xiii.часть 13 (1/2)

Это необычно: встречать утро не в своей постели или в каком-то отеле под кем-то. В голову даже приходит непонимание, где именно он. Чимин хмурится и открывает веки, пару раз моргая, а затем замечает, пробегая взглядом по знакомой комнате, что Чонгука здесь нет, и от этого в непроснувшимся уме даже закрадывается страх. Чимин поднимается на локтях, смотря на плед, что накрывает его, он и не помнит, как уснул вчера, но то, что в мире происходит пиздец он помнит на отлично. Пак запускает пятерню в волосы и поднимается с чужой кровати, откидывая плед в сторону, а затем его взгляд невольно падает на стопку с книгами, где той тетради уже не замечает, и не предаёт этому значение, подходя к окну, жмурясь от солнечного света.

Предчувствие не подводило почти никогда, но, чтобы так проебаться и проигнорировать его. Следом за этим в голове всплывает картинка, от которой внутри что-то сжимается, а дыхание сбивается. Он даже не знает, как на это правильно реагировать и нужно ли вообще. Чимин так хочет, чтобы его чувства оказались взаимными, но то маленькое недоверие ко всем всё ещё остаётся в нём, а потому мысли, что Чонгук его может использовать — давят, и ничего с этим сделать он не может, потому что не уверен, а очень хочет доверять этому человеку, потому что ещё тот ему ничего плохого не сделал. Смотря на полицейские машины, что разъезжают по дороге, на чёрные автобусы, на людей в бронежилетах, он понимает, что иметь хоть какие-то чувства к человеку — равносильно глупости, сейчас не время, да и он не знает, когда оно будет, никто не знает, что будет завтра, насколько больно будет, а Пак уже натерпелся её.

Чимин отходит от окна, выходя из комнаты, а затем в кухне видит Чонгука, который сидит к нему спиной на стуле, сгорбившись над столом, поставив на него руки. Он вообще ложился спать? Чимин и сам не помнит, как отключился, поэтому не знает, смог всё-таки отдохнуть Чонгук, потому что тот и до этого выглядел максимально уставшим. Чимин пробегает по кухне взглядом, чувствуя лёгкий запах сигарет, а затем замечает открытое окно. Он тихо, почти на носках, ступает по холодному полу, а затем тянет руку вперёд и зарывается невесомо пальцами в светлые мягкие волосы, замечая, как Чонгук сильно вздрогнул и поворачивает к нему голову. Взгляд серьёзный как всегда, такое ощущение, что Чонгук никогда не расслабляется, а вид и правда уставший, Чимин смотрит в ответ, аккуратно массажируя кожу головы, удостоверяясь, что Чонгук не против.

— Правительство объявило комендантский час. — хрипит Чонгук, а затем отворачивает голову, хмуря брови и смотря на поверхность стола. — Люди Освенцима прошли защиту стены и подорвали почти половину её, сейчас на той стороне пиздец, пока ты спал было слышно ещё пару взрывов и сирену.

Чимин отстраняет руку и обходит парня, садясь напротив него на стуле и согнув ногу в колене, скользя по нему взглядом. В голове так много вопросов, но сейчас не время их задавать.

— Они не могли пройти защиту, Чонгук. До этого пару лет они не решали снести стену, она охраняется блять лучше, чем жители Сеула. Им могли помочь лишь сама охрана, которую могли подкупить, только я не понимаю, почему именно сейчас. Если они решают убрать её, то в город проберётся больше людей из Освенцима, больше террористов, скорее всего, вместе с ними будут и люди, которые решили присоединиться к ним, а поэтому это война. — безэмоционально произносит Чимин, парень поднимает на него взгляд и внимательно слушает, нахмурив брови, словно активно пытается что-то переварить в голове. Чимин ещё давно заметил, что когда Чонгук хмурит брови, то выглядит сексуально, но сейчас он выглядит уставшим, словно отдаёт на мышление свои последние силы. — Правительство может решить отослать нас в убежища, но они все соединены между собой, я уверен, что у людей Освенцима имеется карта подземного передвижения, а поэтому это верная смерть. Возможно, они не собираются идти и убивать нас всех, объявляя войну, может, это лишь очередное нападение, но… они, ведь, лишь снесли стену, не убивали мирных жителей?

— Я… не знаю, по новостям бы сказали уже об этом. — неуверенно говорит Чонгук, ведя плечом. — В любом случае, снесение стены было запрещено, при возведении был договор, что она будет разделять город и что её не имеют права трогать, правительство должно переговорить между собой с Освенцимом, они не должны были этого делать. — хмурит сильнее брови Чонгук, кривя уголки губ, а затем поднимается и подходит к кухонным тумбам, упираясь на них поясницей. Чимин следит за ним, а затем кивает, соглашаясь. Между частями действительно был заключён договор, стена построена не просто так, они должны знать пределы и своё место, как обстоят дела в других населённых пунктах Онсона им не известно, но если на Сеул решат совершить массовое нападение, то есть вероятность, что города позакрывают свои границы, не захотят впускать к себе лишних людей, которые задумают сбежать, а поэтому выхода может и не быть от сюда. Чонгук проходится внимательным взглядом по Чимину, а в голове проносятся воспоминания вчерашние, о которых они так и не говорили, Чонгуку кажется, что здесь и говорить не о чем. Он не с самого начала, но позже понял, что что-то чувствует к этому парню, а вчерашний ответ на поцелуй показал, что это взаимно. Это не самое лучшее, что могло произойти. Чонгук, смотря на Чимина видит не шлюху, не экстравагантного парня, не легкодоступного, не глупого, перед ним сидит человек, мало чем отличающейся от самого Чонгука. У Чимина свои черти в голове — у Чонгука свои, но при этом Чимин остаётся человеком, просто со своими мыслями, своим мировоззрением, своими чувствами. Перед ним парень, который нуждается в заботе, которому не видано, что это действительно такое, его хочется оберегать, хочется заботиться, показывать, что такое может быть просто так, что Чонгуку от него ничего взамен не нужно, лишь бы не отталкивал и не обвинял во лжи, Чимин ему может не доверять, Чонгук его и здесь понимает, но внутри всё равно давит а разве он не доказал, что его намерения чисты? — Как ты себя чувствуешь? — Чимин поднимает на него взгляд, слегка выгибая бровь и проходя взглядом по нему, словно что-то анализирует, а затем склоняет, как он это обычно делает, голову к плечу.

— А сам-то? Ты спал вообще, Чонгук? — последнее с нажимом произносит Пак, пока Чонгук на секунду теряется внутри, пару секунд сохраняя молчание.

— Я не мог уснуть. Я до утра сидел и слушал тревожные сирены, чтобы чего-то не пропустить. — Чимин смотрит на него нечитаемым взглядом, кажется, там проскользнуло осуждение и ещё что-то, но это не точно. — Я заметил, что ты быстро уснул, когда мы сидели в спальне, и не стал тебя будить.

— Тебе нужно поспать, Чонгук. — Пак вздыхает, проходя снова взглядом по мятому виду Чонгука. — Не думаю, что сейчас прям они решат приехать с танками и всей армией деградатов. — Чонгук хмыкает и меняет наконец своё серьёзное выражение лица на усталое, словно снял маску, а затем еле заметно кивает, соглашаясь.

***</p>

Здесь, на этом конце, относительно спокойно. Сейчас на улицах жителей нет, все в дневное время суток сидят дома, никто и не думает идти в университет или на работу. Раньше были нападения, но во время них жизнь не ставилась на паузу, но сейчас другой случай, сейчас эти уроды решили играть по другому, и никто не знает, что у них на уме, что им снова приказали сверху и чего ждать. В этой квартире и в этом месте они словно отделены от внешнего мира, пока здесь тихо и ничего не угрожает, можно создать иллюзию, что им не грозит смерть, это одна из привилегий иллюзиониста, а ещё можно было бы пробраться в умы этих уродов и заставить их действовать по другому, отправляя на верное самоубийство, но это останется лишь в глубоком хранилище желаний Чимина. Он старается не шуметь, пока человек около него спит наконец-то. Говорят, что когда человек спит, то если на него посмотреть — он проснётся, Чимин может сказать, что это не правда, потому что уже не семь минут рассматривает спящего Чонгука. Тот сейчас выглядит впервые спокойно. Не так, когда вокруг всё идёт по пизде, а ты внутри паникуешь, пытаясь собраться, но внешне у тебя сдержанное и собранное лицо, словно ты спокоен и не напряжён; это не так, когда ты надеваешь маску или держишь привычное своё выражение лица без эмоций. Это другое. Чонгук сейчас спокойный, расслабленный, умиротворённый и беззащитный. Чимин аккуратно тянет руку вперёд и поправляет край пледа, натягивая его выше, чтобы Чонгук не замёрз, стараясь не разбудить. Он спит почти полтора часа, всё это время Чимин не знал чем заняться, даже думал выйти и проветриться, но вовремя себя останавливал. Пак отодвигается и упирается спиной на подушки, сгибая ногу в колене и смотря на светлую макушку рядом с собой, а затем переводит взгляд выше, скользя ним по плохо освещённой комнате.

Чимину впервые хочется, чтобы время остановилось, чтобы всё замерло на этом моменте, потому что он не уверен, что когда-нибудь испытает подобное спокойствие, как сейчас. От таких подобных чувств на глазах появляются слёзы, он себя так странно чувствует, внутри него так спокойно и тихо, ничего не давит, не жрёт, не разрывает по частям, мысли и вовсе рассеялись как дым. Может, это нормально для человека — подобное ощущать? Чимин не знает, у него такое впервые, у него с Чонгуком всё впервые, он словно показывает, как может быть по другому, словно Чимин до этого жил неправильно, а теперь понимает, как может быть. Когда тебя на протяжении нескольких лет лишь трахают, повсюду называют шлюхой, когда всем от тебя что-то нужно, когда здесь никто и не думал о человеческом отношении, а вдруг появляется парень, который делает всё наоборот, к которому у тебя сразу разрастается неверие и недоверие, потому что ищешь и ждёшь подвоха, но его нет. В тебе поселяются сомнения, которые Чонгук каждый раз разбивает, словно хрупкое стекло, который в один вечер неожиданно тебя целует, ничего не говоря, а ты ему отвечаешь, потому что хочешь, хотя никогда бы первый такое не сделал, потому что сомнения разрушены не все, даже сейчас Чимин не может полностью доверять этому человеку, но тогда, не смотря на это всё, почему его тянет к нему? Чонгук не отвернулся от него и не бросил, узнав о нём, наоборот, сильнее притянул к себе.

За окном снова начинает звучать сирена, а рядом Чимин чувствует шевеление, а затем и влагу на щеках, от чего теряется и быстрым движением стирает её, переводя взгляд на Чонгука, который хмурится и поднимается локтях, обводя взглядом комнату и задерживается на Чимине, хмурясь сильнее и рассматривая его. Молчание между ними затягивается на секунды, которое почему-то никто не решает нарушать, поэтому оба смотрят друг на друга, пока Чимин старается сделать непринуждённое лицо, а Чонгук внимательно рассматривает его.

— Почему ты плачешь? — хрипло и сонно спрашивает Чонгук, смотря в чужие глаза, пока Чимин перекидывает в голове мысли, что бы ему ответить, потому что сам не заметил, как слёзы полились. Пак ведёт плечом и снова быстро проводит ладонью по щекам.

— Хуй его знает. Оно само. — Чонгук дёргает бровью, а затем шумно вздыхает и кивает, поднимаясь с кровати, а затем проверяет свой телефон.

— Сколько я…

— Почти два часа. — сразу перебивает Чимин и садится в позу лотоса, смотря на Чонгука, который молчит, а затем снова кивает и вычитывает что-то в смартфоне, пока Пак наблюдает, как выражение чужого лица меняется, а точнее, линия челюсти становится чётче видна, а губы поджимаются. — Какие-то новости? — спрашивает он, на что Чонгук запоздало отрицательно мотает головой, а затем откидывает телефон на стол и ерошит волосы, смотря на Пака. — А у меня есть: нападения произошли и в других городах поблизости, странно, но жертв там нет, они всего лишь что-то рушат и подрывают, там, где нет мирных жителей. — Чимин склоняет голову к плечу, смотря на задумчивого и хмурого Чонгука. — Мне кажется, они задумали какую-ту хуйню. — Чонгук молчит пару секунд, а затем хмыкает и закатывает глаза, усаживаясь на пол у кровати и откидывая на её край голову, смотря в потолок.

— Это и так понятно. Правительство должно дать указание закрыть границы городов.

— Правительству насрать на нас. Они не собираются вести переговоры между собой, вот, что понятно. Они будут отсиживаться подальше от этого всего, никто не хочет иметь дело с Освенцимом, потому что там лишь больные управляют всем, с ними без толку разговаривать. — Чимин кривит уголки губ, смотря на чонгукову макушку.

— Они обязаны дать защиту, Чимин, а значит, что если со стороны стены пойдёт нападение, они должны будут вывести каждого от туда в безопасное место, они не бросят там людей. — хриплым голосом произносит Чонгук, хмуря брови, смотря в потолок, пока Чимин закатывает глаза.

— Даже если так, а что, если они решат охватить весь Сеул, куда нас тогда выведут? В бункеры? Думаешь, о них никто не знает? Мы там так же умрём. Вельт мог бы впустить мирных жителей к себе, но тому похуй, что происходит за их границами, пока их не трогают. — Чимин начинает раздражаться от этой безысходности, он, например, настроен на верную смерть в случае чего, потому что бежать некуда. Чонгук молчит. Чимин ждёт какого-то ответа, но ему не отвечают ни через три секунды, ни через десять. — Чё притих? — спрашивает Пак, выгибая бровь.

— У меня в планах не была запланирована смерть в скором времени. — отвечает Чон, издавая еле слышный смешок, на что Чимин задумчиво кивает, хотя его не видят. Пак кидает взгляд за окно, понимая, что им теперь нельзя выходить, хотя здесь опасности пока нет, а ему такое не слишком нравится, потому что сидеть на одном месте не пойми сколько времени, такое себе развлечение. Чонгук молча поднимается неожиданно с пола и идёт в сторону тумбочек, от куда в выдвижном ящике достаёт пачку сигарет, а затем движется к подоконнику, открывая окно. Чимин наблюдает, как Чон обхватывает пальцами сигарету, а затем делает затяжку и выпускает из бледных потресканых губ серый дым. Паку не впервые доводилось смотреть на курящего Чонгука, курящий Чонгук — это что-то другое, что-то невероятно красивое и сексуальное, Чимин знает, что эстетикой нельзя называть всё подряд, но не может мысленно удержаться от такого, смотря на Чона, на его чёткую линию челюсти, на его красивый ровный профиль, на приоткрытые губы, на припущенные веки, на складку меж бровей, на его серьёзное выражение лица. Чонгук что-то особенное и редкое, таких, как он больше нет, Чимин уверен в этом. От мысли, что этот человек остался рядом с таким, как Чимин, рядом с Пак Чимином — по телу бежит мелкая дрожь; от мысли, что такой человек что-то чувствует к Чимину — сбивается дыхание. И Чимин очень надеется, он хочет, чтобы Чонгук его не предавал, потому что Чимину будет неприятно. — Чонгук. — зовёт он, Чон сразу переводит на него взгляд, дёргая бровью, пока Чимин опускает взгляд на чужую руку. — Что значат твои цифры? — спрашивает Пак, подняв слегка брови, а затем смотрит, как взгляд напротив снова меняется и тяжелеет, значит, что это тоже под запретом. Чимин не хотел спрашивать, да, ему интересно, ему очень интересно знать об этом, ему интересен буквально весь Чонгук, но лезть не в свои дела не в стиле Чимина, а здесь он просто не сдержался и, как понял, Чонгук не скажет. Чонгук молча делает ещё одну затяжку, а затем отворачивается в сторону окна, проходя медленным взглядом по городу и выпуская из приоткрытых губ рассеивающийся дым. Чимин кивает и падает спиной на постель, медленно моргая и смотря в потолок, осознавая, что, возможно, они долго пробудут здесь, потому что никто не знает, когда там всё закончится, а так, как Пак живёт близко к зоне стены, его туда либо не пустят, либо его туда не отпустит Чонгук, который его от туда и забрал. — Ты знаешь, что если бы люди не наделяли определённые вещи добром или злом, не окрашивали их суждениями, то есть, чтобы вещи были просто вещами, то они бы не так часто сердились или расстраивались? — тянет задумчиво Чимин, смотря в потолок и разрушая тишину в помещении, потому что мысли начинают топить и жрать, поэтому нужно отвлечься, поэтому нужно говорить хоть что-то. Чонгук немного хмурит чёрные брови, разбирая слова Пака. — Это зависит от нашего мнения. Оно влияет на несчастье, на разногласия, вот, допустим, я тебе сейчас говорю об этом — это моё личное мнение, а тебе оно может не понравиться, ты можешь думать по другому и из-за этого мы можем вполне посраться, потому что я буду доказывать свою точку зрения. — Чонгук выгибает бровь и поворачивает к нему голову, ожидая продолжения. — Пустословие — это тоже мнение. Люди постоянно смотрят на окружающий мир и ставят на первое место своё мнение, но оно часто определяется догмами, например, религиозными или культурными. Ислам запрещает однополые браки, у людей, которые придерживаются этой веры, складывается такое же мнение по поводу ЛГБТ, допустим. Хотя я не понимаю этого, от такого никто не умирает, хотя нет, умирает, ведь, люди сами казнят тех, кто, относится к ЛГБТ…

— Они живут по такому уставу, они придерживаются порядка своей веры. — перебивает его Чонгук, на что Чимин замолкает и хмурится, а затем поднимается и садится, вытянув ноги.

— В Коране нигде не говорится, что гомосексуальность карается смертной казнью, значит, что Мухаммед не запрещал такие отношения. — говорит Чимин, склонив голову к плечу, пока Чонгук затягивается, нахмурив брови. — Ограничения у нас в голове, которых мы придерживаемся, не заботясь о чувствах других. Если бы мы с тобой жили в таком месте — нас бы уже убили даже если бы я тебя взял за руку, как бы ты себя чувствовал, если бы тебе пришлось выбирать между семьёй, которая придерживается Ислама, которая не хочет принимать тебя таким, и человеком, с которым вы любите друг друга? — проговаривает Пак, заглядывая тому в глаза. А в ответ ему снова молчат или просто не хотят отвечать. — Во втором варианте вас бы казнили блять. Как будто мы в Средневековье.

— Ты не веришь в Бога. — Чимин подвисает, смотря в ответ на серьёзного Чонгука, а затем легко кивает.

— Да, и не вижу смысла. Я не верю в Рай или Ад, я не боюсь совершать ошибок и грехов, не стыжусь их, я не верю, что моя душа попадёт в ебучий Ад и будет проходить все круги его жестокости, потому что для меня его не существует, все тяжести именно на земле. Я не верю ни в какую религию, не верю, что хотя бы один бог, из тех, кого придумали, существует.

— Ну почему ты так думаешь? — спокойно произносит Чонгук, смотря на парня из-под век.

— Потому что если бы он был, то был бы единственным и о нём точно все знали и никто бы не сомневался над этим. Да взять просто религию, допустим, христианство. Сколько смертей было во время христовых походов? Война и введённые санкции повлекли за собой гибель около двести тысяч людей в Ираке, а число мирных жителей, погибших в период после войны вследствие санкций, — 1,7 миллиона, Чонгук. Существует и много других религий и все они разные и у каждого свой бог. Религия — это следствие вырождения человечества и деградации его психической жизни. Так считал Ницше и я с ним согласен. — говорит Чимин, пока Чонгук задумывается, сколько всего знает этот парень и куда в него столько помещается. — Христианство на протяжении столетий последовательно осуждало гомосексуализм, а также супружескую неверность и неразборчивость в сексуальных связях. Взять буддизм, там вообще всё проще, сделал грех — искупай его, как хочешь, Будде вообще всё равно на тебя. Гомосексуальные отношения исторически были присущи буддийским культурам Японии и Китая. Браки — да, запрещены, но гомосексуальность в Японии легальна, нет никаких явных религиозных запретов на гомосексуальность в традиционной религии Японии, синтоизме, или в импортированных религиях буддизма или конфуцианства.

— Мы говорили о Исламе. — останавливает его Чонгук, выпуская дым в окно, что сразу рассеивается в прохладном воздухе.

— Ну хочешь, я могу и о Исл…

— Нет, продолжай. — перебивает его Чонгук, кивнув и смотря, как Пак закатывает глаза. Чонгуку увлекательно слушать Чимина, интересно, что он ещё знает.

— На протяжении истории христианства, церковь и христиане критикуются как со стороны представителей других религий, так и атеистами и агностиками. Женщина в христианстве. Многие феминистки критикуют такие понятия, как бог-мужчина и мужчины-пророки в центре библейских историй, как содействие патриархату. В Ветхом Завете имели место случаи, в которых женщины принижались и считались людьми второго сорта. Библия и её учение унижает женщин Бытия до Откровения. — произносит Чимин, потупив взгляд и смотря на пол задумчивым взглядом, пока Чонгук его внимательно слушает.

— Негативное восприятие женщины.

Чимин кивает и садится в позу лотоса.

— Что на счёт Марии? Матери Иисуса. Мария Магдалина и сёстры Мария и Марфа. — спрашивает Чонгук, свесив одну ногу с широкого подоконника.

— Эти женщины внесли вклад в формирование христианства в его ранние годы, поэтому их имена были широко известны. А насилие? На протяжении всей истории некоторые учения из Ветхого Завета, Нового Завета и теологии были использованы для оправдания применения силы против еретиков, грешников и внешних врагов. Инквизиция, крестовые походы, религиозные войны и антисемитизм. — Чимин замолкает, поднимая на Чонгука взгляд, на что тот кивает.

— Нетерпимость по отношению к евреям как к иудеям.

— Это всё можно назвать, как одни из самых печально известных примеров христианского насилия. К этому списку можно добавить поддержку смертной казни, телесных наказаний под видом «пожалеешь розгу, испортишь ребёнка», оправдание рабства, колониализма во всём мире во имя обращения в христианство, систематического насилия женщин, которым они подвергались со стороны мужчин.

— Расизм и сексизм. — произносит низко Чонгук, кивая, соглашаясь с Паком, а затем тушит сигарету и двигается к Чимину, обходя его и садясь на кровать, упираясь спиной на подушки, согнув ногу в колене, пока Чимин к нему поворачивается лицом.

— В наше время такие понятия до сих пор имеются, большинство людей ознакомились со словом толерантность, но это лишь часть, от этого даже смешно. Хуёво, что тебя могут засудить или унизить за тёмный цвет кожи, или за то, что ты араб и приехал в другую страну. — насилие — это хуёво, крутится у него в голове, пока он смотрит на Чимина, который хмурится. — Как мы к этому пришли? Я ведь говорил о другом. — Чонгук хмыкает и ведёт плечом, а Пак задумывается и поднимает уголки губ. — Так вот, что если мы откажемся от своих убеждений? Нужно вырезать их из нашей жизни, чтобы вещи были просто вещами. — довольно произносит Чимин и тянет уголки губ выше, пока Чонгук внимательно смотрит на него, а в голове мысли разлетаются в углы, потому что чиминова улыбка сейчас не та, которую он видел раньше, она не фальшивая, он искренняя, прям как вчерашняя, и на неё хочется смотреть, долго.

— Ты сказал, что если я буду с тобой спорить, то ты будешь отстаивать свою точку зрению. — вдруг тянет Чонгук, поднимая бровь, заставляя Чимина вспомнить, говорил ли он это, а затем он кивает.

— Да, ведь в спорах появляется истина. — отвечает Пак, склонив голову к плечу, пока Чонгук смотрит на него нечитаемым взглядом, а затем отрицательно качает головой.

— Истина не рождается в спорах, Чимин, она рождается в обсуждениях, в спорах рождается лишь вражда. Когда обсуждение переходит в спор, разговор должен быть прекращён, потому что когда человек начинает спорить, это значит, что его уже интересует не истина, а собственные амбиции. — спокойно и медленно проговаривает Чонгук. Чимин замолкает и переваривает в своей голове чужие слова, а затем поднимает брови, после чего выгибает одну, скептически посмотрев на Чонгука, после чего открывает рот, чтобы поспорить, но его сразу перебивают. — Ты должен покушать. — ровно говорит Чонгук и поднимается с места, шагая к выходу, пока Чимин замирает и не понимает, почему тот вечно его блять перебивает.

— Ты от темы то не отходи! — громко произносит Пак, когда Чонгук уже вышел из комнаты, а затем поднимается с места и идёт следом, потому что сам здесь сидеть не будет. — То есть, ты сейчас предотвратил спор?..