vii.часть 7 (1/2)

Серые тучи собираются в кучи, смешиваются с друг другом, опускаясь ниже, ставая тяжелее и темнее, пуская мелкие капли дождя, а следом по небу разносится раскатистый звук грома. Холодный ветер пробирается в салон, обдувая тело прохладой и свежестью, пока он закрывает окно и поправляет светлые волосы. Поток машин остался позади, теперь он едет по окраине города, замечая боковым зрением не лучший пейзаж, но у него нет времени останавливаться и наблюдать за этим, поэтому машина ускоряется. Холодные капли стучат по стеклу, стекая быстро вниз, пока он с хмурым выражением лица смотрит вперёд, на длинную дорогу, вдоль которой растёт зелень. Ветер шатает тонкую бледную листву деревьев, покачивая их в стороны, с каждым мгновением усиливаясь, будто вырвут с корнями, но и это ему не мешает. В голове сейчас пусто, если у него что-то спросить или сказать, вряд ли он услышит и поймёт, что именно к нему обращались, потому что он в какой-то прострации, будто между миров, с одной стороны ему кажется, что так и есть. В такие моменты он так себя и чувствует, каким-то не таким, беспомощным, наивным даже в какой-то степени, хотя презирает это качество, а ещё глупым, это из-за наивности. Но никак не может по другому, подобные странные чувства и ощущения окутывают его с ног до головы, с самых концов светлых прядей до кончиков пальцев, завлекая в свои объятья. В такие моменты он не знает как по другому реагировать и вести себя, потому что эти чувства и ощущение так приелись, что появляются по умолчанию каждый такой раз, а он и не может их от себя отлепить, зато потом сразу всё проходит, как будто и не было.

Он не раз задавался вопросом: для чего он это делает, если знает, что исход таковым не будет, каким бы он хотел быть. А ответом служит гробовое молчание в буквальном смысле, потому что с той стороны ему никто не отвечает никогда, а сам не способен ответить на этот вопрос как бы не старался.

Небо одаряет яркой белой вспышкой, которая быстро сверкает, отражаясь блеклым светом на дне чёрных зениц, а следом небо начинает трещать, погода будто специально такая нагнетающая. Он и так себя чувствует подавленным сейчас, даже страшно от самого себя, хотя не в первые подобное чувствует. Чёрный автомобиль паркуется у большой каменной арки, по бокам которой начинается чёрный низкий забор в виде решётки. Он поправляет полы своего чёрного пальто, пока на светлые пряди падает пару капель воды, а затем открывает прозрачный зонт, возвышая над головой, с нахмуренными чёрными бровями, смотря на арку, а затем медленно опуская взгляд за неё, глубоко вдыхая. Он не знает, зачем занимается этим каждый раз, когда приезжает сюда, мысли сами по себе появляются, а он и не может их испарить. Может, дело всё-таки в убеждении. Он не знает, почему его не покидает надежда и вера, за такое время они должны были погаснуть как свечка, но остаются светить блеклым еле заметным пламенем, а он продолжает верить и думать, что так и есть.

Подсознательно он понимает, зачем занимается этим, для чего он это делает, а сознательно ищет себе оправдания, потому что где-то в глубине души не хочет этого признавать, но так оно и есть. Ответы есть всегда и на всё, просто мы не хотим их видеть или принимать, как Чонгук.

Он поднимает голову вверх, медленно моргая, пока наблюдает за свинцовым небом, что уже успело почернеть, ему бы быстрее уехать от сюда, а не стоять и мокнуть, но он будет стоять и мокнуть, пока не соберётся с мыслями. Мысли в свою очередь, как назло, разлетаются в разные стороны словно белоснежные голуби, быстро двигая своими маленькими крыльями, не желая собираться воедино, а он беспомощно прыгает, дотягиваясь до них рукой, пытаясь поймать, но всё четно. Мелкие капли капают на зонт, начиная ускоряться и становиться крупнее, а он всё никак не сдвинется с места. Да, он не первый раз здесь, да, что здесь такого страшного или не понятного. Но он должен переубедить себя, должен внушить себе, что подсознание не право, что оно толкует не верно, потому что ему не нравится оно, ему нужен такой ответ, который бы его удовлетворял и которому бы он сразу поверил, поэтому стоит, пока нитки его пальто начинают постепенно мокнуть. Чонгук пробегает медленным незаинтересованным взглядом по виду перед собой, слегка прищурив глаза и задумавшись, там он никого не видит, а может они глубже или дальше, ему не нужно так далеко идти. Арка становится темнее, пока светлый камень намокает, а с него начинают капать капли на плиточную дорожку, создавая грязь, куда он и ступает своим массивным чёрным ботинком. Чонгук крепче сжимает в руках ручку зонта, шагая уверенным и широким шагом в нужном выученном направлении, пока капли дождя продолжают падать с чёрного неба, а молнии не перестают сверкать. Это место иногда может нагнать страх или ужас, смотря, кто как восприимчив, ему не страшно и не жутко от подобных мест, потому что за их преградами, по ту сторону жизни людской, сами люди делают похуже вещи, такие, каких действительно нужно бояться, а что тебе может сделать мёртвый? Разве что напугать твоё сырое и больное воображение, которое ты сам себе внушил.

Бледно-розовые губы, на которых еле заметная влага, поджимаются, когда он видит то, к чему пришёл, а брови хмурятся сильнее, когда он останавливается в двух метрах от могилы, на которой находится маленькая квадратная фотография, которая одним видом больно режет по сердцу тупым лезвием, даже не зная, что способна вызвать такую боль, но утраты всегда обходятся болью. А особенно близких тебе людей, которых ты любил всем сердцем, всей своей чистой и невинной душой, отдавая им такую же светлую и верную любовь, передавая как что-то хрупкое из рук в руки, а они отдавали тебе взамен свою, улыбаясь краешками губ, пока ты задерживал дыхание, пропуская через себя приятные волны любви, которые забавно щекотали внутри тебя, вызывая вихрь положительных и счастливых чувств и эмоций. Каждая клеточка тогда счастливо пищала, когда получала новую порцию теплоты и заботы, потому что такое приятно получать, потому что такое, более, чем приятно получать. Каждая клеточка тогда отдавала по телу что ни есть счастьем, вызывая в тебе светлую радость. Он смотрит, как капли дождя стекают по фотографии, капая на груду земли, на которой лежат различные цветы, пока сердце снова пропускает второй болезненный удар и сильно сжимается, а он и не пытается увернуться от него, потому что больно будет по любому. Как бы он не старался бежать от своих переживаний, от проблем, от той же боли — от себя никогда не сможет убежать, потому что это всё и есть частицы его самого, они часть его разума, часть его тела, которые всегда и везде будуи с ним, просто иногда он может дать себе волю забыть о них или закинуть в самый дальний угол своей натуры, но они там есть, они есть в нём и от этого не избавиться. Глупый вопрос: почему так больно? задаётся почти каждый раз, пока он слегка заломив чёрные брови, обводит мучительным взглядом груду земли, пытаясь найти ответ на него, но ему никто не отвечает, там по ту сторону молчат так же, как и его мысли, потому что даже они не знают почему. Глупый вопрос, на который следует один и тот же ответ, да, это и так понятно почему, но он человек, у него тоже есть чувства, каким бы холодным он не казался, он не может быть камнем, он тоже чувствует человеческие спектры чувств. Он родился человеком, он человек, а потому хочет наивно верить, что эта боль пройдёт в скором времени, что сотрётся и он привыкнет к ней, что сердце уже не будет мучительно стонать от тупого лезвия в себе, он хочет верить в это, — ещё одно, во что он не перестаёт верить, как наивный ребёнок, приходя сюда.

Чонгук садится на деревянную доску в виде лавочки, расставив широко ноги, поправив чёрное пальто и оперившись локтями о колени, чувствуя влагу на глазах, и он уверен, что это не дождь течёт по его щекам впервые за полгода. Это его чувства: горечь, грусть, обида, боль утраты, опустошение, безнадёжность, смешиваются воедино и стекают по покрасневшим щекам, доходя до обветренных и покусанных бледных губ, которые он немного приоткрывает, тяжело выдыхая, потому что они не могут постоянно сидеть у него внутри, не могут вечно давить на него, сжимать все органы, выворачивая наизнанку, пока ему невыносимо больно, они хотят выбраться наружу, вот только как — не знают, поэтому сейчас и пробуют медленно стекать тонкой влагой с покрасневших и усталых глаз, пока мелкие капельки собираются на чёрных ресницах. Там, на дне его глаз, в самом дальнем углу можно заметить пропасть, а ещё дальше, если посмотреть, если немного наклониться и привстать на носочки, можно увидеть, какая она глубокая, если не бездонная, там внутри неё ничего, кроме холода, пустоты и негативных чувств, которые временами съедают его, словно мозг ложкой, нет. От этого становится жутко и холодок бежит по спине вдоль хребта, но если становится страшно лишь от подобного зрелища, как он должен себя чувствовать, если это всё внутри него? Сойти с ума?

Желание сейчас же закурить растёт очень быстро и высоко, но он не будет здесь этого делать, он никогда здесь не курит, возле этой могилы, потому что здесь должно быть чисто и светло, если бы ангелы существовали, они бы одарили это место своим тёплым и райским светом, которое будет манить и притягивать. Он смотрит нечитаемым взглядом, как по светлой плитке течёт вода, смешиваясь с грязью, а перед глазами совсем не это, он снова ушёл куда-то далеко, погружаясь в свои мысли, лишь громкий звук грома и дождь, что не перестаёт барабанить по прозрачному и мокрому зонту, держат его здесь, напоминая, что уже пора уходить. Чонгук поднимает взгляд на могилу, мысленно посылая человеку извинения и просьбы, чтобы его простили, потому что он не хотел, чтобы так получилось, он не хотел лишаться близкого человека, вот только он не знает, что на той стороне его уже не обвиняют, но он не верит в это, каждый раз просит и просит, умоляя тихим шёпотом, что он не виноват, пока по щекам текут жгучие слёзы, а в ответ слышит лишь тишину и шум ветра, потому что сам себя не простил и никогда не простит, будет самостоятельно делать себе этим больно, потому что заслужил, заслужил всё то, что ему приходится терпеть и чувствовать, он согласен и сам себе сделал подобное наказание, чтобы искупиться, вот только не получается.

Мелкие капли легко падают на тёмное сиденье в салоне машины, пока он расстёгивает пальто на верхних пуговицах, чувствуя, как подрагивают его руки. Он тихо всхлипывает, а затем вытирает рукой влагу со щёк и ресниц, потому что хватит плакать. Чонгук заводит машину и выезжает на дорогу, сжимая руками крепко руль, пока костяшки не белеют, ему бы заорать, чтобы связки разорвались и перепонки лопнули от громкости, вот только он продолжает молчать и ехать назад, сдерживая новые слёзы. Боль утраты сильно давит, мысль о том, что человека никогда больше не будет рядом — больно давит, мысль о том, что ты виноват в этом — сжирает твою плоть острыми клыками, разрывая её на части, от мысли, что ты не можешь его так же вернуть, как и утратил хочется самому умереть, потому что существовать бессознательно на этой чёртовой планете и в этом чёртовом городе невозможно без боли. Он человек и тоже умеет чувствовать, он тоже хочет перестать испытывать эту боль, проявляя ноты слабости, но после этого внушает себе, что заслужил, что другого исхода для него быть не может. Иногда в голову приходят мысли о том, а зачем он живёт? Скорее всего, этот вопрос преследует многих человекоподобных, но у каждого свой ответ, потому что у каждого свои ценности, свои цели, ради которых они живут, а может, люди живут ради других людей, кто как. Чонгук тоже задумывался над этим и сознательно не мог дать точного ответа, но подсознательно уже давно знает зачем, просто этот ответ таится глубоко в темноте, ведь не совсем приятный, зато помогает держаться и жить дальше.

***</p>

Симпатичная кореянка, лет двадцати одного-двух, в чёрном фартуке, на груди которого эмблема их кафе, а сбоку бейдж с именем, приветливо тянет губы, переводя всё своё внимание на клиента, которого видит не в первые, знает, как его зовут, где учится, знает, что обычно берёт. Она поднимает брови вверх, когда видит подавленное состояние студента, который обычно к ним забегает в обед за своим любимым кофе, этот парень часто выглядит серьёзным и в какой-то степени хмурым, но вежливо обращается к ней и другим работникам, но сегодня он совсем другой, словно сдулся как яркий, в его случае чёрный, шарик, смысл один, независимо от окраса — Чонгук подавлен и опустошён, чего он и не скрывает, потому что если он чувствует, что готов прям сейчас застрелиться, то не будет тянуть глупую и дебильную улыбку, будто всё в его жизни хорошо. Девушка прикусывает немного губу внутри, чувствуя, как и сама теряет былой настрой, потому что этот парень ей приелся, он не плохой, уже на протяжении полугода заходит к ним, иногда беседуя, когда есть время, поэтому, можно сказать, не чужой, но она не будет лезть и допрашивать. Чонгук закрывает у двери свой мокрый зонт, поправляя блондинистые пряди и шагая внутрь уютного и стильного кафе в сюжете минимализма, доходя до стойки, за которой стоит знакомая ему девушка.

— Как обычно? — спрашивает она, поднимая уголок губ, на что Чонгук кивает и ставит руку на доску из тёмного дерева, опираясь локтем и стуча дрожащими пальцами по поверхности, потупив взгляд. Девушка сразу принимается делать заказ, иногда кидая на парня взгляды, в них можно распознать лёгкую тревожность, она сама по себе девушка сентиментальная, но этот парень не спешит с ней делиться, как иногда так делает, а она и не лезет, потому что Чонгук если сам не захочет, то никак не расскажет. В кофейне приятно пахнет сладкими десертами и кофе, эти запахи смешиваются и оседают в воздухе, создавая уютную атмосферу, пока за широким окном идёт дождь, а прохожие спешат с различными зонтами в руках. Чонгук пробегает незаинтересованным взглядом по посетителям: пару человек сидят в одиночестве, некоторые с ноутбуками, что-то активно там печатая, остальные пришли парами, попивая горячие напитки. Внутри у него осел горький осадок, пока он ехал сюда, он не выветрился холодным воздухом через приоткрытое окно, он наоборот осел на самое дно в нём, напоминая, что всегда там будет теперь. Гук отворачивается к посетителям спиной, переводя взгляд на небольшой плазменный телевизор в углу помещения, где как всегда крутят новости, а следом различные разноцветные рекламы, пока один кукловод, у которого с пальцев огромных рук висят тонкие нити, которые въедаются в других людей, что управляют телевиденьем, показывая то, что им приказывают сверху, движет ними — остальные слушают с открытым ртом и съедают послушно.

— Тяжёлый день. — произносит он хрипло, когда девушка очередной раз бросает в его сторону взгляд, заканчивая готовить кофе, не отрываясь от сменяющихся картинок на экране телевизора. Девушка лишь поджимает губы и кивает, накрывая стаканчик крышечкой, где красуется стикер «удачного и продуктивного дня», а сбоку чёрного стаканчика белая маленькая эмблема их заведения, и протягивает его Чонгуку, который переводит взгляд и благодарно кивает, протягивая ей карту. В кармане пальто вибрирует долго смартфон и он, не думая, тянется туда, а затем принимает вызов. Девушка заканчивает операцию с картой и возвращает её владельцу, пропуская мимо ушей его короткий разговор, а затем он благодарит и уходит, пожелав такого же хорошего дня, на что она приветливо улыбнулась. Чонгук садится в салон машины, заводя её и делая глоток горячего напитка, выезжая на дорогу.

Дождь не прекращается ни на минуту, не переставая барабанить по стёклам, играя на нервах. Чонгук сегодня особенно не в настроении, но способен держать себя в руках, не смотря на то, что его словно выедают изнутри. Юнги не предвещал ничего хорошего, как обычно и всегда, в прочем, Чонгук сейчас к нему и едет, тот сказал, что расскажет всё на месте, если Чонгуку опять нужно будет делать работу, то его жертвам не повезло. Кофейный запах вперемешку с ореховым сиропом смешался с воздухом в салоне, теперь в каждом уголку здесь приятно пахнет пряностным, пока он всё же делает ещё пару глотков, потому что это его один из любимых видов кофейных напитков. Свой выходной день он по другому и не представлял, ну почти. Он решил, что последующие полдня будет решать задания, чтобы завтра полностью отдохнуть, но планы как всегда поменялись, не желая подчиняться ему, а именно Юнги со своими проблемами, тот врывается в его жизнь когда ему вздумается, говоря, чтобы беспрекословно ехал к нему хоть с другого конца света, потому что нарастает что-то неприятное и, возможно, они в дерьме, поэтому Чонгук, место того, чтобы спокойно пить свой напиток и ехать прямиком домой, едет прямиком в самое дерьмо, потому что то место иначе назвать нельзя.

Шаги по тёмному коридору разносятся повсюду, потому что здесь больше никого нет в этом крыле, а поэтому стоит почти гробовая тишина.

Дверь бесшумно открывается, пока Чонгук безэмоционально смотрит на Юнги, который зарылся с головой в компьютер на полстола из тёмного дерева, и не обращает на Гука внимания. Тот пробегается взглядом по кабинету, отмечая, что ничего не поменялось, а затем ступает вглубь, пока не доходит до стола и не садится в кожаное чёрное кресло, расставив широко ноги и поставив руки на стол, внимательно смотря на Юнги, который лишь хмурит брови, что-то читая на экране. Сзади него находится большое окно, в которое стучат крупные капли дождя, звуки которого разлетаются по помещению, врезаясь в ушные перепонки, надавливая на терпение. Чонгук хочет поторопить его культурно, чтобы тот сказал хоть что-то, но тот опережает его, кидая, не отрываясь от работы в компьютере:

— Есть проблема. — задумчиво тянет Юнги, слегка прищуривая глаза, а затем начиная что-то быстро печатать, пока Чонгук опускает взгляд на его бледные руки, ожидая продолжения. — У этой проблемы есть ещё одна проблема с головой. — так же тянет Юнги, нажимая на мышку. — Тот урод Ли, он хоть и мёртв уже, — он кидает быстрый взгляд на Чонгука, который не меняется в лице, лишь внутри на секунду сжимается. — а проблем всё равно не меньше, чем когда он был жив. — ухмыляется он, хотя сейчас не до шуток, Чонгук это понимает, поэтому кивает, чтобы тот продолжал. Юнги оставляет в покое компьютер и откидывается на спинку стула, стуча пальцами по поверхности стола, пока помещение резко освещает яркая молния. — Есть одна заноза в заднице по имени Ёбин, Чон Ёбин. Ебучий прокурор того отброса, которая теперь носится как ненормальная. Она по руки в дерьме и убийствах, она хочет отомстить за него. Её нужно убрать. — отрезает Юнги, серьёзно смотря Чонгуку в глаза, который пару секунд молчит, обдумывая.

— У тебя есть те, кто могут это сделать. — хрипло произносит Чонгук, так же откидываясь на спинку стула. Юнги отрицательно качает головой.

— Нет, ты же знаешь, что её нужно не только убрать, а и провести беседу, признай, что только ты можешь этим заниматься на шесть с плюсом. — понижает он голос, давая понять, что выбора у того как всегда нет. Чонгук хмурится, опуская взгляд вниз на стол.

— Дай информацию на неё. — говорит как-то отстранённо он, на что Юнги кивает, внутри довольный, а затем разворачивает к нему экран, где красуется фотография женщины и вся информация о ней, которую Чонгук внимательно читает.

— Парни её привезут, ты всего лишь сделаешь быстро свою работу и всё, Чонгук, не кори себя за это, ты не виноват, что люди такие мрази. — говорит тот, пока Чонгук обрабатывает новую информацию, а затем переводит на него взгляд, от которого по спине бежит холодок.

— Ты меня не переубедишь, Юнги, поэтому заткнись. — грубо отрезает Чонгук и поднимается с места, разворачиваясь, чтобы уйти.

— Ты не можешь этого осознать, поэтому тебе и больно, но ты не должен винить себя. — Чонгук хмурит брови, шагая к двери, а затем дёргает за ручку и поворачивает к нему голову, поджимая бледные губы.

— Я сам разберусь, что должен, а что нет. — бросает он и скрывается за дверью, пока Юнги вздыхает, откидываясь на кресло и разворачиваясь лицом к большому окну, смотря на непогоду.