Глава 11. Коты и лисы (2/2)

Пока он переговаривается с кем-то, Нил опускается на корточки перед собачкой, аж прижавшей уши от возмущения.

– Хей, ты молодец, что защищаешь хозяйку, – сообщает он, – но мы ей поможем.

Собачка воинственно скалит зубы, но Нил замерев ждет. Она еще пару раз гавкает, затем задирает мордочку и смотрит на хозяйку, с которой снова разговаривает Саша, наконец, позволяет себе неуверенно вильнуть пушистым хвостом.

– Именно, – серьезно кивает Нил. – Все будет хорошо.

Спустя десять минут подкатывает машина, из нее вылетает мужчина лет сорока и бежит к Саше, Нилу и женщине.

– Mamma! Grazie a dio!

Взгляд женщины наконец-то проясняется:

– Теодоро!

Мужчина что-то быстро говорит, размахивая руками, затем крепко обнимает мать. Собачка снова лает, на этот раз радостно, и подпрыгивает. Наконец, мужчина немного успокаивается и благодарно смотрит на Сашу:

– Grazie mille, signore.

Тот отвечает, и мужчина разворачивается к Нилу и вдруг кланяется.

Когда он уезжает, усадив мать и собачку в машину, Саша засовывает руки в карманы брюк и посылает Нилу долгий взгляд.

– У этой женщины Альцгеймер, – поясняет он. – Еще не слишком далеко зашедший, но прогрессирует. Она уже пару раз терялась подобным образом, однако недалеко от дома, и ее быстро находили. А сегодня исчезла больше, чем на четыре часа. Вся семья с ног сбилась.

– Удачно мы прогулялись, – замечает Нил.

– Нет, это ты удачно прогулялся. – Саша вдруг смурнеет. – Я сказал ее сыну, что это исключительно твоя заслуга.

– Только я совершенно не знаю итальянский, так что без тебя ничего не смог бы.

Саша достает пачку, достает две сигареты и протягивает одну Нилу.

– Тем не менее, спасибо тебе.

– Второй раз за вечер? За что?

– Так, ты напомнил мне кое о чем важном, от чего я уже и отвык.

Курят они в полнейшем молчании, а Саша все еще хмурится, чуть ли не болезненно, словно Нил и правда разбередил какую-то старую рану. Затем приходит пора возвращаться в Римини, а драгоценное время продолжает утекать между пальцев.

* * *

Следующий день Нил встречает в библиотеке особняка с вчерашним номером «La Repubblica» в руках. Прочесть газету он, разумеется, не в состоянии, но не без интереса рассматривает фотографии. Любопытно, что Саша предпочитает печатные издания, хотя у газеты наверняка есть сайт, на котором новости появляются гораздо оперативнее. Впрочем, в этом что-то есть: сидеть за завтраком или, как сейчас Нил, в библиотеке и неторопливо шуршать страницами. Эдакое роскошное статусное ретроградство, пока всякий сброд пялится в смартфоны.

Пользуясь тем, что сегодня для разнообразия никто в затылок не дышит, Нил уже успел немного поизучать здешнюю сигнализацию. Впечатляюще, признает он, а еще наверняка есть и резервная система, параноик-Шарет обязан ее предусмотреть. Особняк охраняют не менее десятка человек, не считая слуг, и это тоже более чем серьезное препятствие, отлично компенсирующее простоту, с которой можно вскарабкаться на здешние стены. Вернувшись из Милана прилично за полночь, Нил не лег спать, а вместо этого до рассвета наблюдал, с какой частотой тут патрулируют парк. Теперь его спасает только отличный итальянский кофе, принесенный уже знакомым слугой, которого, как выяснил Нил, зовут Доменико.

Нил допивает чашку и раздумывает, не послать ли за еще одной, когда улавливает за дверями библиотеки непривычное оживление. Он откладывает газету и выглядывает в коридор. Мимо проносится один из слуг-итальянцев, а следом парочка мрачных людей Шарета. Сам Шура выбегает из кабинета Саши с какой-то бумажкой в руках и, потеснив Нила в дверях, проходит в библиотеку и быстро озирается.

– Что-то случилось? – спрашивает гость.

Шура смотрит на лежащую на столике возле кресла газету, раскрывает ее и засовывает таинственный листок между страниц, затем сует газету Нилу в руки.

– Садись и читай.

– Но…

– Просто читай, – таким тоном приказывает Шарет, что Нил покорно опускается в кресло и утыкается в строчки.

Разумеется, стоит Шуре покинуть библиотеку, Нил бросается к окнам: на асфальтовой площадке возле особняка припаркованы четыре внушительных темных машины, возле которых дежурят несколько мордоворотов. А судя по шуму, все сильнее доносящемуся из коридора, остальные прибывшие резвятся в особняке. Но это не полиция. Тогда кто? Нил возвращается в кресло, раскрывает газету в том месте, где Шура засунул листок, и смотрит на мешанину линий, изображающую какой-то чертеж. А потом обомлевает, потому что это чертеж турникета – не слишком точный, явно откуда-то скопированный на скорую руку карандашом. Дьявол!

Дверь с грохотом распахивается, и Нил едва успевает перевернуть страницу, спрятав чертеж. Внутрь входят два мордоворота, а следом за ним Доменико, возмущенно стенающий на итальянском. Оба типа темноволосые, один с окладистой бородой, другой чисто выбритый, и они чем-то напоминают тех ублюдков, которые избивали Нила и Лесли в Кембридже. Чеченцы? Получается, в особняк Ткаченко ворвался Борз. Но они же вместе ведут дела… Значит, дело в том самом чертеже, что сейчас спрятан между страницами газеты. Черт!

Один из мордоворотов идет к полкам и принимается их обшаривать, другой помогает ему, время от времени поглядывая на Нила. Тот смотрит на устраиваемый ими разгром в полнейшем потрясении, наконец переводит взгляд на перепуганного слугу.

– Что здесь происходит?

– О, не обращайте внимания, синьор Кросби,– лепечет тот. – Все в порядке.

– Но…

Бледный как бумага Доменико трясет головой.

– В порядке, – выдавливает он. – Эти синьоры знакомые синьора Аллесандро.

– И все-таки… – Нил начинает вставать, и один из мордоворотов мигом оказывается рядом и толкает в плечо так, что тот плюхается обратно в кресло.

– Сидеть, – приказывает он.

Нил, вцепившись в газету трясущимися руками, делает вид, что читает. Доменико, замерший возле, все еще стенает, но уже тише, а ублюдки продолжают обыскивать библиотеку.

Идея Шуры не лишена остроумия, раздумывает Нил, но в ней слишком много недостатков. Как ни иронично, сейчас он с Шаретом на одной стороне – ни в коем случае нельзя, чтобы этот недочертеж турникета угодил в руки Борзу. Что же предпринять? Пока Нил незаметно вытаскивает бумагу из газеты, мнет и запихивает под манжету пиджака, затем косится на Доменико, отмечая, что тот слегка растрепан, а короткая ливрея криво застегнута явно впопыхах. После обыска? То, что надо. Дело лишь за тем, чтобы оказаться рядом со слугой, но пока на Нила слишком пристально пялятся.

Несчастная дверь библиотеки снова распахивается с таким грохотом, что Нил и Доменико синхронно вздрагивают. На этот раз внутрь входит целая процессия: впереди широкоплечий полный мужчина за пятьдесят с короткой стрижкой и воистину роскошной черной бородой. Борз самолично – на его фотографии Нил успел полюбоваться. На большинстве снимков его круглая физиономия лениво-добродушная, как у любящего дядюшки, портят впечатление только глаза, похожие две крохотные черные пули, глядящие из глазниц, как из дула пистолета. За Борзом следуют внешне совершенно безмятежный Саша и пытающийся держать непроницаемое лицо Шура. Впрочем, Нила он уже не обманет – от Шарета пышет ненавистью. Троица переговаривается по-русски, причем тон у Ткаченко устало-смиренный, с выверенными нотками раздражения.

– Саша! – с отчаянием восклицает Нил и опять вскакивает, по-прежнему сжимая газету в руках. – Хоть ты объясни, что происходит?

– О, не волнуйся, Дикки, небольшое недоразумение. – Ткаченко умудряется одновременно послать гостю успокаивающий взгляд и с осуждением покоситься на Борза. Тот и бровью не ведет, лишь обращается к своим людям, на этот раз точно не по-русски. Оба мгновенно вытягиваются, и один что-то пролаивает в ответ.

Саша лишь выразительно закатывает глаза и выдает Борзу целую тираду. Чеченец только хмыкает, затем указывает на Нила и что-то приказывает своему человеку. Ублюдок подходит и тащит проклятую газету из рук. Сейчас! Нил оторопело сопротивляется, и его отпихивают, не сказать, чтобы сильно, но достаточно, чтобы придурок Дикки, не рассчитав, покачнулся и полетел на пол, по пути задев стоящего рядом Доменико. Увы, за него ухватиться так и не удается, и Нил падает, охая, хотя ковер вполне смягчил удар. На слугу он не смотрит, молясь, чтобы у того хватило ума не слишком пристально пялиться в ответ. Делай вид, что ничего особенного не произошло!

– Да что вы себе позволяете?! – голос Нила влетает. – Я буду жаловаться с британское консульство! Я…

Краем глаза он отмечает, что Саша и Шура держатся явно из последних сил. Но из газеты ничего не выпадает, и ублюдок посылает пристальный взгляд своему хозяину. Борз вдруг горестно охает и склоняется к Нилу, протягивая ему руку.

– О, прошу прощения, – голос у чеченца буквально медовый, и Нил мгновенно затыкается, хлопая глазами. – Как можно? Как только можно?!

Борз с неожиданной силой тянет Нила за руку и поднимает на ноги. Затем преувеличенно бережно принимается хлопать по костюму, будто отряхивая пыль, а на самом деле ладони ловко проходятся по бокам, карманам и запястьям, и Нил чуть ли не икает и отшатывается.

– Вы ведь не ушиблись? – Борз изображает саму любезность.

– Я британский подданный… – блеет Нил.

– Конечно-конечно, мой друг Александр упоминал про вас. – Борз улыбается, а Нил представляет метровые клыки, торчащие из-под благодушной маски. Прежде, признается он себе, ему не приходилось встречать настолько страшного типа. От того, что тот сейчас любезничает, Нилу едва ли не жутко, а Дикки и вовсе должен быть охвачен почти животным ужасом. – Мистер Ричард Кросби, да?

– Да, именно он, – цедит Нил, пытаясь нацепить на физиономию столько высокомерия, сколько возможно. – Ваши люди…

– Ох… – Борз сокрушенно качает головой, затем разворачивается к своему подчиненному и влепляет ему затрещину. Нил потрясенно восклицает, а Борз рявкает: – Извинись немедленно!

Ублюдок склоняет голову и что-то бормочет, и Борз с елейной улыбкой снова смотрит на Нила.

– Мой подчиненный приносит глубочайшие извинения, мистер Кросби. Надеюсь, вы удовлетворены?

Нил шарит взглядом по физиономии Борза, затем его подчиненного – ни следа раскаяния, наконец, растеряно смотрит на Сашу, и тот легко кивает.

– Я… эээ… – Улыбка Борза становится совсем акульей, и Нил судорожно сглатывает: – Кконечно… вполне удовлетворен.

– О, от всего сердца благодарю вас, мистер Кросби. – Борз ласково берет его под локоть и интимно понижает голос: – Ведь никаких претензий? Не хотелось бы, чтобы слухи об этом досадном глупом происшествий где-то всплыли.

Нил сначала мотает головой, затем, словно спохватившись, принимается кивать не хуже китайского болванчика.

– Никаких претензий.

– Вот и замечательно.

Когда Борз отворачивается и выпускает Нила из захвата, тот облегченно выдыхает. Чеченец командует своим подчиненным, те выходит из библиотеки, хозяин следует за ними, в дверях ненадолго останавливаясь возле Саши. Некоторое время он пялится на Ткаченко, но со своего места Нил видит только массивный затылок, лицо же Саши по-прежнему непроницаемо. Борз неспешно говорит что-то, и у Шуры сжимаются кулаки, однако он молчит, не раскрывает рта, даже когда Борз поворачивает голову к нему и продолжает монолог. Чеченец громко фыркает и идет прочь, жестом маня за собой Сашу, словно собаку, и тот покорно следует за ним.

В библиотеке остаются лишь Нил, Доменико, Шура и разгром. Все трое не шевелятся, словно по какой-то негласной договоренности, только вслушиваются в постепенно утихающий шум. Наконец, в особняке повисает тишина, а спустя еще пару минут возвращается Саша и обводит их совершенно истощенным и чуть ли не полубезумным взглядом.

– Они свалили! Жаль, не в преисподнюю.

Шарет смотрит на Нила:

– Где…

Тот кивает на слугу.

– Доменико? – выдыхает Саша, и тот все еще слегка трясущимися руками достает из кармана смятую бумагу и протягивает хозяину. Тот выхватывает ее, жадно смотрит и наконец-то дает волю чувствам – облегченно выдыхая, буквально падает в ближайшее кресло.

– Я принесу вам что… что-нибудь выпить, синьор… – бормочет Доменико.

– Водки! – рявкает Саша. – Всем нам.

Он добавляет что-то по-итальянски, и слуга на не слишком хорошо гнущихся ногах выбирается в коридор.

Саша бережно складывает чертеж турникета и убирает во внутренний карман пиджака, затем поднимается:

– Переберемся ко мне. Я приказал, чтобы здесь немедленно прибрались.

Похоже, вид разгромленной библиотеки причиняет ему боль.

Впрочем, беспорядок, пусть и не такой впечатляющий, царит и в его апартаментах. Нил, Саша и Шура усаживаются за небольшим круглым столиком, а вскоре появляется и Доменико с подносом и сгружает с него изящный графин, три рюмки, порезанный хлеб и маринованные огурцы в небольшой вазочке.

– Благодарю, – вздыхает Саша. – Сегодня можешь отдохнуть. И тебе тоже не мешает выпить, друг мой.

– О, синьор Аллесандро, – Доменико смущенно косится то на хозяина, то на Нила, – я не заслужил. Если бы не синьор Кросби…

Саша устало и неожиданно мягко улыбается:

– Конечно. Но и ты заслужил, не спорь.

Слуга кланяется и с явным облегчением удаляется.

– Разливай, – приказывает Саша Шуре. – Ну, мужики, за гребаную удачу!

Шарет налил водки до самых краев, так что пока они чокаются, некоторая часть проливается на столик и пол, но всем собравшимся глубоко плевать. Саша и Шура опрокидывают свои рюмки, Нил же отпивает аккуратно и давится жидким огнем и горечью.

– Черт! Неразбавленная!

– Разумеется, – фыркает Саша. – Только вы, иностранцы чертовы, так портите водку!

– Заешь быстрее, – Шура придвигает огурцы.

Нил бездумно берет один и откусывает, и из глаз мгновенно текут слезы. Во-первых, они не маринованные, а безумно соленые, во-вторых, в них какое-то дикое количество перца.

– Что, отличные огурчики? – Шарет вдруг хохочет, и Нил изумленно на него смотрит.

– Шура сам солил, – соизволит объяснить Саша, – семейный рецепт родом еще из Советского Союза. – Он с удовольствием хрустит еще одним огурцом, а Нил думает, что русские точно сумасшедшие, если в состоянии это есть. – В вашей треклятой развращенной Европе такого днем с огнем не отыщешь.

– Ими пытать можно, – замечает Нил, пытаясь заесть все это хлебом, слава богу, совершенно обычным.

И теперь уже смеются и Шура, и Саша. Впрочем, Ткаченко быстро серьезнеет.

– Давай без обиняков, Дикки. Ты всех нас спас.

– Что вообще за тип это был? У меня… – Нил выдыхает, пока Шура быстро разливает всем по второй порции. – У меня от него буквально поджилки затряслись.

– Один ублюдок, – быстро произносит Шарет. – Не бери в голову и забудь.

– А бумажка? Это ведь какой-то чертеж? Из-за чего такой шум?

– Так, одна разработка устройства для добычи полезных ископаемых. И Шура прав, – в зеленом глазе Саши предупреждение, – просто забудь.

Во второй раз Нил пьет точно так же, как русские: опрокидывает рюмку одним глотком, и это действительно легче.

– Как ты сумел? – дружелюбно интересуется Шарет, однако Нил готов к расспросам.

– Твоя идея была отличной, – делится он, вертя пустую рюмку в руках. – Но как только эти типы ввалились с библиотеку и устроили разгром, я понял, что и до газеты они доберутся. Равно как и то, что меня тоже обыщут. – Он вспоминает ладони Борза, ловко шарящие по телу, и даже не приходится имитировать дрожь. – Зато Доменико уже проверили, так что он был единственным шансом.

Во взгляде Шуры откровенное любопытство и неизбежная настороженность.

– Ты ловко все провернул прям под носом этих типов.

– Ну… – Нил откидывается на спинку кресла, опускает взгляд, потом передергивает плечами. – У меня есть небольшой опыт, – словно через силу признается он.

– В потрошении чужих карманов? – хмыкает Шарет.

– Скорее, в прятании того, о чем не нужно знать другим.

– Поясни, – требует Саша.

– Пару лет назад… – Нил буравит взглядом столешницу, – в общем, я влип. Отец тогда безумно разозлился.

– Влип?

Нил морщится и мученически вздыхает.

– Наркотики, – признается он.

Лицо Саши непроницаемо.

– Оно такое… Считаешь, что контролируешь ситуацию, а уже увяз по уши. Я все время клялся отцу, что на этот раз точно завязал, знал, что по его приказу слуги обшаривают мои комнаты, и единственное, в чем преуспел до поры до времени, так это в том, чтобы делать заначки так, чтобы их не отыскали.

– Однако?

– Чуть не отправился на тот свет. И отец не выдержал, запер меня в клинике на два месяца. – Нил выразительно вздрагивает. – Разумеется, всем родственникам и знакомым объявили, что я отправился в путешествие, а я… Два месяца ада.

– Надеюсь, с тех пор ты…

– Я совершенно чист. – Нил сглатывает и придвигает рюмку к графину, чтобы Шура налил еще водки.

– Что же, тогда ты молодец, – так серьезно говорит Саша, что Нил внимательно на него смотрит и не без удивления замечает в чужих глазах понимание. – Откровение за откровение, Дикки. Я знаю, насколько искусны и хитроумны могут быть наркоманы и насколько ужасно слезать с этой дряни, хотя в моем случае никакой клиники не было.

Нил может только изумленно выдохнуть. В досье Ткаченко и намека не было, что он когда-то в юности баловался наркотиками. Любопытно, связана ли та перемена, произошедшая в нем, именно с этим?

– Если кто-нибудь узнает… – Нил прикусывает нижнюю губу.

– Не беспокойся, ни я, ни Шура тебя не выдадим.

Напиваться ни в коем случае нельзя, но уже от двух крохотных рюмочек в голове шумит, а в теле приятная истома – до откровенного опьянения не так уж и далеко. Нил делает вид, что отвлекся от третьей порции, и задумчиво крошит кусок хлеба.

– Почему Италия? – рассеянно спрашивает он у Саши.

Тот склоняет голову набок:

– Потому что она прекрасна. Нас, русских, она всегда влекла. Впрочем, не только нас, вы, англичане, тоже устраивали этот свой Гран-тур. А если ты связан с искусством, то просто-таки обязан объехать Рим, Милан, Венецию, Флоренцию, Геную… – Он прочерчивает рукой в воздухе что-то вроде дуги. – Моя первая любовь.

– А как же родина?

Саша слегка морщится:

– С ней связано слишком много неприятного. А ты? Любишь Англию?

Нил задумывается, ловя себя на мысли, что прилично захмелел, но третью рюмку пить все же придется.

– Люблю. Все ворчат, что у нас отвратительный климат…

– Это ты не бывал в Санкт-Петербурге, – смеется Саша. – Говорят, северяне умеют различать множество оттенков снега, а мы, питерцы, умеем различать сотни оттенков дождей. Осенние дожди, летние дожди…

– Весенние, – подхватывает Нил, и Сашу откровенно передергивает.

– Весна. Ненавижу весну.

Странно, обычно люди терпеть не могут осень или зиму.

Шура посылает хозяину чуть ли не предупреждающий взгляд, и тот пьяно машет на него.

– К черту. Отчего мы говорим о каком-то дерьме? – Саша с откровенной ненавистью смотрит на статуэтки лис на каминной полке.

– Тогда давайте полюбуемся на закат, – предлагает Нил.

– Да ты романтик, Дикки.

Но они и правда выбираются из дома и гуляют по вечернему парку, а Нил изо всех сил пытается протрезветь. Откуда у Ткаченко чертеж турникета? Джон и Джереми полагают, что Потапов мог связаться с потомками. Может, и Борз тоже? Получается, Саша раздобыл эту копию у чеченца, а тот заподозрил что-то и явился с обыском? Но зачем Ткаченко устраивать такое, если они с Борзом якобы союзники? Или все сложнее, учитывая, с какой ненавистью Шура смотрел на чеченца? Предположим, этот союз вынужденный, но все равно – зачем он Саше? В чем причина, причем, похоже, очень серьезная?

Нил мысленно вздыхает. Проклятие, его задача лишь в том, чтобы получить зацепку, а она теперь есть, пресловутый чертеж, который придется у Саши украсть. Но знает ли Ткаченко, что это в действительности? Устройство для добычи полезных ископаемых… Может, Саша и представления не имеет о турникетах, но явно догадывается, что заполучил нечто необычное. Ни в коем случае нельзя, чтобы он докопался до правды. Однако если Саша ведет свою игру, то это можно как-то использовать. Скажем, столкнуть его с Борзом… Нил подавляет невольную дрожь и осознает, что ему совершенно не хочется стравливать Ткаченко с чеченцем. Тот Сашу попросту уничтожит. Но разве это проблемы Нила? И уж точно не проблемы «Довода». Черт. Вот просто черт-черт-черт!

Саша, периодически прикладываясь к захваченной бутылке, негромко переговаривается с Шурой по-русски, и Нил в тысячный раз жалеет, что не различает ни слова. Если эта история продолжится, а она обязана продолжиться, он должен выучить язык хотя бы на уровне «моя твоя понимай».

Солнце почти закатилось, запад горит, а на востоке вспыхивают первые звезды. Увы, тут слишком близко от Римини, а значит, световое загрязнение скроет всю красоту. Саша останавливается и задирает голову в точности, как Нил.

– И когда пылает запад и когда горит восток… – пьяно шепчет он.

– Тоже Пушкин?

– Нет, Николай Гумилев. – Зеленый глаз широко распахивается, и Саша цитирует:

Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка,

Не проси об этом счастье, отравляющем миры,

Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка,

Что такое темный ужас начинателя игры!

Нил в очередной раз давит дрожь, а Саша делится:

– Еще в университете пытался переводить с приятелями с иняза на английский, но вышло так себе.

– По мне, вполне проникновенно.

– Отстой. А в конце лирический герой умер. Самого Гумилева, кстати, расстреляли.

Шура посылает хозяину непонятный взгляд, и тот невесело смеется:

– Знаю-знаю, лучше мне завалиться спать.

– Пожалуй, всем нам, – соглашается Нил.

Вместе они возвращаются в особняк, Шура отправляется накручивать хвосты охране, а Нил и Саша поднимаются на второй этаж.

– Извини, – говорит Саша, – когда напьюсь, то сразу становлюсь угрюм и принимаюсь цитировать какую-нибудь чушь.

– Не за что.

Нил думает, Саша направится к кабинету, чтобы спрятать чертеж в сейф, но тот идет к двери в свои апартаменты. Спьяну позабыл или… Нил ждет, когда Саша скроется у себя, и только затем отправляется себе. Там он идет в ванную, откручивает кран холодной воды и яростно трет лицо. Ублюдки Борза обыскивали весь особняк, может, знали о сейфе и вынудили Сашу его открыть, чтобы продемонстрировать содержимое. Ткаченко отнюдь не дурак, как и Шарет. Что если в доме в доме есть еще один сейф? Но по какой-то причине – скажем, чеченцы начали обыск со спальни, Саша и Шура не смогли им воспользоваться. Кажется, этой ночью Нилу снова не придется спать.

* * *

– Доброе утро, синьор Кросби. Гхм… прошу прощения, синьор!

Нил кое-как поднимает тяжелую голову от подушки.

– О… Доменико?

– Еще раз прошу прощения, синьор, но уже полдень.

– Черт… – Нил снова утыкается лицом в наволочку.

– Синьор Аллесандро недавно вернулся из города и хочет с вами переговорить.

– Кажется… я вчера немного переусердствовал. – Нил вслепую тычет в том направлении, где на столе поблескивает бутылка виски, из которой он ночью варварски вылил в раковину добрую половину. – Доменико, у тебя не будет аспирина и минералки?

– Разумеется, синьор!

Пока слуга несется раздобывать необходимое, Нил усаживается на кровати и мрачно смотрит перед собой. Хорошая новость – в спальню Саши он вчера влез, причем даже не через балкон, а нахально, через дверь, заготовив целый ворох объяснений, которые все равно не понадобились, потому что хозяин дрых прямо в одежде, вытянувшись на кровати. Все карманы оказались пусты, так что Нил мгновенно получил подтверждение, что второй сейф и правда где-то в апартаментах. Плохая новость – провозившись битых два часа и рискуя каждый миг разбудить хозяина, Нил так и не нашел, где чертов сейф спрятан. А потом Саша все-таки очнулся и пополз в ванную, так что пришлось вернуться не солоно хлебавши и завалиться спать впервые за два дня. Ладно, действуем методом исключения: Нил теперь знает кучу мест, где сейфа точно нет, что сужает круг поисков.

– Ваш аспирин, синьор Кросби.

Нил благодарно смотрит на Доменико, запивая таблетку минералкой.

– Помочь вам переодеться?

– Благодарю, я сам. Передай синьору Аллесандро, что буду через четверть часа.

– Как прикажете, синьор. Хозяин ждет вас в библиотеке.

Когда Нил заваливается туда, от вчерашнего разгрома нет и следа. Саша сидит в кресле и довольно улыбается, кивком предлагая Нилу присоединиться. На столике неподалеку исходит паром чашка кофе.

– Боюсь, вчера я здорово перенервничал, – признается Нил, – так что…

– Не стоит оправдываться. Главное, ты выспался.

– Вполне.

– А я приготовил для тебя отличные новости.

Нил берет чашечку и с удовольствием отпивает кофе.

– Внимательно слушаю.

– Теперь ты сможешь улететь в Англию. И отнюдь не эконом-классом.

– Ты…

– Я нашел покупателя для «Коров Нараяны».

Нил посылает Саше пораженный взгляд.

– Да-да. – Тот становится еще более довольным. – Признаться, это оказалось не слишком простым делом, однако…

– В смысле… Моя картина…

– О, нет! – Саша прикрывает лицо ладонью. – Поклянись мне страшной клятвой, Дикки, никогда и ни за что больше не бери в руки кисть!

Нил скорчивает обиженную физиономию, а Саша хохочет:

– Поверь, в мире хватает поганых художников, не стоит увеличивать их число.

– И все-таки…

– Идиотов без вкуса тоже хватает. – Саша жестко усмехается. – Опять-таки, это не повод множить энтропию. Так что, клянешься? Тогда деньги твои.

– Сколько? – выпаливает Нил.

– Вот это уже деловой разговор. Две с половиной тысячи евро, из которых полторы мои.

Нил быстро моргает:

– Что? Больше половины? Но это же грабеж среди бела дня!

– Неужели? – Саша закуривает и залихватски выпускает в потолок длинную струю дыма. – Я искал покупателя, вешал лапшу ему на уши и, признаюсь, временами испытывал жгучий стыд, а ты прохлаждался, развлекался, пил мое вино и ел мою еду... За все надо платить, Дикки. Привыкай.

– Ты дьявол, – ворчит Нил, пока Саша разражается воистину демоническим смехом.

– Остались всякие мелочи вроде того, чтобы сгонять в галерею, подписать все необходимые бумаги и получить твои первые честно заработанные деньги. Позавтракаешь, точнее, уже пообедаешь, и немедленно этим займемся.

Саша вознамерился как можно быстрее выставить гостя, понимает Нил. Неудивительно после вчерашнего визита Борза. Впрочем, и Дикки, положа руку на сердце, пора убираться, Нил разузнал все, что мог.

Пока они обедают, Саша постоянно шутит и смеется, зато на лице Доменико, когда приходит пора прощаться, проступает некоторая грусть. Шура же, кажется, испытывает только облегчение, хотя ему придется терпеть присутствие Дикки еще, как минимум, несколько часов.

До Римини они добираются ближе к вечеру. В галерее их уже ждут администраторы, и пока Саша обсуждает с ними тонкости сделки, Нил, все равно не понимающий итальянский, удирает в туалет. Он моет руки и разглядывает себя, точнее, Дикки, в зеркале. Вот и все, приятель, скоро ты исчезнешь так же загадочно, как и появился.

В туалетную комнату входит еще один человек, азиат лет двадцати, становится у соседней раковины, а затем переплетает пальцы в том жесте, что когда-то показал Джон. Нил отвечает таким же.

– Найдите для Ткаченко довод задержаться в Римини до ночи, сэр, – негромко произносит азиат, а затем принимается безмятежно намыливать ладони.

– Понял, – так же спокойно отвечает Нил.

Повод – или, если угодно, довод – находится. Пока все формальности исполнены, пока Саша договаривается о переводе суммы, пока она, наконец, оказывается на карточке, минует пара часов. Выясняется, что сегодняшние рейсы в Англию уже полностью раскуплены, так что Нил заказывает билет на раннее утро. Потом они напоследок прогуливаются на выставке, и Нил с некоторой нежностью смотрит на «Коров Нараяны». Даже не верится, что этот кошмарик, как выразилась Ратна, осядет в чьей-то гостиной, а может, кабинете.

– До моего самолета еще девять часов, – вздыхает Нил. – Поужинаем? В этот раз я даже смогу за себя заплатить.

– Пустое, – вздыхает Саша. – Но место выберу я.

Он приводит Нила и Шуру в небольшой ресторанчик, явно не туристический, и тепло здоровается с хозяином. Зальчик буквально ломится от людей, но Саше и его спутникам мгновенно находят место. Вскоре официант приносит огромные блюда, на которых буквально грудой навалены раковины морских гребешков, щедро усыпанных панировкой и зеленью.

– Лучшее место в Римини, – заговорщицки улыбается Саша. – Оцени.

И Нил оценивает.

– Очень вкусно.

– И еще кое-что.

Саша указывает на дальний угол зальчика, где устроена небольшая сцена. Туда как раз направляются пожилой мужчина с гитарой и еще более пожилая женщина, кутающаяся в темную шаль. Когда старик усаживается на табурете, а женщина замирает у микрофона, все разговоры мгновенно замолкают, и в звенящей тишине, кажется, можно расслышать, как шевелятся крылья пролетающей мухи.

Саша и Шура, как и все остальные, неотрывно смотрят на певицу. А та резким жестом сбрасывает шаль, демонстрируя ярко-красное расшитое платье. Гитарист бьет по струнам, рождая первый аккорд, а она запевает сильным и совершенно молодым голосом. Слова неважны, сказал Джон, главное – тон. И Нил улыбается и грустит вслед за гитарой и переливами песни: первой, второй, третьей… Он теряет им счет. На лице Саши самое настоящее блаженство, даже Шура тихонько покачивает головой в такт и улыбается.

– Знаешь, я буду по тебе скучать, – признается Саша, когда певица делает перерыв, ненадолго превращаясь из богини в пожилую женщину.

– Я тоже, – искренне отвечает Нил.

– Я по молодости успел натворить глупостей. – Взгляд Саши слегка затуманивается, словно он смотрит глубоко внутрь себя. – И я сейчас не о том нашем разговоре.

– Ты?

– Что, непохоже? Тем не менее, это так. – На длинном лице проступает горечь и почти сразу исчезает. – Но мне пришлось взяться за ум по чертовски невеселому поводу. Не дожидайся такого повода, поумней раньше, ладно?

– Ладно, – обещает Нил, и ему становится стыдно за Дикки, который, увы, никогда этому совету не последует. Вот ведь болван.

Смартфон Шарета звонит, и Шура выходит на улицу, но спустя буквально минуту возвращается, и от злости на его лице Нил внутренне вздрагивает.

– Что случилось? – сухо роняет Саша, выпрямляясь на стуле.

– На особняк устроили налет какие-то ублюдки.

Черт… Нет, не может быть, чтобы «Довод» действовал так грубо! Но тогда кто? Нил молчит, прикусив изнутри щеку, пока Саша смотрит прямо перед собой. В зеленом глазе чистейшая, ничем не замутненная ярость. Кто бы это ни был, думает Нил, он пожалеет, и очень сильно.