xi.часть 11 (2/2)

— Появился конкурент? — для разбавки тишины спрашивает Чимин, пока мужчина долго молчит, а затем накидывает на себя пальто и поправляет светлую прядь волос, ища взглядом свою сумку.

— Никакой он не конкурент. Он просто мешает и мне нужно его убрать. — так же грубо произносит мужчина, на что Чимин выгибает бровь, поднимая на него взгляд, пока тот вздыхает и запускает в волосы пятерню. — Извини. Я уже говорил, что мешает кое-кто, а я собираюсь его засудить, чтобы быстрее убрать, а там с ним уже справятся, не хочу лишний раз руки марать. — произносит устало мужчина и Чимин пожимает плечами, ему всё равно кого там и кто собрался судить, а потому кивает и тянется к своим теперь деньгам. Пак вешает свою сумку как всегда на своё место на согнутом локте, после чего направляется на выход, но останавливается, дотрагиваясь кончиками пальцев к ручке. — Чимин, а кто тот человек, который был с тобой всё это время? — Пак хмурится, не понимая с чего такой вопрос, а затем поворачивает голову, встречая нечитаемое выражение лица и дёргает плечом.

— Юнги. Мин Юнги. — отвечает он и мужчина поднимает уголки губ, кивая, на что Чимин выгибает бровь, а затем, поняв, что продолжения не будет, отворачивается и выходит, хмуря брови, пока мужчина перестаёт улыбаться.

***</p>

Ты помнишь огромное тёмное помещение, ты ещё тогда подумал, что это сами хоромы тьмы, не спасает даже блеклый свет, что доносится с прямоугольных окон, которые обвиты бардовыми шторами и белоснежными занавесками. Прохладный воздух просочился здесь в каждую стену и в каждый угол, он спокойно веется по полу дуба тёмного и холодного, пока ты босыми ногами топаешь по нему, ощущая, как покалывают твои ступни, от чего ты немного приподнимаешься на носочках. В доме абсолютная тишина, лишь шум ветра слышен за окном, но если спуститься совсем немного по широким деревянным ступеням на пару ступенек вниз — можно услышать тихие переговоры двух женщин, которые с удовольствием переговариваются за прямоугольным столом, на котором пару белоснежных тарелок, пару пряностей, чей запах разносится и рассеивается по первому этажу гостиной, приятно и вкусно оседая в воздухе, запах свежеиспечённых синнабонов и горячозаваренного чая с жасмином, корица ловко и умело смешивается с ароматным паром, что медленно вздымается вверх к чёрному потолку, пока жидкость переливается в белоснежной кружке. Ты аккуратно шагаешь дальше, видя у стены удобное небольшое бардовое кресло из бархата на коротких ножках, от чего появляется желание сразу в него сесть и согреться в тепле, потому что ноги совсем замёрзли здесь, кажется, что весь дом покрыт вечным холодом, не смотря на свой шикарный аристократический интерьер и привлекательность, всё здесь манит и завораживает красотой и стилем, у хозяина присутствует идеально тонкий и изысканный вкус, в просторных полупустых помещениях, среди чёрных оттенков и тонов выражаются отдельные яркие предметы, как, допустим бордовый бархат, что слишком надолго привлекает твоё внимание. Ты переводишь взгляд дальше, где высокая и широкая квадратная арка из тонкой стены, ограждает помещение и делит его ровно на два. Там, если посмотреть в помещение, что открывается перед тобой, можно заметить огромную стеклянную люстру, что весит почти над белоснежной ванной, которая расположена у стены справа около прямоугольного окна с бардовыми такими же шторами и белоснежными занавесками, из-за которых пробивается еле заметный бледный свет. Возле ванны выстроились в ряд два маленьких квадратных стула-подставки с бардовой бархатной тканью, пока у самого дна ванны покоится маленький бежевый коврик с шестью свечами. Странно, что сама ванна не бардовая или кроваво-красная, подумал ты тогда, но эти детали так же привлекают твоё внимание. С хозяином дома ты знаком уже пару месяцев, как и с его единственным сыном, вы знаете хорошо друг друга, как и те две женщины снизу, что мило общаются между собой, вдыхая ароматный запах корицы и жасмина.

— О, ты здесь. — приглушённо произносит парень, когда видит тебя и ты оборачиваешь голову, смотря на него через плечо и поднимая уголки губ, от чего под глазами образуются морщинки, а затем киваешь и разворачиваешься полностью, чувствуя, как ноги продувает гуляющий прохладный воздух. Парень напротив тянет широкую улыбку и подходит к тебе, заглядывая в глаза. И что-то в них, там, на самом дне такое читается, что-то самое заветное и хрупкое, что хочется беречь, он словно передаёт это хрустальное что-то тебе в руки аккуратно, говоря только не разбей, пожалуйста, а то мне будет больно. Но ты не спешишь принимать это, потому что знаешь, что обязательно сделаешь больно, очень больно, до такой степени, что тело этого наивного и невинного парня упадёт с высокой скалы и разобьётся об острые шипы, уродуя его плоть, пока ты с пустым выражением лица будешь наблюдать за этим, потому что хотел сделать больно и сделал, но на душе почему-то будет оседать неприятный осадок, словно ты сделал что-то не так, что-то, что не нужно было делать, это что-то неправильное и ужасное, но ты, ведь, ничего плохого не сделал, ты уверен, что прав и чист, как хрупкий хрусталь насквозь, рассмотри со всех сторон. На дне этих голубых насыщенных глаз отражаются твои собственные и тебе на мгновение лишь становится страшно, потому что там далеко не такое отражается, что в глазах напротив, там что-то страшное и пугающее, но парень словно не видит этого, он словно ослеплён и продолжает тянуть свою широкую счастливую улыбку.

— Да. Я здесь. — очень тихо и хрипло шепчешь, а затем дёргаешь уголком пухлых губ, наблюдая, как глаза напротив искрятся радостью и любовью.

Парень аккуратно и очень нежно берёт тебя за запястье и немного опускает уголки губ ниже, смотря теперь как-то неуверенно, но с ноткой серьёзности, утратив тот слепок яркости, что до сих пор перекрывает ему зрение, чтобы тот мог увидеть самое важное и ужасное. Он тянет тебя в сторону, прямо к тому белоснежному окну, с которого доносится блеклый свет, освещая зеницы напротив тебя, а ты и поддаёшься, ступаешь медленно следом, смотря прямо в глаза, словно в самую его душу, такую светлую, намного светлее, чем этот дом, этот парень похож на ангела в людском обличии, этого парня нужно оберегать, а не ломать его белоснежные хрупкие крылья, с которых будет стекать струя алой светлой крови, пока тот будет наивно верить, что это пройдёт, что раны заживут, потому что не видит самого ужасного и важного. Парень отворачивается, теперь смотря на вид из окна, ты сразу переводишь туда взгляд, рассматривая густой огромный лес, который тянется до самого горизонта, где солнце уже село, разукрашивая своим бледным светом перламутрово-лиловые облака, вид завораживает и притягивает, как и этот дом, но за этим всем кроется и вторая, колючая, страшная, кровавая сторона, на которую ты смотришь с приподнятым уголком губ, пока парень рядом крепче сжимает твоё запястье и кладёт на твоё плечо свою голову с чёрными мягкими прядями, пока на кухне продолжают беседовать две женщины, пока в холодном воздухе смешивается запах пряной корицы и ароматного жасмина, легко гуляя по просторному помещению. Пока ты уже знаешь, что произойдёт через пару часов, что-то страшное и ужасное, что нисколько не напугает тебя, ведь тебе хотелось и ты сделал.

Прохладный ветер треплет чужие волосы, делая так, чтобы тёмные пряди спадали на бледное лицо, на лбу которого появились испарины, хотя до ужаса здесь холодно, но никто из вас двоих не собирается останавливаться, потому что первый полностью доверяет тебе и собственными руками отдаёт в этот момент то самое хрупкое и хрустальное, что нужно оберегать и хранить, лишь любуясь со стороны, а второй дёргает уголком губ и прикрывает глаза в блаженстве, двигаясь быстрее, понимая, что тело под ним уже привыкло к нему. Ты сжимаешь под руками сухую траву, пока до ушей доносятся громкие стоны любви и чистоты, а ещё удовольствия, потому что ты нашёл нужный угол и стараешься принести человеку такое же удовольствие, пока он изгибает поясницу и заглядывает с надеждой тебе в глаза, ища там что-то, и его совсем не пугает то, что скрывается на дне твоих чёрных зрачков, то, что там как раз присел на свои лапы огромный чёрный дракон, который тянет свою пасть в остром оскале, выжидая нужный для него момент, чтобы напасть и сделать неприятно, а ты и ждёшь этого, не сопротивляясь.

Вокруг никого нет, здесь только они вдвоём, а недалеко прозрачное, совсем чистое и невинное, такое девственное озеро, прям как парень под ним, чьи глаза сверкают ярко тем же, пока ты входишь глубже и накрываешь чужие губы своими пухлыми и влажными, давая собственноручно надежду. Именно в этом месте их тела и души, как думает парень, слились и стали чем-то одним и общим, теперь парень чувствует себя самым счастливым, пока ты ведёшь медленно ладонями по чужим бёдрам, от чего они покрываются крупными мурашками, а брови напротив заламываются, пока тело под тобой тянется невольно к тебе ближе, желая получить максимальный контакт. Внутри раздаётся громкий раскатистый смех, такой хриплый, низкий, от которого бегут мурашки, он там смеётся, скаля свои острые кровавые клыки, показывая, что скоро готов действовать, а ты и не сопротивляешься.

Холодный ветер гуляет и бьётся больно об каменные скалы в той глубокой пропасти, ты чувствуешь, как твоё тело начинает замерзать, как внутри всё резко холодеет, пока ты делаешь последние толчки, прежде чем парень под тобой громко и протяжно выкрикнет, начав часто дышать и снова заглядывать в глаза, пока ты чувствуешь тот самый ветер у себя внутри, что обдувает чёрную чешую из кератина и волокнистого белка, ему тоже холодно, но это ему не мешает, пока ты тянешь губы пухлые в улыбке, а напротив тебе отвечают тем же и тянутся за поцелуем.

Парень аккуратно и очень нежно берёт тебя за запястье и немного опускает уголки губ ниже, смотря теперь как-то неуверенно, но с ноткой серьёзности, утратив тот слепок яркости, что до сих пор перекрывает ему зрение, чтобы тот мог увидеть самое важное и ужасное. Он тянет тебя в сторону, прямо к тому белоснежному окну, с которого доносится блеклый свет, освещая зеницы напротив тебя, а ты и поддаёшься, ступаешь медленно следом, смотря прямо в глаза, словно в самую его душу, такую светлую, намного светлее, чем этот дом, этот парень похож на ангела в людском обличии, этого парня нужно оберегать, а не ломать его белоснежные хрупкие крылья, с которых будет стекать струя алой светлой крови, пока тот будет наивно верить, что это пройдёт, что раны заживут, потому что не видит самого ужасного и важного. Парень отворачивается, теперь смотря на вид из окна, ты сразу переводишь туда взгляд, рассматривая густой огромный лес, который тянется до самого горизонта, где солнце уже село, разукрашивая своим бледным светом перламутрово-лиловые облака, под которыми ты сейчас стоишь, смотря в спину парня, который теперь чувствует себя самым счастливым, а ты прислушиваешься молча к своему внутреннему миру, где что-то щёлкает, давая понять, что сейчас. И ты идёшь. Ты смотришь на верхушки деревьев, которые шатает ветер, на тёмные пряди, которые он ерошит, твой взгляд скользит безучастно вниз, где впереди вас пропасть, глубокая, где на самом дне острые каменистые шипы, ты тянешь перед собой руку и подходишь к парню, не видя его широкую улыбку, пока он рассматривает вид перед собой, а затем дотрагиваешься кончиками пальцев к чужой спине, почувствовав тебя, он поворачивает голову, показывая ту самую свою улыбку, пока ты смотришь на него пустым взглядом, это занимает секунду, после чего в глазах напротив наконец-то читается на самом дне не что-то самое заветное и хрупкое, что хочется беречь, а страх и шок, от чего успеваешь заметить, как чужие зрачки мгновенно увеличились, прежде чем чужое тело сорвётся с обрыва и полетит вниз, на что ты смотришь нечитаемым взглядом, пока чужое тело разбивается об острые скалы, этого парня нужно оберегать, а не ломать его белоснежные хрупкие крылья, с которых будет стекать струя алой светлой крови, но ты не оберёг и даже не собирался. Ты тянешь уголок губ вверх, чувствуя, как дракон внутри довольно издаёт звуки, растягивая свою пасть в подобии удовлетворённой улыбки, что отражается на твоём лице, пока там, на кухне продолжают беседовать две женщины, пока в холодном воздухе смешивается запах пряной корицы и ароматного жасмина.

Чимин разлепляет веки, смотря в стену напротив пустым взглядом. Мысли давят и от этого становится больно, не зная куда деться. Он медленно моргает, переваривая в голове то, что называется воспоминаниями, пока они прокручиваются длинными кадрами перед глазами. В этой тишине он слышит своё тихое дыхание и равномерное сердцебиение, пока сидит на своей постели в полностью тёмной комнате, где шторы как всегда закрыты, перерывая наличие источника хоть какого-то блеклого света. Не чувствует сожаления или сочувствия, вернувшись назад, он бы повторил это ещё раз. Тишина снова начинает давить, ему бы выйти от сюда и пойти в клуб, где уже пару дней не был, а не сидеть здесь и ждать не понятно чего. На самом деле, он знает, чего хочет, потому что уже минут двадцать держит в руках телефон, где виднеется одно имя, но так и не решается позвонить, не зная, почему ломается, ведь он Пак Чимин, но с Чонгуком почему-то это всё не действует, Чонгук, сам того не зная, заставляет Чимина чувствовать себя по другому, как-то иначе. Он нажимает на погасший экран и пилит его взглядом, взвешивая в голове что-то, странно, что он хочет сейчас поговорить с ним, да даже если не вести полноценный диалог, просто услышать его голос или дыхание, странно, что это так ему нужно сейчас и он сдерживается, чтобы не закричать от своей никчёмности. Чимин поджимает губы и жмёт на вызов, прикрыв глаза и поставив сразу на громкую связь, положив телефон рядом с собой на чёрные мятые простыни, откинув голову назад и слушая противные долгие гудки, он не знает, сколько их слушает, но успевает уже передумать, Чонгук не отвечает, значит, занятый, а поэтому отвлекать его не нужно и Чимин хочет ударить себя за такую тупость, Чонгук же сейчас не сидит и смотрит в потолок как Чимин, он имеет какие-то дела, тем более сейчас почти девять вечера, хотя в это время Чимин только начинает свою жизнь, но это же Чонгук, вряд ли он занимается тем же в такое время. Чимин вздыхает и тянется рукой к телефону, чтобы отключиться, как экран меняется и с динамика слышен хриплый и усталый голос «Да», от чего Пак замирает, чувствуя, как ускоряется его сердцебиение и невольно задерживает дыхание, не зная, что сказать. В динамике наступает тишина пару секунд, пока Чимин моргает и прикусывает щеку, собираясь с мыслями, «Чимин, я слушаю.», так же устало звучит и Пак даже думает, что тот уже ложится спать, а Чимин его отвлёк и даже думает попрощаться.

— Чонгук? Ты… занят? — выходит тихо и неуверенно, после чего на том конце наступает снова тишина и Чимин чувствует желание застрелиться от такого, но затем хмурится, потому что слышит в динамике приглушённые звуки машины. Чонгук не дома? Тогда где? В голове начинают активно зарождаться вопросы, от чего он чуть не пропускает чонгуков ответ.

— Нет. Уже нет. — отвечают ему, а через пару секунд звучит с ноткой беспокойства что-ли, от чего Пак невольно еле заметно дёргает уголком губ. — Ты что-то хотел или что-то случилось?

— Нет, то есть… да, я… хотел просто поговорить? — тянет он с вопросительной интонацией, будто сам не знает, зачем, но так и есть, а на том конце снова молчат почему-то. Чимину бы привыкнуть, что Чонгук всегда молчит, когда что-то обдумывает или решает, а в других ситуациях просто потому, что не хочет ни с кем разговаривать, но всё равно неловко, потому что Чимин чувствует себя сейчас тупым.

— Ты сейчас у себя дома? — спрашивает Чонгук, на что Чимин выгибает бровь и неуверенно тянет «Да». — Хорошо. — а затем тишина, пока Пак сидит и смотрит нечитаемым взглядом на горящий экран. — Как ты чувствуешь себя? Кушал сегодня? — и Пак откидывается на подушки, устремляя взгляд в потолок, чувствуя что-то странное внутри.

— Брось, мне не нужна нянька. — отвечает хрипло он, слыша четырёхсекундное молчание, от чего хмурится и поднимает голову.

— Проявлять заботу в сторону другого человека — не значит быть нянькой для кого-то. — ровно произносит Чонгук, после чего Пак слышит снова сигналы машин, но теперь уже он подвисает и думает, что имеет право помолчать, потому что что? Чонгук заботится о нём? Чимин хмурится и сдерживает желание засмеяться, потому что такое невозможно, тем более, чтобы об этом говорили так открыто, но снова, он сравнивает со всеми Чонгука, а ведь тот другой, совершенно, и это настораживает, потому что Чонгук сейчас может говорить правду и Чимин чувствует, что хочет ему верить. Внутри в этот момент растёт волнение, что этот человек хоть и отличается от остальных, почему-то Чимину кажется, что он может сделать Паку больно, а ему хочется, чтобы такого не произошло. Чимин проходит взглядом по чужому имени и прикусывает щеку.

— Нет, я не кушал сегодня. — говорит он тихо, слыша на том конце тяжёлый вздох.

— Я не удивлён. Чимин, ты должен нормально питаться, это не шутки, ты же знаешь, что будет, если ты продолжишь так вести себя? — ровно произносит Чонгук. — Не забывай блять, что ты живой человек и что тебе нужно кушать, чтобы нормально функционировать, а не вливать в себя лишь алкоголь. — Пак закатывает глаза и откидывает голову назад, шумно вздыхая, наверняка, Чонгук его услышал.

— Не беспокойся о моём здоровье. — тянет он, а мысленно думает иначе. — Ты… куда-то едешь? — спрашивает он, хмуря свои брови.

— Да, к тебе. — сразу ему отвечают, что Чимин не понимает с начала, а после смотрит на экран телефона и выгибает бровь.

— Что? — срывается с его губ, пока он бегает по экрану взглядом, ожидая ответ.

— Думаешь, я спущу тебе с рук, что ты так пренебрегаешь собой? — место ответа задают ему вопрос и Чимин молчит, прислушиваясь к своим ощущениям. В голове мигает мысль, что он может увидеть Чонгука, чего так хотел, что тот сейчас приедет к нему только потому, что Пак снова проигнорировал желание кушать, и от этого странно становится, потому что. да блять потому что с ним так впервые и от этого приятно что-ли?

— Ты серьёзно? — нахмурив брови, спрашивает Чимин, пока на том конце почему-то молчат.

— Я похож на того, кто любит шутить? Или бросаться словами? — что за привычка дебильная отвечать на вопрос вопросом. — Да, Чимин, я сейчас еду к тебе. — снова эта усталая интонация, словно Чонгук весь день без перерыва работал, а сейчас вместо того, чтобы поехать домой и лечь спать, едет на другой конец города к Чимину, который снова его об этом не просил и никогда не попросил бы, но Чонгук сам у себя на уме, словно жертвует собой ради кого-то. Чимин хмурит брови, вспоминая надписи, что прочитал в его тетради и ему стыдно за то, что он так поступил, потому что это личное пространство, его личная жизнь, Чонгука личная жизнь, а Чимин влез туда без спроса и нагло разглядел, и в голове начинает складываться пазл, и от этого Чимин хочет сказать что-то Чонгуку, но тот перерывает как всегда. -Буду через минут десять. — произносит он и отключается, после чего экран тухнет, а Чимин так и сидит, смотря на него нечитаемым взглядом в абсолютной темноте, а перед глазами проносятся длинные строки, слова которых написаны друг на друге, от чего очень их сложно разобрать, там словно сплошной бред сумасшедшего. Но…

Чонгук просто другой.