iii.часть 3 (1/2)

Громкий стук.

Стекло со скоростью врезается в стену, разбиваясь на мелкие жалкие кусочки, превращаясь в ничто. От этого неожиданного звука пальцы рук еле заметно вздрогнули, показывая, что Чонгук на секунду испытал испуг, но открыв дверь, понял, что не зря, поэтому поспешил закрыть, но его сразу громко окликнули, приказывая зайти обратно. Чонгук закрывает за собой дверь, наблюдая, как кабинет превратился в хаосную рутину, на полу валяются листы документов вместе с папками, возле двери осыпалось стекло по полу из венге благородного, на прямоугольном столе находится стеклянная бутылка с виски, что уже наполовину пуста. Пахнет агрессией, этот запах можно почувствовать не доходя до этой двери, от которой парень делает пару шагов вперёд, рассматривая Юнги, кто похож сейчас на разъяренного быка, загнанного на арену — ходит из угла в угол, ноздри от гнева раздувает, если бы Чонгук мог сейчас увидеть его глаза, то точно сказал бы, что они бешенные. Вены на рукавах разбухли, пальцы дрожать мелко начали. Это не первый раз, когда Чонгуку удалось такое наблюдать, но сейчас что-то явно посерьёзней. Юнги точно сейчас Везувий, а все работники — беспомощный Помпеи, которого вот-вот сейчас накроет раскалённой лавиной гнева, если не уже. Хотя зная Мина, он ещё в первую секунду взвалил на всех свою агрессию. По помещению разносится разгневанное рычание, словно какого-то зверя, а следом со стола слетают бумаги, оседая на пол, разлетаясь веером, схватил первую попавшуюся под руки вещь — настольную лампу, оторвав вместе с проводами, и с громким криком швырнул её в стену, чуть не задев Чонгука, который продолжает спокойно за всем этим наблюдать, ему бы сходить кофе купить, пока тут всё не уладится, но что-то ему подсказывает, что если он сделает хоть шаг назад, то следующее, что будет лететь — прилетит именно в него.

— Сука! — прошипел Юнги, останавливаясь и упираясь ладонями об поверхность стола, сжимая бледными пальцами край, будто сейчас и вовсе отломает древесину. Спина часто поднимается и опускается, говоря о том, что тот быстро дышит, а затем по периметру разносится громкий удар ладони об стол. — Блять! — Чонгук пробегает медленным незаинтересованным взглядом по помещению, анализирую сколько это нужно будет убирать, а затем снова натыкается на сгорбленную спину, что в ту же секунду выравнивается и Юнги шагает к своему чёрному кожаному креслу, усаживаясь на него, расставив широко ноги и свесив с подлокотников руки. Чонгук понимает, что всё успокоилось и делает шаг вперёд, а затем ещё и подходит к столу, падая на такое же чёрное кресло напротив Юнги, закидывая ногу на ногу и сгибая в колене. — Взрыв. — еле слышно хрипит тот и Чонгук дёргает бровями, внимательно смотря на бледную кожу лица. — Ёбанный взрыв из-за ёбанных тупорылых идиотов. — рычит он, понижая тон голоса, на что Чонгук просто задумчиво кивает пару раз. Юнги шумно вздыхает и тянется вперёд, складывая руки на столе в замок, на которых хорошо видны нити синих вен. — Видел новости? — спрашивает безнадёжно Мин, медленно моргая, пока Чонгук ведёт плечом.

— О взрыве? — догадывается он, на что получает усталую усмешку и кивок головой. — Кто это? — хмурится Чонгук, стуча пальцами по поверхности тёмного дерева. Юнги запускает пятерню в волосы, сжимая у корней, и снова шумно выдыхает, откидываясь на спинку стула.

— Наши. — хрипит он и откидывает голову, устремляя взгляд в белый потолок. Чонгук хмурится сильнее, не сводя с того взгляда.

— Мне из тебя по слову доставать? — начинает внутри раздражаться Чон, пока в ответ тишина, которая режет ушные перепонки, действуя на нервы сильнее.

— Тот доктор, которого мы взяли, его сегодня перевозили в одной из тех машин, должны были доставить назад в Освенцим, но сука. — шипит раздражённо Юнги, поднимая голову и смотря убийственным взглядом на Чонгука, вот только на него такое не действует, он уже понимает, какую работу должен сделать и от этого не самые приятные ощущения, а поэтому напряжение скачет у двоих, лавируя между очень и максимально. — Эти идиоты решили действовать самостоятельно, решили, что могут здесь что-то решать, показать, что умеют шевелить мозгами, только вот хуй там, на то они и работают на меня, потому что умеют лишь выполнять приказы. Кто им блять говорил подрывать их? — громко хлопает ладонью по поверхности стола и подрывается с места, упираясь руками об край дерева, пока Чонгук хмуро смотрит в одну точку, толкаясь языком в щеку.

— И зачем они это сделали? Разве они не понимали, что привлекут внимание? — задаёт риторический вопрос, на который следует ответ в виде смешка. Чонгук поднимает на него не понимающий взгляд, кивая головой, чтобы объяснил. Тот лишь отрицательно качает головой, опуская её вниз.

— Они не хотят говорить. Молчат. — хрипит он, на что Чонгук разводит руками.

— Так зачем ты меня позвал? Избавьтесь от них. — Юнги поднимает на него тяжёлый взгляд, прикусывая щеку изнутри.

— Нет. Я хочу узнать кто их завлёк туда и хочу узнать кто ещё здесь поимелся как продажная крыса и с этим поможешь мне именно ты, Чонгук. — тише произносит Юнги, наклоняя голову вбок. Чонгук пристально смотрит в глаза напротив, обдумывая, что ему нужно сделать, а затем кивает.

— Где они? — твёрдым тоном спрашивает он, на что Мин тянет уголок губ вверх, усаживаясь на своё кресло.

— Там, где и обычно. — хрипло произносит тот и Чонгук поднимается с места, разворачиваясь и ступая к двери, но резко останавливается перед ней, держа в руках позолоченную ручку, немного поворачиваясь назад корпусом.

— Подготовь мне к тому времени, как я выйду кофе, одна ложка сахара. — говорит он, на что Юнги издаёт усталый смешок и еле заметно кивает, после чего в помещении разносится хлопок двери.

Любое насилие — это хуёво.

Повторяет он заученную строку в голове, которая мигает багровым светом, призывая к себе внимание. Это уже как мантра, каждый раз её прокручивает в голове как старую пластинку, на которой ничего, кроме этой заезженной фразы нет, и каждый раз приходится марать руки в красной жидкости, которая проелась везде здесь и снаружи.

Здоровый охранник, выше и шире Чонгука замечает его в поле зрения, после чего сразу тянется к железной массивной двери, набирая код и открывая её, отходя на два шага в сторону, пока Чонгук проходит внутрь, ступая по каменным влажным ступенькам вниз, слыша, как сзади него громко захлопнулась дверь. Здесь узкий коридор из голых каменных стен, которые нагоняют лишь ужас, а крики и вопли, что доносятся сквозь них рождают желание развернуться и уйти, но только не у него, к такому он уже привык, хотя каждый раз, как заново, по квинтовому кругу, который никогда не кончается, хоть такое случается и редко. Этими душераздирающими нечеловеческими воплями просочились каждые стены, они приелись и въелись в каждый камень здесь, как и ало-красная кровь, которую можно увидеть на полу, на тех же стенах, она стекает тоненькими струйками вниз, оставляя после себя такие же следы, которые никогда ни чем не смоются.

Потому что они хладнокровны и безжалостны.

Если бы божество существовало бы, то он бы мог назвать себя ангелом, только падшем. Который разбился об острые шипы, что мгновенно въелись в его беспомощное и лёгкое тело, пробивая насквозь, оставляя на своих концах бардовую кровь, которая медленно стекает и капает каплями на его же тело, которое и телом нельзя уже назвать, ведь то, что осталось на этих шипах лишь его остатки, остатки плоти, остатки костей, остатки его белых разломанных крыльев, с которых вытекают мелкие капельки алой крови, капая на колючие лезвия смерти. Острая боль вонзилась в него сразу же, как только он приземлился на это место, что превратило его в кровавое месиво, а затем его взяло в свои широкие объятья темнота, затягивая к себе в глубокую пустую пропасть, где лишь морозный ветер гуляет, издавая еле слышные звуки, которые смешиваются с нечеловеческими воплями, отбиваясь от стен и разносясь эхом по пустоте.

Чонгук шагает уверенным шагом вперёд, проходя мимо пары железных дверей, но когда он идёт мимо одной из них, то невольно останавливается, его перепонки режут острым лезвием, кажется, от туда течёт струя светлой крови, капая на каменный пол, потому что он слышит нечеловеческий крик и просьбы, чтобы это прекратили, но здесь никого не слушают. Он хмурит брови и поворачивает голову вправо, смотря через решётки на то, как мужчина, лет тридцати двух-трёх, стоит, немного сгорбившись над парнем, хотя, то не парень, это то, что от него осталось. Мужчина нажимает больно на его впавшие щёки, оставляя на них сразу синяки, а затем тянется рукой, в пальцах которой держит острое небольшое лезвие, Чонгук безэмоционально смотрит на это, в ту же секунду впитывая в себя новую порцию крика от нереальной боли, пока парню медленно режут язык, превращая его в кашу. Странно, что тот ещё в сознании, ведь он лишён руки, там дальше кровавого куска предплечья нет ничего, она лежит рядом с ним на полу, вся в такой же крови и запачканная грязью, всё тело парня в фиолетовых гематомах, место глаза лишь кровавое пустое место, а лицо избито так, что там лишь куски кровавой кожи, которая будто пошла по швам. На столе около мужчины разные орудия находятся, от самых маленьких, до самых огромных, и ни одна из них не привлекает, наоборот, кричит, разрывая перепонки, чтобы бежали и не оглядывались.

Чонгук отворачивается и шагает дальше, подходя к нужной такой же железной двери, которую открывает и толкает вперёд, сразу замечая, как вздрогнули два тела, наверное, думают, что смерть их только что зашла, вот только это не так. Чонгук не собирается кого-то убивать, ведь всё зависит лишь от них самих. Два парня, немного старше самого Чонгука, сидят привязанными на деревянных стульях, у них открыты рты, но они молчат, лишь зрачками, в которых читается страх и ужас, ведь они могут представить себе, что с ними может произойти, ведь сами это когда-то видели, внимательно следят за каждым движением Чонгука, пока их тела дрожат.

Чонгук вздыхает и подходит к стулу, что стоит спинкой к нему около стены, а затем разворачивает и подносит в середину помещения, ставя его напротив этих двоих, после чего садится и широко расставляет ноги, упираясь на ними руками, не сводя что с первого, что со второго пристального взгляда, от которого у них бежит дрожь вдоль хребта, лишь им никто его не переломал.

— Ну? — низкий хриплый голос проносится по помещению, от чего зрачки напротив увеличиваются, продолжая опасливо моргать. — Вы же понимаете, что если продолжите молчать, то сделаете лишь хуже себе. — понижает он голос, говоря тише, чтобы к нему прислушивались. В ответ три секунды тишина, поэтому он лишь кивает, а затем неожиданно тянется вперёд, от чего оба содрогаются, но Чонгук ничего не делает, лишь пристально смотрит то на одного, то на второго, будто хочет на дне их зрачков прочитать ещё что-то, кроме огромного страха, вот только он всё понял ещё в ту секунду, когда зашёл сюда, но продолжает накалять атмосферу, вдруг, они и сами захотят признаться. Прошло секунды пять, а им кажется, что целая вечность, пока Чонгук не сводит с них взгляда, лучше бы он их избил, чем вот так сидеть и ждать не понятно чего, от этого лишь внутри всё больше растёт страх.

Психологические пытки куда действенней пыток телесных: человеческая психика ещё долго восстанавливается после такого воздействия. Чонгук никогда не наказывает своих жертв, он лишь давит на них, ожидая, пока те сломаются и всё расскажут и они ломаются, только в нескольких случаях ему всё же приходилось марать руки в крови, хотя за него это могли сделать и другие. Страдание. Наказание. Длительность. Отсутствие прямого физического насилия.

Остракизмом пахнет везде.

Чонгук замечает, как у парня напротив собирается влага на глазах, он её смаргивает и капля слезы стекает по щеке, пока второй крепко сжимает края подлокотников деревянного стула. Чонгук не меняется в лице, лишь приближается на пару сантиметров ближе, секунды сменяются минутами, он склоняет голову вбок и ушные перепонки режет громким криком, скорее истерическим, потому что второй парень справа не выдерживает и начинает шататься на стуле, пока Чонгук спокойно пристально на него смотрит, это парня злит и страшит ещё больше, кажется, он сейчас сойдёт с ума, он уже в секунде от того, чтобы во всё горло заорать о том, что они с Освенцима. Чонгук это знает, но всё так же не сводит с них глаз, пожирая медленно и мучительно, пока первый парень слева не подаёт голос, на что Чонгук тянет уголок губ вверх и поворачивает к нему голову.

Дверь распахивается с ноги, ударяясь об стену и возвращаясь на своё место, пока Юнги поднимает на парня взгляд, немного прищуривая глаза.

— Где мой кофе? — спрашивает Чонгук, пробегая взглядом по столу, а затем и по всему помещению, возвращая взгляд на Юнги, выжидающе смотря, на что тот тянет улыбку и показывает рукой тому за спину, где на тумбе, на которой стоит маленький горшок с фикусом, находится белоснежная чашка кофе, с которой идёт вверх пар.

— На кого они работают? — задаёт вопрос Юнги, делая глоток ирландского виски из стеклянного тамблера.

***</p>

Пробуждение не из лучших, точнее он лавирует на грани жизни и смерти. Чимин отходит от глубокой темноты, что даже сном нельзя назвать, сколько он спал? Три часа? Перед глазами чернота, где то глубоко в ней мигают блеклые пятна белого цвета, пока он ощущает боль во всём теле, особенно между ягодицами, особенно в голове. Он болезненно мычит, а затем еле открывает тяжёлые веки, ощущая, как глаза опухли, пока он врезается мутным и размытым взглядом в белый потолок. Моргает. Зрение более-менее фокусируется и он хмурит брови, пытаясь подняться, но его руки дрожат, как и всё тело, при попытке опереться на что-то. Матрас под ним не кажется мягким и удобным, такое ощущение, что в нём кирпичи, от чего затекло всё тело, он поворачивается на бок, упираясь локтем на чёрные мятые простыни, и пробегает взглядом по своей комнате, странно, что он здесь оказался. В голове нет ничего разумного, там словно чёрная липкая смесь, которая поглощает все воспоминания за вчерашний вечер, не оставляя попыток что-то вспомнить. Чимин тянется рукой вниз, находя на полу свой смартфон, который включает и сильно жмурится от яркого света, от чего в глазах образуются мелкие слёзы, в комнате темно, потому что серые шторы всегда закрыты, будь то день или ночь, утро или вечер, поэтому здесь как в пещере. Он кривит уголки губ, понимая, что ему сейчас уже нужно вставать и собираться в университет, поэтому глубоко вздыхает и прикрывает на секунду веки, собираясь с мыслями. Голову будто медленно пилят тупой пилой, пока мозги превращаются в фарш, с которого стекает кровь через уши, капая на чёрные мятые простыни. В ушных перепонках до сих пор слышны его собственные громкие стоны удовольствия, пока член внутри него двигался, пока его ноги были на чужих плечах, пока его шею и ключицы лизали мокрым языком. Кроме этого он ничего не помнит, это в его голову уже въелось, потому что ничего другого он не может делать, поэтому с утра эти картинки появляются по умолчанию, к чему он уже привык.

Солнечные лучи пробираются через большое прямоугольное окно в толстой оправе из тёмного дерева, освещая длинными лучами небольшой участок орехового паркета, рассеивая в стороны темноту. На полках поднимается вверх мелкая пыль, танцуя вокруг своей оси и летая по помещению, пока Чимин шаркает ногами по холодному полу, направляясь в ванную.

Тёплые капли бьются об влажную бледную кожу, такое ощущение, что они врезаются в него острым лезвием, раздирая кожу на швы, которая начинает кровоточить. Запах миндаля растворяется в тёплом воздухе стеклянной кабинки, приятно оседая в лёгких и на мокрой коже, по которой сразу пробегает струя воды, смывая пену на самое дно в виньетку, как засасывает самого Чимина, разрубая его тело на куски. Зеркало покрылось лёгким паром, ладонь проходится по нему, оставляя чистую дорожку, в которой Пак видит своё не лучшее отражение, пару секунд хватает, чтобы пробежать по себе пустым взглядом. Всё как обычно: тональный крем удачно ложится на синяки под глазами, прозрачный блеск впитывается в пухлые перламутрово-розовые губы, блондинистые волосы чёрные на корнях уложены в проборе по середине, пряди спадают на лоб, задевая немного веки, в ушах круглые серебряные серёжки с короткой цепочкой на конце, два нажатия — мелкие капельки падают на него, оставляя шлейф духов, в надежде перебить запах алкоголя. На серой водолазке две длинные серебряные цепочки, поверх неё ложится чёрная кожанка, пока бёдра обтягивают чёрные джинсы, на согнутом локте как всегда красуется чёрная сумка со значком от Шанель, пока он садится в салон чёрного БМВ, выруливая с парковки.

В помещении как всегда полно людей, которые расселись за столы, разделяясь на кучки и группы, Чимин шагает мимо них, держа в руке поднос с одной тарелкой, в которой насыпан салат. Вряд ли у него получится его доесть, но он ничего толком не ел со вчерашнего вечера, хоть голода и не ощущает.

Чонгук как всегда сидит, откинувшись на спинку стула, держа в руках конспекты, чтобы подготовиться перед следующей парой, пока Тэхён пробегает взглядом по помещению.

— Не хочешь сегодня пойти в интернет-кафе? Я давно там не был. — вздыхает Тэхён, делая глотки своего яблочного сока с высокого стеклянного стакана, кидая взгляд на молчаливого Чонгука, который не даёт ответ, оно и понятно. — Вчера мы ходили, кстати, к Ёджину на его работу, в кафе, где он подрабатывает официантом, там такая ситуация произошла. — издаёт он смешок, накалывая на вилку кусочек порезанного мяса и отправляя в рот, быстро пережёвывая, пока Чонгук пробегает взглядом по строчкам, а затем тянется рукой к стаканчику латте с ореховым сиропом с эмблемой кофейни неподалёку, а к крышке прикреплён стикер, на котором: «доброе утро и продуктивного дня», не хватает ещё поцелуя от помады в уголке. Чонгук отдирает стикер и сминает, оставив на столе. — А это не Чимин? — спрашивает Тэхён, смотря куда-то в сторону, Чонгук поднимает на него не понимающий взгляд, а затем прослеживает и натыкается на парня, который держит на локте чёрную сумку, а в руках тарелку с салатом, осматривая помещение. — Давай его к нам пригласим? -поворачивает к нему голову Ким, поднимая брови и растягивая губы в улыбке, пока Чонгук хмурит брови.

— Чт…

— Чимин! — зовёт его Тэхён, немного приподнимаясь на месте, пока тот парень хмурится и пробегает удивлённым взглядом по студентам, а когда находит Тэхёна, то выгибает бровь. Чонгук безэмоционально наблюдает, как Тэхён поднимает руку вверх, подзывая к себе, на что парень осматривается по сторонам, а затем шагает к ним. Чонгук делает глоток кофейного напитка и оставляет стаканчик на поверхности стола с негромким стуком, затем берёт в руки тетрадь и переворачивает лист. — Привет. — тянет квадратную улыбку Тэхён, смотря на Чимина, который явно удивлён такому повороту, но садится на стул, оставляя поднос на столе. Пак смотрит на Чонгука, понимая, что где-то его уже видел, а затем поворачивает голову влево, врезаясь в яркую широкую улыбку, от которой исходит такой свет, что щиплет глаза, на это он лишь дёргает краем рта, а тот улыбается ещё шире. — Ты, наверное, не знал с кем сесть. — говорит Ким, делая глотки своего сока, на что Пак еле заметно кивает, рассматривая парня, а затем натянуто улыбается ему и опускает голову, беря в руки палочки. Тэхён прослеживает, что у того в тарелке лишь один салат и то, его мало, поэтому хмурит брови. — Ты накушаешься этим? — спрашивает он, Чимин перемешивает салат, сжимая в пальцах палочки сильнее, желая их разломать, а ещё послать этого незнакомого парня, но всего лишь продолжает улыбаться и согласно мычит. Чонгук перелистывает листок и снова тянется к своему стаканчику, чем привлекает внимание Чимина, который отвлекается от своей тарелки и разглядывает парня напротив, что одет во всё чёрное, но тот не обращает на него внимания, даже не здоровается, продолжая что-то читать в тетради с хмурым выражением лица. Чимин последний раз осматривает Чонгука, а затем переводит взгляд на жизнерадостного Тэхёна, он знает его лишь минуту, но по этому парню можно так сказать. Эти двое друзья? Как там говорят. противоположности притягиваются? Пак хватает концами палочек лист салата, отправляя его в рот, чувствуя на языке безвкусие, будто какое-то сырьё, словно вкусовые рецепторы отказали, от этого его хочется выплюнуть, но он через не хочу жуёт, чуть ли не кривя уголки губ, а затем глотает, чувствуя рвотные позывы, которые пытается подавить, желудок словно обливается кислотой или сам себя пожирает и разъедает, пока органы болят и скручиваются. — У тебя помятый вид. — говорит Тэхён, осматривая его состояние, на что Пак дёргает бровью и поднимает на него взгляд, натянуто улыбаясь. — Не спал всю ночь? — трахался. Чимин тянет уголки губ выше, чтобы не выдавать своего раздражение, которое растёт к этому навязчивому парню с нереальной скоростью.

— Да. — односложно отвечает он и переводит взгляд на салат, хватая дольку помидора. Тэхён поднимает брови вверх.

— Из-за домашки? — Чимин чувствует, как дёргается его глаз, злость перемешивается с тем же раздражением, желая выйти наружу, но почему-то он не хочет грубить этому светлому парнишке, поэтому для приличия пару секунд молчит, справляясь с эмоциями. Молчание затягивается и Чонгук хмурит брови, поднимая на парня напротив взгляд, отмечая, что вид у него не то, чтобы помятый, как выразился в своей манере Тэхён, а хуёвый, до него доносится тошнотворный запах, от чего он кривится, пока пробегает взглядом по Чимину, замечая, как мелко дрожат пальцы того, а затем пробегает по Тэхёну, который ждёт ответа, немного опуская уголки губ вниз, а затем снова на Чимина. По его ответам, можно сказать, что он не горит желанием говорить, поэтому или кивает или отвечает односложно. Нежелание продолжать тему значит, что собеседнику нужно либо заткнуться, либо заткнуться, потому что человек показывает, что не хочет об этом говорить. Чонгук понимает это, а вот Тэхён, видимо, нет. Чонгук опускает взгляд на конспекты, продолжая читать.

— Да. — всё же отвечает Пак и жуёт такой же безвкусный помидор. Он так и знал, что не сможет нормально покушать, потому что ещё немного и его вырвет.

— У тебя возникают трудности по какому-то предмету? Хочешь, я могу тебе помочь? — спрашивает Тэхён, а затем слегка вздрагивает от громкого звука, потому что Чимин резко ударил палочками по поверхности стола, но прикусывает щеку и тянет улыбку, поворачивая голову к Тэхёну, который замер от неожиданности.

— Нет. — легко произносит он, желая запустить эту тарелку парню в лицо. Чонук дёргает бровью и смотрит на Тэхёна, который на глазах не заметно тускнеет и кивает, еле поднимая уголки губ, и тянется к своему соку, а затем медленно переводит взгляд на Чимина, который резкими движениями перемешивает салат, опустив взгляд. Три секунды не сводит с него взгляда, а затем смотрит на листы.

— Земля покрыта людьми, не заслуживающими, чтобы с ними говорили.

Чимин замирает от этого низкого хриплого голоса, а затем поднимает взгляд, но на него не смотрят, поэтому он хмурится, склоняя голову вбок, рассматривая парня, а затем резко вспоминает где его встречал. Тэхён переводит взгляд на Чонгука, а затем на Чимина, негромко прокашлявшись, но Пак не обращает на него внимания, он тянет уголки губ вверх, подпирая рукой щеку.

— Ты хотел этим задеть меня? — нет, эта фраза не врезалась в его тело словно острым лезвием, не сделала больно, честно. Просто ему интересно, что ещё тот скажет, но в ответ лишь молчат. Совсем немного это огорчает. — Теперь молчишь? Или у тебя ограниченный запас оскорблений? — в ответ та же тишина и Пак внутри начинает снова раздражаться, потому что он словно со стеной говорит. Молчание часто может выбесить собеседника, особенно в том случае, если он перебывает в состоянии раздражения или агрессии, пытаясь вывести на скандал. Чонгук продолжает молчать, спокойно перелистывая страницу. Чимин может всеми клеточками тела почувствовать, как от этого парня сейчас исходит тяжёлая аура, она так давит и напрягает, что хочется заорать, и если бы не Тэхён, он бы заорал.

— Сейчас уже начинается пара, Чогук, идёшь? — спрашивает он, с напряжением внутри смотря то на него, то на Чимина, а затем Чонгук поднимает на него взгляд и кивает, поднимаясь с места, беря свой чёрный рюкзак и стаканчик с выпитым кофе, поворачиваясь к Чимину спиной. Пак откидывает на стол палочки, прожигая спину в чёрной косухе взглядом, мечтая, чтобы на том месте всё разъела кислота, потому что он его выбесил. Он опускает взгляд вниз, стирая с лица натянутую улыбку и смотрит на салат, чувствуя, что больше не сможет сдерживать рвотные позывы, а затем встаёт и берёт свою сумку, замечая, как мелко дрожат его пальцы.