vii.часть 7 (2/2)
Чонгук шагает по коридору, чувствуя, что совсем скоро что-то в нём сломается. Оно начинает совсем тихо, но заметно трещать, он слышит этот глухой и приглушённый звук, который прям сейчас звучит в ушных перепонках, но не знает, как исцелить себя, как снова набраться сил, которые начинают покидать его тело, он крутится в этой чёрной рутине, которая засасывает его и разрывает изнутри на части, оставляя кровавые куски плоти, а он и не знает, как выбраться. Каждый раз пытается собраться, возродиться и идти дальше, внушая, что насилие — это хуёво, что они предатели. Но почему тогда эти убеждения со временем начинают потухать и бледнеть? Что он делает не так? Он не может понять, почему сейчас начинает превращаться во что-то непонятное, такое ощущение, что он опустошается, не видя ни в чём смысла. Он пытается, правда, пытается набраться сил и шагать дальше, исполнять приказы Юнги, ходить в университет, быть отличником, уживаться со своими мыслями и страхами, но почему тогда сейчас что-то идёт по кривой? Почему именно сейчас он чувствует непонятную боль? Чонгук не может понять, что именно сделал не так.
…На улице уже заметно потемнело, пока он полностью опустошенный идёт ко входу больших и высоких железных дверей, возле которых стоят его люди, пока двое из них открывают перед ним дверь со скрипом. Вид не поменялся, что тогда, что сейчас — всё тот же огромный пустой и холодный склад, с длинными тонкими трубами повсюду, с которых капает на бетонный пол влага, отдаваясь эхом по помещению. Свет совсем блеклый, мало, что освещает, но он чётко замечает женщину, которая сидит на стуле, что сейчас в отключке, а может уже и очнулась и осматривает то, куда она попала, Чонгук шагает, пока звуки гуляют по складу, пробиваясь в ушные перепонки, женщина еле заметно содрогается, слыша, как кто-то шагает, но потом замирает, понимая, кто к ней идёт и пытаясь встать, но ей больно.
— Даже не пытайся встать, это будет ещё больнее.
Гук обходит её и становится перед ней, держа руки за спиной, смотря внимательным, но пустым взглядом на неё, пока та, видимо, вспоминает, что было до этого, как они беседовали. По пустому помещению разносится звук закрывающейся зажигалки, от чего та вздрагивает, хмуря брови и смотря на Чонгука, а затем тянет уголки губ, как-то хитро или с горечью.
— Просто убей меня, хватит придуриваться. — сквозь глубокие выдохи шепчет она, смотря тому в глаза, пока Чонгук осматривает её, а затем молча переводит взгляд вверх, приподнимая голову, женщина секунду смотрит на него, после чего тоже смотрит туда же и видит над собой длинную трубу с открытым краном. — И что ты будешь делать со мной дальше? — повышает она голос, всё ещё смотря вверх, пока Чонгук переводит на неё взгляд.
— Я же говорил, твоя смерть не будет лёгкой. — произносит он тише, когда женщина смотрит на него, склонив голову и растянув губы в улыбке, проводя языком по губе.
— Какая разница, если я всё равно умру? — говорит та, заламывая брови, будто сейчас начнёт плакать. Вид у неё не самый ужасный, никто её не бил и не калечил, она всего лишь потрёпана. — М? Сразу настанет мир во всём мире что-ли? — Чонгук делает вид, что слушает её, опуская взгляд на зажигалку, что держит в правой руке. — Или моя смерть станет неким тайным посланием? — она двигается вперёд, заглядывая тому в глаза, нервно улыбаясь. — Да всем плевать! — повышает она голос, хмуря брови, пока Чонгук смотрит куда-то вниз потуплённым взглядом. — Ты правильно сказал, что я всего лишь мразь, которая убила другую мразь. Как бы изощрённо ты меня не убил, — шепчет она, медленно наклоняясь вперёд, когда Чонгук всё-таки переводит на неё взгляд, молча наблюдая. Сейчас у него внутри всё замерло, в такие моменты чувства словно отключаются и он не знает, что именно чувствует, но зато после того, как выходит от сюда, то в его плоть вонзается острое лезвие, медленно двигаясь в нём. — Всё равно ты такой же подонок, как и я. — шепчет она, пару раз кивая. Чонгук не меняется в лице, хотя внутри после этих слов становится больно, потому что она права, если убить убийцу, количество убийц не изменится. Глубоко внутри он не хочет этого делать, потому что прекрасно знает, что ждёт эту женщину, но по другому нельзя и от этого внутри что-то сдавливается.
— Не совсем. — отвечает он, опустив взгляд вниз.
— А в чём разница? Давай, поведай мне.
— Заболталась и кончина кажется не такой пугающей? — поднимает он на неё взгляд, приподняв немного брови, после чего женщина замирает, внимательно смотря на парня. Чонгук дёргает уголком губ, а затем разворачивается и шагает к столу сбоку, где размещена труба и поворачивает кран, после чего на женщину как фонтаном брызгает сверху жидкость, пока она жмурится и опускает голову вниз, испуганно крича. Чонгук поворачивает к ней голову, наблюдая, как та начинает кашлять и давиться, размахивая руками, он пару секунд ждёт, а затем, не оторвав от неё взгляда, поворачивает кран назад, после чего всё прекращается и женщина пытается набрать в рот больше воздуха, бегло осматривая помещение, а затем слышит звук зажигалки, которую Чонгук лёгким движением руки закрывает. Женщина переводит на него испуганный взгляд, замирая.
— Что? Только не говори, что… что… — она не договаривает, потому что Чонгук отходит немного в сторону и включает пластинку, после чего по пустому складу разносится звук мелодии. Чонгук поворачивается к ней и шагает медленными шагами.
— Тебе придётся долго страдать нестерпимой болью. — медленно проговаривает он, немного пожав плечами, пока та судорожно смотрит на него, отрицательно качая головой.
— Нет… это уже слишком! Ты не перегибаешь палку? — визжит она, наклоняясь вперёд. — Это не правильно, ты же вроде никогда не трогаешь женщин. — быстро проговаривает она нервно, пока Чонгук молча её слушает.
— Я не вижу в тебе женщину. Ты просто монстр. — ровно говорит Чонгук, пока та открывает от удивления рот, заламывая брови. — Движимая желаниями. — поднимает он брови, женщина замирает, смотря на него пару секунд, а затем опускает голову, осматривая свои ноги и всё вокруг.
— Нет, так же нельзя. — нервно произносит она, издавая смешок. — Существует столько способов, эй, используй пушку! — тянет она руку вперёд, трясся ею, пока Чонгук безэмоционально продолжает на неё смотреть, а перед глазами красными буквами горит она убивала ради своей выгоды, она предатель. — Пристрели меня просто, пристрели! — Чонгук поднимает взгляд выше, смотря куда-то ей за спину, пока та продолжает орать, надрывая голос. — Стреляй в меня! Стреляй! — она глубоко дышит, слыша, как медленная музыка режет перепонки, а Чонгук разворачивается и уходит. — Нет… нет… Нет! Я… сожалею… я… я… вернись! — кричит она, пока Чонгук открывает квадратную зажигалку и кидает назад, пока та падает на пол и всё мгновенно загорается пламенем, пока та истошно кричит не своим голосом от ужаса, смотря, как огонь приближается к ней. Чонгук прикрывает глаза и быстрым шагом выходит от сюда. Женщина начинает вопить, когда поднимается на ноги, но сразу чувствует острую боль, потому что ступни приклеены к полу, а огонь уже в метре от неё. По пустому складу разносится нечеловеческий вопль, когда огонь остро разъедает кожу, пуская по телу нестерпимую боль, превращая тело женщины в изуродованный кусок плоти, вперемешку с медленной мелодией и звуком огня.
***</p>
Он смотрит, как за окном прекращает лить дождь, оставляя после себя сырость и влажность. Он не особо любит такую погоду, она нагнетает чем-то. Дождь прекратился, а с листьев деревьев до сих пор медленно стекает вода, падая с высоты на землю и разбиваясь об неё. Вокруг слышно лишь шум ветра, который так же утихомирился с началом глубокой ночи, звуки проезжающих машин и собственное сердцебиение. В салоне машины теплее, чем на улице, где на каждом повороте караулит полиция, мигая красно-синим, обеспечивая жителям безопасность, пока он проезжает мимо, пустым взглядом смотря вперёд. Стаканчик с допитым кофе спокойно стоит на подставке у панели, пока внутри у Чонгука странно пусто, как будто там вообще ничего нет, как будто он стёр все свои чувства и эмоции, даже органов там нет. Такое ощущение, что ему уже всё равно на всё и всех, что его больше ничего не волнует и не тревожит, ничего не давит и сдавливает, в голове улетели навязчивые мысли, оставляя её такой же пустой. Такое ощущение, что у него ничего не осталось, что он между двух дорог и не знает какую выбрать, а поэтому остаётся либо соснуть, либо соснуть чуть глубже. Иного выхода он не видит в своей жизни, пока едет по окраинам города, выезжая за него. Сейчас в такое время вредно разъезжать в ночное время суток, мало ли что может произойти, но сейчас ему как никогда всё равно, потому что мыслить адекватно не в его способностях.
Сейчас он чувствует себя каким-то овощем, совершенно пустым ненужным, второе больше подходит, потому что у него здесь никого нет, а потому он чувствует себя одиноким, но ничего с этим делать не собирается, потому что подобные жалкие мысли появляются реже, чем действительное желание найти человека, что стал бы его спутником.
Прохладный воздух обдувает кожу лица, ероша еле заметно пряди, которые спадают на глаза, пока он стучит задумчиво пальцем по рулю.
Он тоже человек, а потому надеется, что скоро это пройдёт, что он сможет войти в строй и нормально функционировать, он ненавидит себя за такие приступы жалости от которых становится тошно. Чтобы пробудить в себе надежду, нужно для начала внушить себе чувство контроля над жизнью. Нужно стремиться к чему-то доброму и светлому и верить, что ты сможешь это сделать. Вот только Чонгук не видит здесь ничего из положительных красок, здесь наоборот мрак и безысходность, боль и страдания, если всегда лишь потакая своим собственным желаниям и избегая боли — можно нажить проблем.
Дым рассеивается в воздухе, пока Чонгук обхватывает сигарету бледными и трясущимися пальцами, прикладывая её к бледно-розовым обветренным губам. Живой город остался позади, такое ощущение, что он отдалился от него на другой конец света, он бы здесь пробыл до самой смерти, но долго нельзя, мало ли что. Дверь машины приоткрыта, впуская в салон свежий холодный воздух, пока пару пуговиц чёрного пальто расстёгнуты, он бы включил какую-нибудь ненавязчивую музыку, вот только хочется, чтобы мозги хоть немного побыли в тишине. Из-за темноты ничего впереди не видно, вокруг него лишь зелень и ни единого человека, что не может не радовать хоть подсознательно. Он делает ещё одну затяжку, откидывая голову на сиденье, устремляя взгляд в непроглядную темноту через лобовое стекло, смотря из-под прикрытых век. Всё, что он делает — плохо, это плохо измеряется не только мнением окружающих людей, которые считают это неправильным и ужасным, а и его самим в первую очередь, потому что он так же считает где-то глубоко в себе. Но раз так, тогда почему до сих пор делает это? В ответ как всегда тишина, что не странно. Он ступает на мокрый асфальт, откидывая сигарету в сторону, шагая медленно вперёд, держа руки в карманах. Чонгук вдыхает судорожно больше воздуха в лёгкие, после чего поднимает голову вверх, устремляя мутный взгляд в темноту и громко кричит, а затем ещё раз, пока сгибается пополам, а с глаз капают мелкие слёзы. Внутри что-то крушится и ломается вместе с ним, пока он надрывая голос кричит, пока не чувствует боли в горле, пока не начинает хрипеть и рыдать в голос. Внутри словно острое копьё въелось и движется дальше к самому сердцу, проходя сквозь него, от чего хочется упасть безвольным телом, а затем его вытаскивают медленно назад, заставляя прогибаться в спине, ломая хребет. Внутри почему-то становится больно и невыносимо тесно для его чувств, он не знает как выплеснуть их, чтобы они наконец покинули его тело и голову, он тоже ведь человек и тоже умеет чувствовать.
Глупый вопрос: почему так больно?
Он родился человеком, он человек, а потому хочет наивно верить, что эта боль пройдёт в скором времени, что сотрётся и он привыкнет к ней, что сердце уже не будет мучительно стонать от тупого лезвия в себе, он хочет верить в это и это ещё одно, во что он не перестаёт терять надежду, как наивный ребёнок.