viii.часть 8 (1/2)

Огромное тёмное помещение, такое ощущение, что это сами хоромы тьмы, не спасает даже блеклый свет, что доносится с прямоугольных окон, которые обвиты бардовыми шторами и белоснежными занавесками. Прохладный воздух просочился здесь в каждую стену и в каждый угол, он спокойно веется по полу дуба тёмного и холодного, пока он босыми ногами топает по нему, ощущая, как покалывают его ступни, от чего он немного приподнимается на носочках. В доме абсолютная тишина, лишь шум ветра слышен за окном, но если спуститься совсем немного по широким деревянным ступеням на пару ступенек вниз — можно услышать тихие переговоры двух женщин, которые с удовольствием переговариваются за прямоугольным столом, на котором пару белоснежных тарелок, пару пряностей, чей запах разносится и рассеивается по первому этажу гостиной, приятно и вкусно оседая в воздухе, запах свежеиспечённых синнабонов и горячозаваренного чая с жасмином, корица ловко и умело смешивается с ароматным паром, что медленно вздымается вверх к чёрному потолку, пока жидкость переливается в белоснежной кружке. Он аккуратно шагает дальше, видя у стены удобное небольшое бардовое кресло из бархата на коротких ножках, от чего появляется желание сразу в него сесть и согреться в тепле, потому что ноги совсем замёрзли здесь, кажется, что весь дом покрыт вечным холодом, не смотря на свой шикарный аристократический интерьер и привлекательность, всё здесь манит и завораживает красотой и стилем, у хозяина присутствует идеально тонкий и изысканный вкус, в просторных полупустых помещениях, среди чёрных оттенков и тонов выражаются отдельные яркие предметы, как, допустим бордовый бархат, что слишком надолго привлекает внимание молодого парня. Он переводит взгляд дальше, где высокая и широкая квадратная арка из тонкой стены, ограждает помещение и делит его ровно на два. Там, если посмотреть в помещение, что открывается перед ним, можно заметить огромную стеклянную люстру, что весит почти над белоснежной ванной, которая расположена у стены справа около прямоугольного окна с бардовыми такими же шторами и белоснежными занавесками, из-за которых пробивается еле заметный бледный свет. Возле ванны выстроились в ряд два маленьких квадратных стула-подставки с бардовой бархатной тканью, пока у самого дна ванны покоится маленький бежевый коврик с шестью свечами. Странно, что сама ванна не бардовая или кроваво-красная, но эти детали так же привлекают его внимание. С хозяином дома он знаком уже пару месяцев, они знают хорошо друг друга, как и те две женщины снизу, что мило общаются между собой, вдыхая ароматный запах корицы и жасмина.

— О, ты здесь. — приглушённо произносит парень, когда видит Чимина, который оборачивает голову, смотря на него через плечо и поднимая уголки губ, от чего под глазами образуются морщинки, а затем кивает и разворачивается полностью, чувствуя, как ноги продувает гуляющий прохладный воздух. Парень напротив тянет широкую улыбку и подходит к нему, заглядывая в глаза. И что-то в них, там, на самом дне такое читается, что-то самое заветное и хрупкое, что хочется беречь, он словно передаёт это хрустальное что-то ему в руки аккуратно, говоря только не разбей, пожалуйста, а то мне будет больно. Но Чимин не спешит принимать это, потому что знает, что обязательно сделает больно, очень больно, до такой степени, что тело этого наивного и невинного парня упадёт с высокой скалы и разобьётся об острые шипы, уродуя его плоть, пока Чимин с пустым выражением лица будет наблюдать за этим, потому что хотел сделать больно и сделал, но на душе почему-то будет оседать неприятный осадок, словно он сделал что-то не так, что-то, что не нужно было делать, это что-то неправильное и ужасное, но он, ведь, ничего плохого не сделал, он уверен, что прав и чист, как хрупкий хрусталь насквозь, рассмотри со всех сторон. На дне этих голубых насыщенных глаз отражаются его собственные и ему на мгновение лишь становится страшно, потому что там далеко не такое отражается, что в глазах напротив, там что-то страшное и пугающее, но парень словно не видит этого, он словно ослеплён и продолжает тянуть свою широкую счастливую улыбку.

— Да. Я здесь. — очень тихо и хрипло шепчет Чимин, а затем дёргает уголком пухлых губ, наблюдая, как глаза напротив искрятся радостью и любовью.

Парень аккуратно и очень нежно берёт его за запястье и немного опускает уголки губ ниже, смотря теперь как-то неуверенно, но с ноткой серьёзности, утратив тот слепок яркости, что до сих пор перекрывает ему зрение, чтобы тот мог увидеть самое важное и ужасное. Он тянет его в сторону, прямо к тому белоснежному окну, с которого доносится блеклый свет, освещая зеницы напротив Чимина, а он и поддаётся, ступает медленно следом, смотря прямо в глаза, словно в самую его душу, такую светлую, намного светлее, чем этот дом, этот парень похож на ангела в людском обличии, этого парня нужно оберегать, а не ломать его белоснежные хрупкие крылья, с которых будет стекать струя алой светлой крови, пока тот будет наивно верить, что это пройдёт, что раны заживут, потому что не видит самого ужасного и важного. Парень отворачивается, теперь смотря на вид из окна, Чимин сразу переводит туда взгляд, рассматривая густой огромный лес, который тянется до самого горизонта, где солнце уже село, разукрашивая своим бледным светом перламутрово-лиловые облака, вид завораживает и притягивает, как и этот дом, но за этим всем кроется и вторая, колючая, страшная, кровавая сторона, на которую Чимин смотрит с приподнятым уголком губ, пока парень рядом крепче сжимает его запястье и кладёт на его плечо свою голову с чёрными мягкими прядями, пока на кухне продолжают беседовать две женщины, пока в холодном воздухе смешивается запах пряной корицы и ароматного жасмина, легко гуляя по просторному помещению.

***</p>

Тремор рук не проходит уже минут двадцать, пока он старается собраться с мыслями, что расплываются как назло в разные углы и стороны. Страх окутывает с ног до головы, от этого вдоль хребта бежит холодок вместе с крупными мурашками, пока в ушах слышно собственное сердцебиение, потому что ступил туда, куда не нужно, потому что увидел то, чего не нужно было видеть, не желательно, для своего же блага, но он увидел и запомнил. Ночное время суток не предназначено для прогулок, в это время все жители должны быть в своих домах, читать молитвы, боготворить всех святых, в которых они верят и надеяться на лучшее будущее, или хотя бы на своё спасение. На глазах появляется противная влага, он хмурит брови, пытаясь собраться с мыслями, что как назло разлетаются в разные углы и стороны, пока он судорожно выдыхает. Сейчас главное взять себя в руки, иначе всё пойдёт по кривой, но у него смутно получается, пока он давит как можно сильнее на педаль машины. Вой полицейской сирены больно бьёт по ушным перепонкам, тем самым приводя его в чувства, чтобы собрался блять и начал адекватно мыслить, мигалки где-то рядом мигают красно-синим, пока они гонятся за каким-то преступником, пока он давит на педаль сильнее, желая быстрее от сюда съебаться, как он вообще сюда попал? В ночное время суток нужно было сидеть тихо дома и пить тёплое молоко с булочками, а не разъезжать по небезопасному городу, но здесь у него было два выбора: либо соснуть, либо соснуть чуть глубже, за что он и поплатился, потому что постоянно ищет на жопу приключения. Одна сторона кричит и визжит, чтобы он сматывался быстрее и забыл об этом как о страшном сне, а вторая добавляет в тело адреналина, вопя, что вечер проведён не в пустую, он либо придурок, либо придурок, раз поднимает уголки губ, издавая, скорее, нервный смешок.

Сирены остались где-то позади, пока он выехал на нужную улицу, крепче сжимая руль пальцами, быстро облизывая сухие губы, на которых уже нет блеска. Он пробегается быстрым взглядом по полупустой ночной улице, замечая лишь нескольких людей, пока едет дальше, добираясь до дома, кажется, на сегодня хватит попыток самоубийства.

Доезжая до знакомой многоэтажки, около которой непроглядная тишина, он паркуется на своём месте и откидывает светлую макушку на сиденье, прикрывая на мгновенье глаза, чтобы сердце перестало так стучать, словно либо выпрыгнет, либо лопнет. Единственная мысль, которая крутится в голове, так это то, что он живой сейчас, а значит волноваться не за чем, хотя бы сейчас. Высокие фонари освещают асфальтированную дорожку бледным светом, который иногда мигает, пока на него летит всякая живность. Такое не первый раз происходило, когда он попадал в подобные ситуации, что есть синоним равно смертные ситуации, но выбирался из них чистым, словно стёклышко, потому что в голове рождаются мысли и идеи не только с кем бы потрахаться и в каких позах. Кажется, уровень склонности к навязчивым мыслям у него иногда превышает больше положенного, это случалось ещё в детстве, тогда он делал вещи, не задумываясь о последствиях, впрочем, сейчас не сильно, что изменилось, эти вещи были не из приятных, его водили к психологу, но всё четно, тогда он делал, потому что так хотелось и он был уверен, что прав, что ничего плохого в этом нет, он не разделял что-то на добро и зло, не понимал, что вот если он это сделает, то это будет плохо или неправильно, ему хотелось — он делал, вообще в пределах мира не было чёткого нравственного ориентира, позитивного или негативного. Он был уверен, что это нормально, верил искренне в правильность своего дела.

Чимин открывает дверцу БМВ, ступая с приглушённым звуком на землю, на секунду замирая и прислушиваясь к звукам, а затем закрывает её и, повесив свою сумку на локоть, кидает туда ключи и шагает ко входу старого здания, замечая около него какую-ту чёрную машину. Может быть, у него паранойя, может быть это от перевозбуждения больного его воображения, но его не могли так быстро вычислить и найти, но тогда почему он чувствует щепотку тревожности, когда открывает со скрипом железную дверь? Света в подъезде нет и никогда не было, что нагнетает состояние ещё больше, мысленно он уже представил, как его хватают и суют в машину, а затем либо убивают молча и безболезненно, либо насилуют — выбор не большой. Он поднимается по ступенькам, всё так же прислушиваясь к звукам, но ничего не слышит, но от этого не легче, потому что по коже бежит противная мурашка, от чего хочется заорать в голос от напряжения, но он прикусывает губу и поднимается дальше. До его квартиры остался последний этаж, он шагает уверенно, хотя внутри растёт волнение за свою задницу, всё-таки не каждый день ступаешь на колючую дорожку, где расстелен длинный ковёр с надписью дорога для самоубийц, а поэтому он позволяет своим пальцам мелко подрагивать. Чимин ступает на лестничную площадку, пытаясь хоть кого-то увидеть в темноте, но здесь тихо и никто не горит желанием его прикончить, поэтому он позволяет себе выдохнуть и направиться в сторону своей квартиры, но не делает он и пару шагов, как замирает, чувствуя, как сердце начало стучать с бешеной скоростью, а уши мгновенно заложило, он бы заорал от испуга, если бы в горле не появились спазмы, потому что:

— Чимин? — разносится неожиданно из темноты хриплый знакомый голос с нотами удивления, а затем слышны шаги. — Чимин, блять не молчи, я не вижу тебя в этой темноте. — снова хриплый голос доносится до него как через толщу воды, пока он прикрывает веки и собирается с мыслью, выбор невелик: либо на месте убить ебучего Чонгука, либо на месте убить ебучего Чонгука, который подходит ближе и аккуратно дотрагивается до его плеча, от чего тот вздрагивает и делает шаг назад, от чего чуть не падает с лесницы, но его крепко хватают за локоть и тянут на себя. — Чимин, ты дебил? Это я. — повышает Чонгук голос и включает на телефоне фонарик, от чего Пак сильно жмурится и отворачивает голову, пытаясь вырвать руку из крепкой хватки, будто её сейчас вырвут.

— Блять.- шипит он, вытирая с глаз первые мелкие слёзы, делая шаги в сторону своей двери.

— Ты плачешь? — спрашивает Чонгук, ступая за ним и заглядывая тому в лицо, на котором читается раздражение, злость, вроде бы, испуг и бледность, от чего Чонгук хмурится, направляя на него фонарик и осматривая с ног до головы. — Что с тобой? — следующий вопрос, который Чимин игнорирует, пока Чонгук внимательно смотрит на его вид, такое ощущение, что тот валялся где-нибудь в лесу, от чего на одежде пыль и грязь, а волосы взъерошены, но Чимина это не так волнует, сколько нечто другое.

— Хули ты тут делаешь? — Пак изгибает бровь, скептически смотря на него, вытирая со щёк влагу, пока Чонгук отходит на шаг, опуская ниже фонарик. Что Чонгук здесь делает? Он не может дать ответ на этот вопрос, пока он сюда ехал он не думал об этом, у него была цель приехать к Чимину, и он ехал, но того не было дома и Чонгук собирался уходить, как встретил в этот момент хозяина открытой квартиры, который выглядит не лучшим образом. В голове тогда появилась бледная серая пелена, сквозь которую ничего нельзя было видеть и адекватно мыслить, а потому он и не думал, не взвешивал свои действия, а взял и поехал, потому что так хотел. Сейчас, смотря на бледное и немного удивлённое лицо Чимина, который уже вытер слёзы, ответа так же не находится.

— Не знаю.

Чимин поднимает свои брови, подвисая на пару секунд, а затем опускает немного взгляд ниже, словно в голове что-то обдумывая, но на лице почти ноль эмоций. Такой ответ ставит его более, чем в тупик. Чонгук среди ночи припёрся к нему, сам не зная, почему? Чимин смотрит на него нечитаемым взглядом две секунды, пытаясь выяснить сходство их чёрных душ, но ничего не видит и не понимает.

— А, ого… ясно. — хрипит он, пару раз моргая, а затем переводит взгляд на дверь квартиры и снова подвисает, пока Чонгук смотрит на него, слегка нахмурив брови. Чимин прикусывает изнутри щеку, а затем разворачивается к Чонгуку и склоняет немного голову вбок, прищуривая глаза. — Пошли со мной. — единственное, что он говорит, после того, как три секунды молча смотрел на парня напротив, стоя в абсолютной тишине. Чимин хочет прикусить себе язык, да чтобы с кровью, потому что сомневается на счёт своих слов, потому что он хочет, чтобы Чонгук пошёл с ним, он не хочет сейчас быть в своей квартире, но если Чонгук откажет, то он не пойдёт никуда один, а тот стоит и молча смотрит серьёзным взглядом, от чего Чимин хочет уже отказать, но тот открывает бледно-розовые губы.

— Куда?

— Узнаешь, когда придём. — отвечает сразу Чимин, делая шаг назад, показывая, что уже собирается идти и что времени думать у того нет, поэтому Чонгуку неосознанно приходится так же сделать шаг вперёд, от чего Чимин дёргает уголком пухлых губ, разворачиваясь к нему спиной и спускаясь по ступеням, слыша шаги сзади себя. Вдаваться сейчас вглубь себя и обдумывать то, что Чонгук согласился и сейчас идёт с ним он не хочет, а особенно то, что тот вообще приехал к нему без приглашения, сам не зная зачем. Чонгук сейчас шагает следом за ним, куда идёт Пак, туда и он, без всяких вопросов, хотя Чимин думает, что они у того имеются, просто почему-то он их не задаёт. Чимин открывает со скрипом, что режет уши, железную дверь, делая шаги вперёд, пока Чонгук её закрывает, но невольно замедляется, прислушиваясь к звукам.

— Ты чего? — Чонгук обходит его и внимательно смотрит, пока Чимин хмурит брови, осматривая местность, нет, у него после этого точно появится паранойя высшей степени. Пак отрицательно качает головой, шагая дальше, но внутри всё равно маленькая тревожность не отпускает. — Где ты был вообще? Ты знаешь, что посреди ночи шастать по улицам не то, чтобы полезно? — медленно и с неохотой проговаривает Чон, смотря тому в спину, пока Чимин хмурит брови и обходит здание, ища глазами лестницу наверх, да, дебилизм в его крови превышает верхнюю ступень, но что он может сделать? Пак быстро бегает глазами в темноте по обрисованной граффити сырой стене, а когда находит то, что искал, растягивает пухлые губы в довольной улыбке и поворачивает голову к Чонгуку, который замолкает и смотрит сначала на довольного Чимина, а затем переводит взгляд на старую, еледышащую лестницу вверх, которая держится на одном добром слове.

— Чё замер? — произносит этот редкостный придурок, изгибая бровь, и уже тянется руками к лестнице, проверяя на прочность, от чего Чонгук хмурит брови.

— Нет. — произносит твёрдо Чонгук, скрещивая руки на груди, смотря серьёзным взглядом, Чимин замирает и поворачивает к нему голову, пробегая взглядом с ног до головы.

— Да. — отвечает он, а затем подпрыгивает и становится ногами на тонкую ступеньку, которая держится на одном честном слове и он соврёт, если скажет, что ему не страшно. Чонгук от этого сразу напрягается и преодолевает между ними расстояние, беря того за руку и крепко сжимая, на что Чимин выгибает бровь, смотря скептически.

— Мы туда не полезем, Чимин. — медленно проговаривает он чуть ли не по слогам, чтобы было понятно и доступно, но тот лишь сильнее выгибает бровь, склоняя голову к плечу. Чонгук чувствует, что этого идиота не переубедить, что тот полезет, даже если эта чёртова лестница будет падать, чего он в последнюю очередь ожидает.

— Я полезу. — и вырывается из ослабевшей хватки, смотря тому в чёрные как тьма глаза, в которых читаются не самые лучшие чувства, лучше об этом не знать. Пак отворачивается и поднимает вторую ногу, поднимаясь выше, крепко держась за шатающиеся железки, пока Чонгук внизу сжимает челюсти, поджимая бледные губы и прожигая взглядом в Чимине дыру. У него в голове жирными буквами не дать ему упасть, но ему самому страшно, а тому, видимо, всё равно. Чонгук, смотря на это, представляет чёткую и яркую картину, как он падает и становится калекой, а Чимин вместе с ним, желание лезть туда равно минус ноль в квадрате, но Чимин лезет и Чонгук не может его отпустить туда одного.

— Какого чёрта, твою мать, ты творишь? — повышает он голос, поднимая руки и дотягиваясь до лестницы, прикусывая щеку. Чимин переставляет ноги, чувствуя, как они елезаметно дрожат, он только половину прошёл, а впереди ещё столько же и выше, его самого немного начинает потряхивать от того, что лестница может в любой момент оборваться и он упадёт вниз. Слова Чонгука долетают до него через шум в ушах, потому что он напряжён и сосредоточен, он аккуратно поворачивает к нему голову, смотря вниз на то, как Чонгук ёжится, решая внутри лезть или нет, и кажется, первое побеждает, но Пак видит, как ему страшно, кажется, тот боится даже больше, чем сам Чимин, чего он точно не ожидал.

— Ты знаешь, что страх это равно слабость, а иметь слабости не лучший вариант. — тянет он, не выдавая своего волнения, смотря на Чонгука, почему-то хочется его отвлечь, хотя бы разговорами и пусть они будут ни о чём. Внизу слышно, как тот грязно ругается, на что Пак тянет уголок губ вверх, замечая, что ещё немного и он доберётся до крыши, пока Чонгук ещё и до половины не дошёл. — Поэтому, от него нужно избавляться, Чонгук, чем ты сейчас и занимаешься. — продолжает он, слыша, как внизу издают смешок.