Глава 15. (2/2)

— Я сохранил это вино для тебя. И покупал новые образцы тоже. — он улыбнулся и отсалютовал виски опешившему рыжику. — Так что… Если ты его не пьешь, можешь вылить или выкинуть.

— Н-но… Но ты знаешь, сколько оно стоит? — спросил детектив, вообще не понимая, что нашло на шатена. — Как я могу его выкинуть?!

— Оно принадлежит тебе, чиби. — остро смотрит на него Дазай. — Как и все, что находится в этой квартире. Все это твое.

— Н-но… но… — Чуя вообще не знал, что на это сказать. Ему так просто вручают все это, будто в этом ничего такого и нет. О чем Осаму вообще думает?! Но вместо того, чтобы спросить про это, Накахара задает совсем другой вопрос:

— И ты? — голос тихий и хриплый.

— Что? — шатен переводит на него взгляд. Его голос звучит вопросительно, но рыжик прекрасно знает, что тот понимает, что именно он имеет в виду. Тем не менее детектив находит в себе силы сказать:

— Ты сказал, что мне принадлежит все, что находится в этой квартире. — он облизывает пересохшие губы, смотря на то, каким жадным взглядом за этим действием следит Дазай. — Значит ты… ты тоже принадлежишь мне?

Осаму молчит и смотрит ему в глаза. Красно-карие очи горят дьявольским огнем, когда шатен наконец задает короткий вопрос:

— А ты этого сам хочешь?

Чуя замирает, шокировано хлопая ресницами. Почему именно этот вопрос? Неужели Дазай думал, что он может не хотеть этого?! Как он может не хотеть?! Но, судя по пристальному взгляду, да. Осаму сомневался.

Накахара широко улыбается, смотря ему прямо в глаза, когда говорит:

— Да, я этого хочу.

Он думает, что давно уже запутался в паучьих сетях этого Дьявола, но даже если это сделка на его душу… Рыжик не будет жалеть об этом.

— Тогда я тоже принадлежу тебе. — говорит шатен. В его глазах столько всего… торжество, нежность, любовь, радость, безумие… Столько всего… Чуе кажется, что он тонет в этом, не имея ни сил, ни желания выбраться на поверхность. Он тает в жадном поцелуе, покорно открывая рот, когда его губы почти терзают. — Я — твой, а ты — мой.

— Да. я… ах! — Накахара стонет, когда его прикусывают за шею. — Я — твой… ах!.., а ты — мой.

И это их клятва.

***</p>

Чуя жмурится и прижимает губы к головке члена Дазая совсем в легком поцелуе, скорее дразня, чем лаская. Он снова трепетно поцеловал ее и прихватил еле заметно губами, двигая головой, гораздо медленнее, чем ему и Осаму хотелось бы, но им некуда спешить. У них еще весь вечер впереди, а там и ночь, если шатен не будет удовлетворен. Накахара, скорее всего, на учебе и работе будет хуже зомби, но это того стоит.

Рыжик тихо стонет, когда ему в волосы вплетаются чужие пальцы. Он знает, что будет дальше, но совсем не против. Детектив вылизывает член и посасывает его головку, будто сосет самый вкусный в мире леденец. Приоткрывает глаза, смотря сквозь ресницы — голубая молния — прямо в глаза своему личному наваждению. Понимает, что ходит по охуительно тонкому льду, но с этой скумбрией суицидальной всегда так. Других вариантов просто нет и не будет никогда: либо проваливай и не появляйся вообще никогда, либо будь рядом и принимай всё, что Дазаю в голову взбредёт.

А голова у Осаму бедовая, такая бедовая, что куда там психологу — психиатр бы не справился, но Чуя здесь как раз-таки за тем, чтобы тормозить напарника на особенно крутых поворотах.

Глаза у шатена тёмные из-за до предела расширившихся зрачков, горящие дьявольски-красным, дурные, совсем пьяные от желания. Они прожигают насквозь. Кого-то другого это бы напугало до трясучки, потому что инстинкт самосохранения вопит сиреной, прося убраться от смертельной опасности куда подальше, но Накахара держится, лишь смотрит также пристально в ответ. Не ему бояться Дазая, каким бы двинутым тот ни был, потому что рыжик иногда и сам не лучше.

По крайней мере, они тут на равных.

Шальной и пьяный взгляд горящих красным глаз скользит по предательски вспыхнувшим щекам, смотрит на алые губы, которые обернуты вокруг члена, спускается вниз по шее, цепляясь за полурасстегнутую рубашку с найденной портупеей на ней, и доходит до кромки брюк с расстегнутой пуговицей, после чего вновь медленно взбирается вверх, проходя тот же самый путь. Осаму тянет губы в темной широкой улыбке, от которой у любого случайного человека, увидевшего ее, случился бы инфаркт.

Весь он сейчас — словно Бог Греха и Порока, как бы это странно это ни звучало от того, кто является сосудом Бога, пусть и другого.

Улыбка и взгляд шатена красноречивей любых слов. Как у него так без слов получается сказать «Я-так-хочу-тебя-детка»? Чуя не знает, но на него Дазай действует не хуже иных наркотиков. Накахара успевает поймать каждое движение чужого расширенного зрачка, когда тот наблюдал за ним.

Рыжик двигает головой, вырывая из Осаму гортанный стон. Он знает, как сейчас невинно выглядит, даже с припухшими алыми губами, обернутыми вокруг члена шатена. И знает, как это действует на мафиози. Судорожное сглатывание и сузившиеся, а потом снова расширившиеся зрачки — показывают это ему лучше любых слов. Детектив закрывает глаза со стоном, смакуя вкус Дазая, когда наконец позволяет себе ослабить горло, чтобы глотнуть член партнера. Он почти давится, когда его волосы стискивают в крепкой хватке и толкаются ему в рот, удерживая голову на месте.

Когда тебе буквально насилуют рот, дышать очень тяжело, но Чуя справляется. Благо, что Осаму достаточно осторожен и внимателен, чтобы не пересечь черту, за которой Накахара просто потеряет сознание от нехватки кислорода. У них уже был один такой опыт, так что второго не нужно. Кто же знал, что шатен любит настолько быстро и грубо, а рыжик, который знал лишь теорию, не был к этому готов. Вот и потерял сознание, так что мафиози потом пришлось его откачивать и делать искусственное дыхание.

Детектив на него потом, конечно, сильно обижался и не подпускал к себе, но вскоре сменил гнев на милость. За всю жизнь Чуе, наверное, не дарили столько подарков, как за те несколько часов их ссоры. Зато после Дазай в первую очередь теперь заботился об удобстве и безопасности партнера, а не о собственном удовлетворении.

Кто бы что ни говорил, а безопасность Накахары ему была важнее всего.

Осаму толкается особенно глубоко и кончает, и рыжику приходится проглотить все до капли. Он показательно кривится, высовывая язык и демонстрируя его шатену:

— Ты, что ли, больше фруктов ешь, а то горько. — капризничает детектив хриплым голосом и тут же ахает, когда его вздергивают на руки и глубоко целуя, не давая ни малейшей возможности на сопротивление.

— Для тебя, милый, все, что угодно. — обещает суицидник, широко улыбаясь в полном удовлетворении. Он трется щекой о щеку Чуи, сгребая его тельце в крепкие объятия. Накахара бурчит и хмурится, но не сопротивляется. Он тоже полностью удовлетворен, даже если не получил свою разрядку. Знает же, что это долго не продлится и Дазай сделает все, чтобы он кончил. Так и происходит. Осаму отсасывает ему, одновременно трахая пальцами. Под конец рыжик не может даже стоять и, если бы не то, что шатен предусмотрительно положил его на кровать, Чуя бы просто упал на пол.

— Черт… — Накахара выгибается и кончает, сладко жмурясь.

— Никогда не устану смотреть на твое лицо в такие моменты. — делится с ним мафиози, довольно жмурясь, как сытый кот. Рыжик смотрит на него и смущенно фыркает, пряча покрасневшие щеки. Чуя ойкает, когда Дазай обнимает его со спины, прижимая к себе. Он расслабляется в этих объятиях и переворачивается, укладывая голову Осаму на плечо, закидывая ногу на бедро и начиная водить пальцем ему по груди.

— Ты чертов извращенец. — выдохнул Накахара, выворачивая шею и заглядывая в красновато-карие глаза.

— Но тебе это нравится. — не спорит шатен, а лишь довольно улыбается и целует тыльную сторону руки рыжика. Тот фыркает, но кивает, зевая. Мафиози тут же взволнованно спрашивает. — Устал?

Детектив вздыхает и кивает, пытаясь понять, сколько сейчас времени и сколько у него времени до пробуждения. Успеет ли он выспаться?

— Сейчас два часа ночи. — тихо говорит Дазай Чуе, поглаживая. — Хочешь, я отнесу тебя в ванную и помою? А ты отдохнешь?

Накахара зевает и кивает, даже не напрягаясь, когда Осаму ловко подхватывает его на руки и аккуратно несет в ванну. Рыжик продолжает зевать, пока его моют и чистят, абсолютно расслабленно повиснув на руках у шатена. Он все еще зевает по пути к кровати, когда Дазай одевает его в пижамные штаны и заворачивает в плед, который положил специально ради этого рядом.

Последнее, что он помнит перед тем, как заснуть, Осаму мурлыкал ему колыбельную, покачивая на руках, пока нес спать.

Чуя позволяет себе уснуть, устроившись в родных объятиях поудобнее.