– Здесь и сейчас мы исчерпали наши возможности, – признается Джон. – Нам нужен новый план.

– Нам нужен мой таинственный босс. – Нил делает большой глоток, и кофе горячей волной прокатывается по горлу и пищеводу.

– И кто же он? – Джон все-таки улыбается, пусть и едва-едва.

– Это еще только предстоит придумать.

Но сначала придется-таки выспаться по-человечески и привести в порядок мысли. Таинственные наблюдатели, не менее таинственные китайцы, поддельный бриллиант, братья Майер, исчезновение Бингвена – все это детали огромного пазла, которые предстоит расставить по своим местам, и только тогда картина, наконец, сложится. И тогда «Довод» победит, Нил очень на это надеется.