iv.часть 4 (1/2)

Перед глазами разноцветная иллюзия.

Так смешно становится, резко и неожиданно, что хочется засмеяться во весь голос до хрипоты, чтобы разорвать все связки, чтобы со рта полилась струя алой крови, а в горле появились колючие стёкла, впиваясь острыми концами в стенки. Всё вокруг будто тоже смеётся, ушные перепонки наполнены водой, такой густой как смола, она забила уши как будто толстые слои ваты, не сахарной, другой. До него доходят какие-то звуки, они как будто смешиваются и превращаются в одной сплошной смех, такой заливистый и истерический, что он больше не может сдерживаться и начинает тихо смеяться, издавая короткие смешки, держа глаза закрытыми. Там в темноте, очень далеко — что рукой никогда не дотянутся — танцуют какие-то люди или существа, они одеты в длинные разноцветные платья, такие длинные и широкие, пушистые и яркие, что от них исходит невыносимый свет, от чего хочется зажмуриться и пустить слёзы, но он продолжает смотреть, причиняя себе боль, словно смотрит на яркое солнце, которое слепит глаза. От этого они пекут, щиплют и становится больно, но он смотрит, кривя уголок губ в кривой улыбке, наблюдая как они кружатся, меняются парами, словно на балу, так красиво и захватывающе, а ещё смешно до жути, потому что от них доносится громкий смех, ведь они так же смеются, пытаясь втянуть в это Чимина, который словно завороженный приближается к ним, летая в этой поглощающей темноте. Они все танцуют под какую-ту музыку, затем слышится внезапный пронизывающий крик и снова смех, такой манящий и заливистый, потом шёпот, от которого по телу бежит дрожь вдоль хребта. Это ничто иное, как комедия. Они не могут перестать смеяться, это одни из самых лучших комиков и от этого внутри появляется от куда-то странное чувство. Чимину становится страшно. Страх вперемешку с нотками ужаса впитываются в его тело, он это отчётливо ощущает, поэтому перестаёт смеяться, пытаясь отползти назад, пока его как магнитом тянет вперёд, туда, где устрашающий смех становится громче. Ушные перепонки режет громкий грубый мужской голос, он словно спасение среди этого дурдома, потому что смех и шёпот везде, даже в нём самом, а этот голос словно глоток свежей воды. Чимин хмурит брови и резко дёргается вперёд, раскрывая веки и судорожно бегая зрачками по салону машины, чувствуя сильное головокружение, а ещё мгновенную тошноту, от чего жмурится, кривя уголки губ.

— Подъём блять.

Слова врезаются в него как лезвие, сразу приводя в чувства от такой грубости. Пак изгибает бровь и поворачивает голову вправо, видя перед собой размытого парня в чёрном пальто со светлыми волосами, но это не столько интересует, сколько где он находится. Взгляд переходит равномерно вбок, за плечо этого парня и Чимин замечает, что там глубокая чёрная ночь, а следом какое-то знакомое здание. Он вздыхает и возвращает взгляд на парня, который хмурее тучи, от чего он издаёт смешок и тот дёргает бровями, а затем берёт его за предплечье и тянет на себя, от чего голова начинает кружиться сильнее.

— Please stand up. — ровным тоном произносит Чонгук, наблюдая за тем, как Чимин усердно хмурит брови, не понимая, куда его тащат, а затем резко дёргается и поднимает на него взгляд.

— Оставь! Отпусти! — повышает он голос, но произнося хрипло, от чего ему это не нравится, но он чувствует под ногами землю, ясно ощущая, что сейчас упадёт, если его отпустят, но его не отпускают, крепко держа, а затем шумно вздыхают. На это Пак лишь тянет устало уголки губ в подобии улыбки, пару раз моргая, чтобы сфокусировать зрение. Чонгук поджимает губы и ему хочется даже заломать брови, но он пытается этого не делать, потому что парня напротив сейчас жаль, ибо тот не в лучшем состоянии, а если быть точным, то в самом хуёвом. Как так можно было набухаться? Чимин поворачивает голову, врезаясь взглядом в парня, который закрывает дверь машины и делает шаги вперёд, тянет за собой Пака. А тот шагает следом, плетя ноги, от чего запутывается в них и его заносит вбок, но он успевает выставить руку, прежде чем столкнуться с землёй, Чонгука заносит следом, но он лишь наклоняется над Паком, пытаясь не опустить.

— Блять. Почему ты такой. — шипит он, выравниваясь и поднимая обмякшее тело Пака, который тоже пытается с этим справиться, но перед глазами всё кружится, поэтому получается не так успешно. Чонгук задолбался за целый день, он бы уже давно находился в своей квартире, но ему приходится таскать на себе бухого Чимина, который еле стоит на ногах и которому завтра в университет, но того, видимо, это не волнует. Если Чимин каждый день свой так проводит, то Чонгук понимает, почему у того помятый вид и синяки под глазами, словно его пытали трое суток. Он бы с удовольствием оставил его здесь и уехал, тем более, что уже второй раз спасает этого парня и вряд ли услышит после этого хоть жалкое хриплое спасибо. Его отношение к этому парню не самое лучшее, что-то между никакое и минус ноль в квадрате, но он пообещал Юнги, что поможет довезти его до дома, что он сейчас и делает. От Чимина прёт алкоголем и его тошнотворными духами, от которых блевать тянет, но Чонгук старается игнорировать эти негативные чувства, он лишь доставит Пака в квартиру и уедет, на этом их пути разойдутся. — Как ты себя чувствуешь? — ровно произносит Чон, быстро пробежав взглядом по Чимину, ему не столь важно, хотя где-то глубоко внутри, может быть, и переживает за состояние этого парня, хотя бы потому, что так нажираться — не нормально, странно, что Чимин не понимает этого, потому что Чонгук терпеть не может безответственных людей, а Чимин чем-то смахивает на них.

И Чонгуку было бы сейчас далеко всё равно на этого типа, но внутри как всегда скребётся не приятное чувство, он на секунду подвисает, потому что в голову приходит ужасающая мысль, от которой зрачки увеличиваются, а дыхание сбивается, но он старается её откинуть, потому что это не так.

— Куда ты меня тянешь? — место ответа спрашивает Пак, язык заплетается, выходит размыто и тише, чем хотелось, но Чонгук понимает, поэтому поджимает губы и вытряхивает Пака от пыли, открывая дверь подъезда и толкая вперёд парня.

— Не узнаёшь? — задаёт он ровным тоном встречный вопрос, чем заставляет Пака запустить мыслительный процесс, потому что он, например, не знает пока что. Он сильно хмурится, проходя мутным взглядом по подъезду, хватает три секунды, чтобы понять, на это он лишь закатывает глаза.

— Кто тебя просил меня сюда… привозить? — старается сказать громче Пак, произнося каким-то безразличным голосом, чем привлекает внимание Чонгука. Тот кидает на него быстрый взгляд, а затем тянет за собой по ступенькам, хмуря брови и пытаясь напрячь зрение, чтобы не наебнуться, потому что здесь темно, что ничего не видно. Чимин дёргает рукой, недовольно мыча, пытаясь вырваться, но Чон лишь хватает крепче.

— Юнги. — кидает он, осматриваясь где здесь дверь в квартиру Пака, пока тот издаёт смешок, а затем становится серьёзным и поднимает глаза на профиль парня. У того сильно нахмурены чёрные брови, блондинистые волосы взъерошены и пряди лезут на глаза, бледно-розовые губы поджаты, линия челюсти чётко видна, наверное, он не рад, что пришлось возиться с Чимином, Чимин его понимает. Чонгук, не услышав ничего в ответ, поворачивает к нему голову, встречаясь с внимательным взглядом, от чего внутри дёргается, потому что в этот момент Пак не похож на пьяного, его глаза словно осознаны, как будто он всё понимает и всё осознаёт, на это Чонгук пару секунд смотрит в ответ, а затем отворачивается и дёргает за ручку двери, которая сразу открывается, он бы спросил у Чимина, почему тот никогда не закрывает её, но сейчас не самый лучший момент. Чимин сразу меняется в лице, кривя уголки губ и пробегая пустым взглядом по тёмной квартире, а затем вырывается из хватки и, немного шатаясь на месте, снимает с себя кожанку, кидая её на пол, за чем следит Чонгук, прикрывая дверь квартиры. Он осматривается, ища включатель, но Чимин вовремя замечает это и кривится сильнее, выставляя руку вперёд и махая ею.

— Не включай. — говорит он, на что Чонгук поворачивается к нему, пробегая по тому взглядом, а затем кивает и проходит внутрь, продолжая осматриваться, хоть плохо видно.

— Здесь неуютно. — говорит спокойно Чонгук, чувствуя в этой атмосфере что-то не приятное. Чимин медленно ерошит волосы и пожимает плечами, снова скользя пустым взглядом по своей квартире. Он знает.

— Мне это не мешает. — хрипит он. Чон дёргает бровью, отворачивая голову, замечая, что здесь есть два окна, с которых и доносится блеклый свет. — Юнги тебя послал за мной? — тишину разбавляет голос Пака, который шаркает ногами по холодному полу, падая на диван в левом углу помещения.

— Он приехал вместе со мной в клуб, затем попросил довезти тебя до дома, потому что у него нет времени. — отвечает Чонгук, глубоко внутри понимая, как это выглядит со стороны, но Юнги, вроде бы, всегда таким был. Чонгука это не особо должно волновать. Он слышит тихий смешок Чимина и скользит по нему взглядом, упираясь плечом об стену. Чимин смотрит в одну точку на полу, осмысливая сказанное, выглядит со стороны так, будто не в этом мире, а после хмурит брови, делая не понимающее выражение лица.

— От куда ты… знаешь Юнги? — спрашивает он, поворачивая к Чонгуку голову. Тот проводит языком по ряду зубов, не спеша отвечать. Чимин ж ведь должен знать о работе Мина? Или нет? Чонгуку, например, такой информацией, желательно, не делиться ни с кем, поэтому он молчит пару секунд, пока в углу тёмного помещения так же молча ждут его ответ.

— А ты? — Чимин тянет уголки губ вверх, хотя вряд ли Чонгук может это сейчас видеть, но это не важно, потому что это уже машинально происходит. Чимин откидывает голову на спинку дивана, устремляя взгляд в потолок, пока поток мыслей заполняет его пьяный разум, столько всего и так много, как будто он плавает в открытом океане, а затем его тянут вниз и он пытается не утонуть в этой волне мыслей.

Чимин ненавидит находиться здесь когда пьяный, да даже когда в состоянии, потому что здесь он полностью один, будто отделён от мира, чувствует себя таким пустым. Ему хочется избавиться от этого чувства, поэтому и проводит ночи в клубах и барах, возвращаясь под утро, или вообще не возвращаясь.

Мысли как всегда, они будто не имеют иной формы, не меняются, как и форма этой планеты, там внутри словно засел огромный чёрный дракон, хладнокровный и безжалостный, который с каждым разом выпускает вместо огненного яркого пламя, которое всё мгновенно превращает в пепел, поток навязчивый и липких мыслей. От них не так легко избавиться, это как стоять на крыше высотки и смотреть вниз, в этот момент чёрный дракон расплывается в довольной и устрашающей улыбке, ожидая новой порции веселья, но всё четно. Он раскрывает кровавую пасть, выпуская с громким звериным рыком, от которого ноги подкашиваются, а дыхание сбивается и тебя окутывает ужас и паника, поток липких ненавистных мыслей, которые гласят тебе в ушных перепонках прыгай, ступай, давай. Их хочется слушать, их хочется слышать, дракон, притаив своё шумное дыхание, замер в ожидании зрелища, от которого поднаберётся сил и энергии, но всё четно. Мысли притягивают как магнитом, внутри появляется невыносимое, яркое, будоражащее желание прыгнуть и послушать их, но остатки разума твердят иначе, мигая в голове ярко красным светом, и это приводит тебя в чувства, потому что нельзя, но хочется. Такие мысли подобного рода есть у каждого, и Пак тому не исключение, они у него появляются всё чаще и чаще, пытаясь заполнить собой всё пространство внутри. Поэтому он находит способы избавляться от них.

В тишине квартиры слышно лишь их дыхание, которое слишком шумное для этого места. Здесь так тихо, что можно сойти с ума, здесь словно в изоляции, это в какой-то ступени пугает, но один из этих двоих уже привык, адаптировался, поэтому не замечает этого.

— Don't do the things you have to hide. — как то устало произносит Чимин, хотя в голове совсем другое крутится, а затем следует смешок, Чимин прикрывает на секунду веки, стараясь успокоить мысли и подавить рвотные позывы. — Так тоже можно, Чонгук. — говорит он и тянет шире уголки пухлых губ. Чон выгибает бровь, на секунду потупив взгляд, пытаясь понять, что тот сказал, а затем дёргает уголком губ, еле заметно кивая, скорее, самому себе. — Почему ты молчишь, Чонгук? — спрашивает Пак, держа веки закрытыми, он просто не хочет, чтобы сейчас они заполнили его и так еле дышащий мозг, поэтому хочет разбавить тишину, но в пару метрах от него почему-то молчат, или уже ушли?

— Тебе блевать не хочется? Как ты вообще себя чувствуешь? — спрашивает Чонгук, продолжая смотреть на Пака, который хмурит свои брови, видно задумавшись. У Чимина сейчас состояние что-то между очень и максимально, что равносильно гиблой смерти.

— Хуже. — хрипло произносит он, почему-то чувствуя какое-то странное чувство внутри. Чонгук хмурит брови, ожидая продолжения. — Не волнуйся, мне не в первые. — легкомысленно произносит Чимин, сильнее хмуря брови, потому что поток мыслей пошёл не в ту сторону.

— Тебе нужно поспать. — говорит Чонгук, прикусывая внутри губу, получая в ответ лишь согласный кивок. Пак не хочет спать, ему сейчас будет трудно уснуть, а почему он не знает. Наверное, об этом он и будет думать всю ночь, пытаясь найти иголку в сене. Пак поджимает губы и открывает веки, пару раз моргая, а затем пытается подняться, но тело такое тяжёлое, что он практически не чувствует его, но неожиданно его берут за локоть крепкой хваткой, на что Чимин хочет возмутиться, потому что и сам способен дойти, но затем чувствует руку на спине, что опускается на талию, придерживая Чимина. Чонгук помогает тому дойти до спальни, в которой темнее, чем в гостиной, потому что шторы полностью закрыты, не пропуская и тонкой полоски лунного света, от чего ему приходится напрячь зрение, чтобы увидеть хоть что-то, но Чимин сам направляется в нужную сторону, опустив голову и смотря себе под ноги. Чонгук чувствует, как Чимин опускается, после чего оказывается на кровати, Чонгук хмурится, что тот даже не переодетый, но молчит, стоя рядом, не понимая, чего ещё ждёт, Чимин уже лежит, в комнате сразу появился запах алкоголя вперемешку с остальными неприятными, от чего воздух становится тяжелее ещё и в этой темноте. Чонгук отходит от кровати, пытаясь найти окно и идёт в правую сторону, протягивая руку вперёд, ощущая ткань штор, которые тянет в сторону и комната заполняется бледным светом, от чего Чимин недовольно мычит. Чонгук открывает окно на проветривание, хотя здесь бы лучше разбить стену, чтобы всё выветрить, но пока что можно остановиться и на этом.

— Знаешь кто такой Кафка? — неожиданно спрашивает Пак тихим голосом, будто уже почти уснул, Чонгук хмурится, поворачивая к нему голову и пытаясь найти его тело в темноте.

— Немецкий писатель. — хрипло произносит Чонгук, вглядываясь в темноту и замечая Чимина, который лежит на правом боку, лицом к Чонгуку. Пак дёргает уголком губ вверх.

— Читал «Превращение»? — Чонгук подвисает на пару секунд, он хочет понять, Чимин сейчас серьёзно? Он в полуживом состоянии и имеет способность ещё так мыслить? Не то, чтобы это удивляло, просто неожиданно, Чонгук не ожидал, что тот такое спросит, а тем более того, что Чимин знает об этом что-то. Мнение Чонгука на счёт этого парня было не самое приятное, поэтому сейчас такие вопросы ставят его в ступор. Он хмурит брови, пытаясь понять, смотрит ли на него Чимин, потому что из-за темноты ничего не видно.

— Грегор становится жуком и от него все отказываются, в результате чего он погибает в конце, а его семья этому радуется. — безэмоционально произносит Чонгук, ожидая, что ещё спросит этот парень, но тот какое-то время молчит, тишина затягивается и Чонгуку кажется, что тот просто уснул, но он слышит смешок.

— Смысл здесь глубже, чем ты высказался. — говорит так же тихо Пак, на это Чонгук лишь кивает, после этого Чимин снова молчит пару секунд, плавая между своих мыслей. — Взаимоотношения с семьёй, давление общества, непринятие и непонимание особенных людей. — тянет Чимин, пока Чон с хмурым выражением лица его слушает, хотя ловит себя на мысли, почему до сих пор здесь. — У главного героя прекрасная семья: отец, мать, младшая семнадцатилетняя сестра, которая мечтает играть на скрипке, но они все отворачиваются от Грегора, желая ему скорой смерти. — как-то заученно произносит Чимин, смотря в одну точку пустым взглядом, после чего в его голове начинают всплывать не самые приятные картинки, скорее, ужасные, поэтому, чтобы не сосредотачиваться на них, он продолжает. — Человечество и родные люди не всегда готовы воспринимать нас такими, какими мы есть. Они норовят поменять нас, изменить, аргументируя свои действия тем, что так лучше. — Пак издаёт смешок, кривя уголки губ, он бы сейчас мог блевать от этого, вот только рвотные позывы успешно подавляются. Ему тошно говорить об этом, потому что презирает такое отношение, человек меняет другого человека под себя так, как ему это нравится, лепит из него своё новое создание, говоря, что знает, как будет лучше и хочет для него всего самого лучшего, забывая, что перед ним не кукла, а если тот поддаётся такому действию, то от этого сильнее хочется опорожнить кишечник.

Каждый человек отличается от остальных, но быть другим — не значит быть лучше.

— Никто не знает, кому как лучше. Гвоздь, который торчит, забьют первым. — продолжает Чимин, медленно моргая. Чонгук только сильнее хмурится, внимательно его слушая, и не понимает, от куда тот может так рассуждать. Это точно тот Пак Чимин? Чонгуку хочется засмеяться, потому что он удивлён, даже в какой-то высшей степени этого слова, иначе он не знает, как это назвать. Чимин ещё и пьяный, нет, он бухой, как он может так соображать? О чём он вообще думает? За этими мыслями он и не заметил, как настала тишина, Пак замолк. Чимин думает, что тот уже ушёл и поворачивает голову вбок, сразу врезаясь в силуэт, что стоит около окна и пристально смотрит на него с хмурым выражением лица, но взгляд такой, словно и не здесь вообще. Задумался? Чонгук задумался над тем, что только что сказал Чимин? Ему хочется издать смешок, потому что слушать Пака не лучшее, что может быть, но тот действительно это делает. — Чонгук. — зовёт его хрипло Чимин, на что тот сразу реагирует, выходя из состояния между миров, и переводит на него вопросительный взгляд. — О чём ты думаешь, Чонгук? — спрашивает он, а сам себя одёргивает, потому что никогда вот так с кем-то не говорил, обычно всех интересовало лишь его тело и в каких позах он умеет изгибаться, в принципе, Пака это ни сколько не задевало и не расстраивало, но сейчас, ведя такой диалог с человеком, он может сравнить, ведь, всё познаётся в сравнении?

— Люди странные существа, но в этом и есть их особенность: они видят то, чего не видят другие, пока другие не видят то, что видят они. — задумчиво тянет Чонгук, смотря в одну точку на помятой постели, замечая, что она, кажется, тоже чёрного цвета. Чимин тянет губы в улыбке, наблюдая за Чонгуком.

— Этой такой трюизм, но мало, кто его понимает, а жаль. — говорит он немного громче, Чонгук поджимает губы и кивает, отворачивая голову к окну, за котором светят фонари и яркая луна, вокруг которой собрались облака. — Его реальность отличается от их. — Чонгук прищуривает глаза, дослушивая Чимина и понимая, что ему уже пора домой, потому что ещё делать домашку, а её не мало. Он поджимает губы и разворачивается к Чимину, который медленно моргает, смотря куда-то перед собой.

— Тебе… нужно что-то? — спрашивает низким голосом Чонгук, упираясь на дверной косяк. В ответ звучит тишина, Чонгук хочет повторить, но в глубине спальни лишь шумно вздыхают, а затем слышны какие-то шорохи.

— Нет. — хрипит Пак. Чонгук прикусывает щеку, стоя так ещё секунд пять, не зная чего ожидая, а затем кивает, будто его могут увидеть и отталкивается от стены, выходя из комнаты. Через две минут Пак слышит хлопок двери, после чего вздыхает и прикрывает глаза, думая, что там делал эти две минуты Чонгук. Перед глазами снова не пробиваемая тьма, которая засасывает его, словно спираль вниз на глубокое и чёрное дно.

Пусто и холодно.

***</p>

Уже в раннем возрасте Кант уловил суть игры «прибей крота кувалдой» — поддержания надежды перед лицом неприятной правды. И как все, кто осознаёт эту жестокую космическую истину, он впал в отчаяние. Но он отказался играть по этим правилам. Он отказался верить в то, что у существования нет имманентной ценности. Он отказался верить в то, что мы обречены вечно придумывать истории, которые придали бы нашей жизни необходимое ощущение значимости. Поэтому он решил понять, какой может быть ценность без надежды. Кант начал с простого наблюдения. По мнению Канта, единственное, что отличает нас от всей космической материи — наша способность мыслить.

Кант сделал изящный вывод, что, по логике, единственно истинный смысл существование –способность придавать смысл.

В прочем, говоря о надежде. Надежда равно синоним ожидание. Чимин, будь ещё подростком, разбивал все свои надежды об острые кровавые шипы, потому что надеяться на что-то бессмысленно, особенно Чимину. Он ещё в том возрасте выстроил у себя в голове логическую и неприятную цепочку событий, в которых он существует один, потому что никому не нужен, по этой причине он первым делом, окончив школу, съехал от родителей. Первое время было тяжело, Чимин сам отказался от денег отца, уехав учиться в Сеул, где и стал зарабатывать деньги как мог, что продолжается и по сей день. Он не нуждался в друзьях или любовных отношениях, он был сам по себе, потому что привык полагаться лишь на себя, никому не доверяет так, как себе. Может быть, будь у него близкий человек рядом, было бы легче, но он не думал об этом, он знал, что теперь остался один в этом городе и в этом мире, не смотря на живых родителей, которые пытались с ним связываться хотя бы два раза в месяц. Он сразу поставил себе огромную отметку, что нужно полагаться лишь на себя самого, люди свободны, и привязанность — это глупость, это жажда боли, а в то время он достаточно терпел её.

Может, ему просто не повезло родиться, а может дело в ином, он не знает, с какой целью и для чего живёт, он просто пытается выжить и существовать дальше, пока жизнь катится на большой скорости, приближаясь к обрыву, за которым следует огромная и глубокая впадина, темнота которой сразу поглотит его, не задумываясь, а он и поддастся ей, не будет иметь ни малейших сопротивлений.

Так случается, когда стоишь на краю жизни и смерти. Смерть — это плохо, но ведь и неизбежно. И надо не противиться этому осознанию, а открыться ему по мере сил. В такие моменты он выбирает второе, но его упорно тянут назад, заставляя жить. Ему всё равно, что его не запомнят, он просто сотрётся с лица Земли, будто его и не было вовсе. Некоторые наоборот: оставляют свои имена на зданиях, статуях и корешках книг, они испытывают необходимость снова и снова отдавать себя другим, особенно детям: они надеются, что их влияние — их концептуальное я — просуществует дольше их физического я. Они думают, что их будут помнить, чтить и боготворить много после того, как перестанут существовать. Это просто проекты бессмертия: проекты, которые позволяют их концептуальному я пережить физическое. Чимин к этому не стремится, у него нет в мыслях, что его должны помнить и знать все, кому не лень, потому что ему всё равно на остальных, как и на себя. Если осмотреться, то вся человеческая цивилизация выросла из этих самых проектов: города и правительства, структуры и авторитеты, которые существуют в наши дни, были проектами наших предков — остатки их я, которое не захотело умирать. Иисус. Мухаммед. Наполеон. Шекспир. Влиятельны в наши дни столько, сколько и при жизни.